того, что в их продукции имеется налицо глубокая согласованность технических, утилитарных свойств и целей с конструктивно-формальной закончен
ностью. В таких отраслях вопрос о качестве формы почти не возникает отдельно от вопроса качества техники продукции — там между ними нет того разрыва, который в такой сильной мере наблюдается в промышленности, вырабатывающей большинство предметов нашей обычной обстановки и так называемых предметов широкого потребления. Художнику-конструктору здесь делать почти нечего. В такой, например, области, как авиация, проблема формы и проблема техники органически слиты—законы последней предопре
деляют законы первой. Вся формальная законченность аэроплана, вся его конструктивная логика и завершенность от начала до конца определяются и
исчерпываются его максимальной технической целесообразностью, диктующей форму хвоста и корпуса, идеально сообразованных с законами сопротивления воздушной среды, форму лопастей, подчиненных тем же законам механики, вращения, строение несущих поверхностей, сконструированных сообразно плотности воздуха, тяжести всей машины, определяющей и выбор материала и т. д., словом, здесь форма есть идеальный результат принципа механиче
ской целесообразности — она непринужденно выпорхнула из самого сердца технического гения. Эта форма гениальна, потому что она является единственно оправданной оболочкой колоссальной жизненной цели. Поэтому аэроплан не только как машина, но и как вещная форма, как объект зритель
ного восприятия есть предмет большой художественной законченности. Этой формой можно любоваться, как и любым явлением формального совершенства, и это любование по природе своей то же, что и „восторг эстетического порядка. Почти так же исчерпывающ закон формы и в многочисленных других машинах и аппаратах.
Если бы во всех продуктах промышленности проблема формы была так убедительно предопределена их технической гениальностью, их прямой жизненной целью (утилитарным назначением), то вопрос о качестве формы, естественно, и не возникал бы. Но именно в самом ходе развития техники производства стало намечаться и углубляться несовпадение технической цели и формальной, конструктивной законченности изделий. Подавляющее боль

шинство окружающих нас вещей просто безобразны по форме, хотя техни

чески и удовлетворяют своему назначению. Вещи эти, быть может, хороши как товары, но скверны как предметы, составляющие наше материальное окружение, как явления материальной культуры. В процессе их созидания,

в процессе производства явно имеется какой-то вопиющий разрыв между техникой и конструкцией, между технической обработкой и формальной.

С культурной точки зрения этот разрыв есть глубочайший изъян промышленной продукции, терпимый лишь по изумительной нашей некультур
ности и непритязательности. Безобразные по форме, пошлые по рисунку, оскорбительно-аляповатые по расцветке изделия промышленности становятся вещами нашего обихода, прочно водворяются в обстановке нашей жизни, орга
низуют наше восприятие, формируют воображение, незаметно, но верно отражаясь на всем складе нашей нравственной личности. В посуде ли, в ме
бели, в костюме, в конфетной коробке, в рисунке и расцветке обоев—всюду рассеяны неуловимые бациллы, идущие от плохо организованных (в формаль
ном смысле), конструктивно-безобразных вещей, пропитывая весь наш быт и незаметно входя в нашу кровь. Эти предметы подлаживаются под грубейший вкус, создавая ту густую и липкую окраску быта, которая носит на
звание мещанства. Гнет этих вещей на нашу психику (как всех вообще вещей), громаден. С точки зрения массовых измерений в этих вещах скрыт заряд величайшей силы, формирующей и организующей психологию кадровых