ВОРОНЕЖСКИЙ ТЕАТР

Из четырех театров, участвовавших в смотре, несомненно Воронежский дол
жен быть отнесен на первое место. Это —- большой культурный организм. Стройный. Слаженный. Имеющий общую тональность, общий творческий метод.
Прежде всего, — чем приятно порадовал воронежский коллектив, — это хорошая театральность. Не наигрыш, не «театральщина», не штампы, а умная театраль
ность, соединяющая сегодняшнюю «мысльс преемственно сохраненным и прокорректированным «чувством» театральности, хорошей традиционной театральности.
Посмотрите, послушайте артиста А. В. П о- л я к о в а в «Уриэле Акоста». Как просто, как чеканно, на каком театрально развернутом жесте, на какой музыкальной основе сти
ха он подносит роль. Его Уриэль сразу пленяет зрителя этой театральной эмоциональностью, театральной «инструментовкой» роли. А когда на таком театральном приеме разыгрывается драма гордого гуманиста, зритель всеми своими ответными чувствами переживает трагедию мысли и сердца свободолюбивого борца.
Тут же рядом — Юдифь в исполнении очень талантливой артистки О. Г. Супротивной. Роль пересмотрена. Это — не вариант Гретхен или Офелии. Это — мужественная, сильная женщина, это — подруга борца, но которой ничто женское не чуждо. На большой внутренней силе дает Юдифь Супротивная. В.Полякове вспоминался кусочек Дальского, его театральная выразитель
ность, его захват, но гораздо более умный, гораздо более культурный. И в Супротивной — цепь хороших театральных традиций, но взятых под критический обстрел нашей сегодняшней советской актрисой.
Глубоко театральный, романтическиприподнятый и вместе с тем скупой в простоте эпических обобщений «Уриэль Акостабудил сегодняшние ассоциации. Зрителю было ясно, что драма Уриэля где-то там, в глубине мрачного, изуверского средневековья, вела отчетливо ту линию борьбы, которая
«Смерть Иоанна Грозного». Засл. арт. А. В. Поляков — Борис Годунов.
Дружеские шаржи Лиса
«Смерть Иоанна Грозного». Засл. арт. Г. М. Васильев — Грозный.
через сотни и сотни лет в другом конкретно-историческом качестве, в других классовых соотношениях и целях привела к победе социализма. Зритель невольно проводил ассоциацию и с сегодняшним капита
листическим средневековьем — с мрачным фашизмом, во многих своих приемах напоминающим картину преследования Уриэля.
Белинский писал: «Поэзия рассуждает и мыслит, ибо ее содержание есть та же исти
на, как и содержание мышления, но поэзия
рассуждает и мыслит образами и картинами,
а не силлогизмами и дилеммами. В том-то и состоит сущность поэзии, что она бесплот
ной идее дает живой, чувственный и прекрасный образ». В этой гармонии «мысли» и «чувства», в их неразрывном единстве скрыт залог и подлинной театральности, т. е. под,- линно художественной выразительности сценического образа. Спектакль, проникну
тый самой интересной мыслью, если только она не воплощена в композицию чувствен
ных образов, не донесет этой мысли, снизит ее до агитки, до идеологизированной схемы. И, наоборот, спектакль, построенный на «нутре», на эмоции переживаний, не пронизанных определенной мыслью, скатится в пресный психологический натурализм.
Воронежский театр всеми своими спектаклями утверждает положение, что истинная
театральность только в нераздельном слиянии мысли и чувства. Это по
ложение часто в театральных постановках падает жертвой нагроможденного на спек
такль рационализма, «ума холодных наблю
дений», излишних восторгов режиссерской выдумки, идущей откуда-то из кладезей ума и забывающей о чувстве, о театральной эмоции, об обязательном для театра сопряжении «мысли», идейной насыщенности, с пафосом человеческих чувств, конечно, человека нашей эпохи, наших дней, нашей исторической обстановки.
Такая хорошая в лучшем смысле ее театральность позволила Воронежскому театру вывести из тупика субъективно-патологического, эмпирического толкования роль Гроз
ного в «Смерти Иоанна Грозного». В трактовке театра и исполнении Грозного дарови
тым актером Васильевым это был вовсе не грозный маниак, корчившийся в судоро
гах болезни и садической жестокости. Нет, это была сила грозного в своих ужасак царизма, грозного в своих ужасак бытового строя, грозного и мерзкого наследия, кото
рое в противовес Уриэлю стояло на путях к нашему «сегодня», то, что требовало вековой борьбы против себя лучшей части человече
ства. Зритель уходил не из паноптикума, где демонстрировалась фигура разлагающегося
во всех клинических подробностах Иоанна, зритель уходил из обстановки «грозного царства» со всем ужасом его политического, мо
рального и бытового смрада. Хорошей эмоциональной театральностью, откорректирован
ной новой мыслью, пронизанной иной, чем это могло быть до революции, идеей, пьеса Ал. Толстого и роль Грозного были подняты до звучания объективного истерического эпо
са вместо прежней либеральной идейки — субъективных страстей плохого царя во имя
царя земского, царя народного. Спектакль в этом смысле перекликается с новой редак
цией пьесы в МХТ 2-м, но, пожалуй, в смысле широты охвата идет еще дальше и вполне последовательно вынужден был восстановить и ту массовую сцену на ярмарке, которую обычно выпускают. Исполнение Ва
сильева можно ставить в ряд с таким ак
кредитованным Иоанном, как Чебан. У Чебана больше, я сказал бы, четкости самой сценической живописи, рисунка, но у Васильева ярче обобщение, больше исторически отстоявшегося эпоса.
Второе, о чем хочется говорить в связи с воронежскими спектаклями, — слово, жи
вое, образное, сценическое слово. Ясно, что сценическое слово — не бытовая речь, а тот же «живой чувственный и прекрасный образ». Здесь логическое, смысловое и эмо
циональное столь же нераздельны. Актер любит читать «эмоционально», «интуитивно», эффективно, на повышении, понижении, па
узе, очень часто Ене мысли целого. Такое чтение нутряное, вне смысловой логики не дает образа, ибо, лишенное ведущей мысли, Эм. БЕСКИН
«Вишневый сад». Арт. Э. К. Чернов — Фирс.