может иметь смысл. Так из ничего при таланте выходит нечто. Если весь обоз прикомандировать к складу под формой реквизиции... Ага, да. Положительно, задумано гениально...
И посмотрев с холодною ласковостью на вошедшего делопроизводителя и на его скучные бумаги, он сел к столу, изящно придвинув письменные
принадлежности, чтобы отпустить свою утреннюю порцию резолюций.
Начальник быстро пробежал, просеменил в кабинет, озабоченно здороваясь. Посмотрел обыч
ным, слегка испуганным, бараньим взглядом на прищурившегося со стены Ленина прямо перед письменным столом, и добродушно покосился на фигуру Юматова с топором под-мышкой.
— Ты что это, Юматов?
Надзиратель кашлянул и повел дело, не торопясь, с подробностями. По мере его рассказа густая краска поползла по лицу начальника, добрые глаза его изобразили беззащитность, потом испуг, и не дослушав до конца, он уже не вытерпел. Начал говорить, запинаясь и торопясь, и рассердился.
— Задержать, арестовать. А? Что? Немедленно. Сделано? И следить, и вообще... Смотреть за имуществом, Юматов, и знать свои обязанности.
Отвечать у меня ты будешь. Кто у вас там? Подтянуть всех надо! Позвать Муренко.
Муренко, безличный и тупой, вид которого всегда приводил в ярость, явился.—Слушайте, Муренко. Что у нас в книгах? По книгам можно прове
рить наличность? Ну, да, да, по книгам на сие число! Вы слышите? Не слыхали! Воровство кругом, и вы не слыхали! Имущество расхищается! А? Что? Ну, да, да, по шанцевому отделу, ну, на выбор хотя бы топоры и лопаты? А? Что? Как так нельзя! Почему нельзя? Каких актов нет? Что поздно? Как так? Почему? Как! Позвать Кузовкова. Что? Болен? Почему болен? Это же чорт...
Чувствуя, что хаос мыслей захлестывает его, что он беззащитен, что делается все не так, что вскинулась обычная чепуха его же приказаний и вопросов, и дальше глупых ответов, неразбе
рихи, стена равнодушия, что нельзя не кричать и не топать, что все это вредно для здоровья и ни к чему, начальник все же не смог удержаться, вскочил и, отталкиваясь руками, засеменил в кабинет помощника. На дороге задел Юматова и столкнулся с посыльным, который внес творог, присланный из провинции, из отдела. Подобрел предпасхальною заботой и кивнул Юматову:
— К комиссару! Строжайше наказать. Ступай! Доложи комиссару.
Комиссар запоздал. В накуренной комнате, с роскошной, но разностильной мебелью, два члена ком-ячейки под пестрою карикатурною картиною лежали животами на большом столе и хохотали над баснею Демьяна Бедного...
— Ты... с топором там! А где эта стерва Песков? Позови-ка.
Юматов бережно положил на стол перед комиссаром топор и на цыпочках вышел. Робко вошел, выдвинулся на середину, маленький, белобрысый
Песков, вытянув по швам руки. Устремил испуганные глаза в топор. Сзади встали Горохов,
виновато, в бок покашливая, и еще два солдатика, Степенно отодвинулся к окну Юматов.
Комиссар сердито смерил Пескова. — Ты?
— Так точно.
— Что так точно? Ты украл топор?
— Товарищ комиссар... дозвольте собчить. Вы как отпустили меня значит в деревню, то я и
взял на подержание маненько... Дома у нас как значит в струменте нужда большая...
— Что? На подержание? Ты мне, голубь дорогой, очки не втирай. Ты что передо мной дурака ломаешь? Юматов! расскажи, как было.
— Так ли, товарищи?—сердито крикнул он, выслушав Юматова.
— Так точно, товарищ комиссар!—оживленно ответили те, и вместе с ними Песков.
— Ясно. За это дело к стенке. В два счета, и не отсвечивай! Знаешь? — Знаю.
— Что ж ты думал, дурья голова?
— Он рязанский, товарищ комиссар,—неожиданно вступился Горохов.— Они там все с дурью, — Ах, чорт!—засмеялся комиссар.—Это почему?
— У них, товарищ комиссар... Ну, да уж известно.
— Что известно?
— У них в Рязани грибы с глазами, их ядять, а они глядять.
— Ах, чорт!—загрохотал весело комиссар.—Да ведь я тоже рязанский!
— Виноват, товарищ комиссар. Это я на Пяскова.
— Ну, вот что, землячок рязанский! Счастье твое, что праздник близко. Амнистия и все такое.
Взгреть бы тебя, да по дурости первый раз чорт тебя побери! Пошел вон и помни.
Вечером этого дня, в то самое время, когда, собираясь к двенадцати евангелиям, Юматов сви
репо начищал сапоги, подали тяжело громыха
ющий рязанский поезд. Вынырнув из толпы,
маленький юркий солдат лихо зашвырнул котомку в разбитое окно вагона и, едва мелькнув, как кошка, показал спину и исчез следом за котом
кой. „Куда? Куда лезешь, сатана? враждебно и растерянно прохрипело где-то. Но маленькая фигурка уже нырнула под лавку.
— Самая лафа!—раздался оттуда из темноты довольный и звонкий голос. Потом еще раз вы
сунулась на свет веселая и лукавая образина, подмигнула кому-то:
— У нас в момент! И исчезла.
А в это время в казармах, в кругу солдат грузный Демьян, без пояса и растегнув ворот,
раскладывал карты на койке, Увидав сутулую спину Юматова, вынул изо рта крючок и пробасил добродушно:
— Ото, чоловик! Аще и вяще, ничего не обряще. Думав большой исправник, а ин кислый грыб!
А. Насимович.
И посмотрев с холодною ласковостью на вошедшего делопроизводителя и на его скучные бумаги, он сел к столу, изящно придвинув письменные
принадлежности, чтобы отпустить свою утреннюю порцию резолюций.
Начальник быстро пробежал, просеменил в кабинет, озабоченно здороваясь. Посмотрел обыч
ным, слегка испуганным, бараньим взглядом на прищурившегося со стены Ленина прямо перед письменным столом, и добродушно покосился на фигуру Юматова с топором под-мышкой.
— Ты что это, Юматов?
Надзиратель кашлянул и повел дело, не торопясь, с подробностями. По мере его рассказа густая краска поползла по лицу начальника, добрые глаза его изобразили беззащитность, потом испуг, и не дослушав до конца, он уже не вытерпел. Начал говорить, запинаясь и торопясь, и рассердился.
— Задержать, арестовать. А? Что? Немедленно. Сделано? И следить, и вообще... Смотреть за имуществом, Юматов, и знать свои обязанности.
Отвечать у меня ты будешь. Кто у вас там? Подтянуть всех надо! Позвать Муренко.
Муренко, безличный и тупой, вид которого всегда приводил в ярость, явился.—Слушайте, Муренко. Что у нас в книгах? По книгам можно прове
рить наличность? Ну, да, да, по книгам на сие число! Вы слышите? Не слыхали! Воровство кругом, и вы не слыхали! Имущество расхищается! А? Что? Ну, да, да, по шанцевому отделу, ну, на выбор хотя бы топоры и лопаты? А? Что? Как так нельзя! Почему нельзя? Каких актов нет? Что поздно? Как так? Почему? Как! Позвать Кузовкова. Что? Болен? Почему болен? Это же чорт...
Чувствуя, что хаос мыслей захлестывает его, что он беззащитен, что делается все не так, что вскинулась обычная чепуха его же приказаний и вопросов, и дальше глупых ответов, неразбе
рихи, стена равнодушия, что нельзя не кричать и не топать, что все это вредно для здоровья и ни к чему, начальник все же не смог удержаться, вскочил и, отталкиваясь руками, засеменил в кабинет помощника. На дороге задел Юматова и столкнулся с посыльным, который внес творог, присланный из провинции, из отдела. Подобрел предпасхальною заботой и кивнул Юматову:
— К комиссару! Строжайше наказать. Ступай! Доложи комиссару.
Комиссар запоздал. В накуренной комнате, с роскошной, но разностильной мебелью, два члена ком-ячейки под пестрою карикатурною картиною лежали животами на большом столе и хохотали над баснею Демьяна Бедного...
— Ты... с топором там! А где эта стерва Песков? Позови-ка.
Юматов бережно положил на стол перед комиссаром топор и на цыпочках вышел. Робко вошел, выдвинулся на середину, маленький, белобрысый
Песков, вытянув по швам руки. Устремил испуганные глаза в топор. Сзади встали Горохов,
виновато, в бок покашливая, и еще два солдатика, Степенно отодвинулся к окну Юматов.
Комиссар сердито смерил Пескова. — Ты?
— Так точно.
— Что так точно? Ты украл топор?
— Товарищ комиссар... дозвольте собчить. Вы как отпустили меня значит в деревню, то я и
взял на подержание маненько... Дома у нас как значит в струменте нужда большая...
— Что? На подержание? Ты мне, голубь дорогой, очки не втирай. Ты что передо мной дурака ломаешь? Юматов! расскажи, как было.
— Так ли, товарищи?—сердито крикнул он, выслушав Юматова.
— Так точно, товарищ комиссар!—оживленно ответили те, и вместе с ними Песков.
— Ясно. За это дело к стенке. В два счета, и не отсвечивай! Знаешь? — Знаю.
— Что ж ты думал, дурья голова?
— Он рязанский, товарищ комиссар,—неожиданно вступился Горохов.— Они там все с дурью, — Ах, чорт!—засмеялся комиссар.—Это почему?
— У них, товарищ комиссар... Ну, да уж известно.
— Что известно?
— У них в Рязани грибы с глазами, их ядять, а они глядять.
— Ах, чорт!—загрохотал весело комиссар.—Да ведь я тоже рязанский!
— Виноват, товарищ комиссар. Это я на Пяскова.
— Ну, вот что, землячок рязанский! Счастье твое, что праздник близко. Амнистия и все такое.
Взгреть бы тебя, да по дурости первый раз чорт тебя побери! Пошел вон и помни.
Вечером этого дня, в то самое время, когда, собираясь к двенадцати евангелиям, Юматов сви
репо начищал сапоги, подали тяжело громыха
ющий рязанский поезд. Вынырнув из толпы,
маленький юркий солдат лихо зашвырнул котомку в разбитое окно вагона и, едва мелькнув, как кошка, показал спину и исчез следом за котом
кой. „Куда? Куда лезешь, сатана? враждебно и растерянно прохрипело где-то. Но маленькая фигурка уже нырнула под лавку.
— Самая лафа!—раздался оттуда из темноты довольный и звонкий голос. Потом еще раз вы
сунулась на свет веселая и лукавая образина, подмигнула кому-то:
— У нас в момент! И исчезла.
А в это время в казармах, в кругу солдат грузный Демьян, без пояса и растегнув ворот,
раскладывал карты на койке, Увидав сутулую спину Юматова, вынул изо рта крючок и пробасил добродушно:
— Ото, чоловик! Аще и вяще, ничего не обряще. Думав большой исправник, а ин кислый грыб!
А. Насимович.