мира? Разве часто под влиянием безысходности и мучений художники нам не показы
вали разложение личности в форме босяцкого нигилизма? У Шенгелая в скульптур
ной форме дана личность, созревающая для борьбы. Дан ли этот рабочий как психологическая индивидуальность?—Нет. Не есть ли этот рабочий
геометрическая фигура? Отчасти — да. Я иду дальше: этот рабочий отчасти «средняя величина». И я осмеливаюсь признать пра
вильным прием Шенгелая в данном конкретном случае. Знаю, критики под
няли шум: «Да ведь это аллегория, здесь же нет живого человека, нет живой личности!». Об этой живой личности мы еще по
толкуем, а пока давайте не плакать, не смеяться, а понимать. Следите за дальнейшей судьбой рабочего. Он срывает прокла
мацию, расклеенную большевиками. В этом вся суть. Этот средний рабочий, имя которому масса, находится под влиянием Шау
мяна, большевистского подполья. Шаумян, деперсонифицированный, живет как под
польный руководитель. Оттуда идет все дальнейшее просвещение м а с с. Но это еще не все. Приезжают пре
датели вместе с англичанами на промыслы. Видят этого рабочего; англичане опраши
вают: «кто это?». Предатель отвечает: «средний тип тюрка рабочего». Вот этот средний рабочий срывает большевистскую прокламацию. Этот средний рабо
чий формируется под влиянием подполья. Этот средний рабочий отравит Удо
вольствие англичанам и их наемникам. Таков смысл этой средней величины. Средняя величина открыла нам новое качество. Этот как будто бы обезличенный образ на самом деле раскрывает новое качество. Но чтобы это качество понять, необходимо раскрыть смысл образа, его значимость в данной связи с целым.
Утверждаю ли я, что всем и всегда обязательно надо работать этой «величиной»? Ничего подобного. Но если говорят: «дайте живого человека», этот рабочий лишен «психологии», он не «живой», то надо опросить: на есть у вас навсегда годная модель
живого человека? Если есть, то бросьте ее в печку, ибо этот на все случаи жизни годный живой человек есть как раз тот гомун
кулус, тот мертвец, который живет под фальшивкой живого человека».
А вот вам живой человек— меньшевистский председатель.
Председатель — он «объективен», он, видите ли, представитель «национальногоцелого. Правда, втайне он ведет голосова
ние я все собрание по приказу своей партии, присылающей ему записки на трибуну, но внешний вид «архиобъективный», невероят
но «общенациональный». Хорошо построен весь образ: председатель спокоен, важен, парит «над классами». Но тут же вскрыта его классовая сущность. Вспомните его по
ходку, когда он ждет англичан — тяжелая, массивная и одновременно ласково беспо
койная, нежная, бархатная по отношению к интервентам.
Переходим к главному персонажу, к агитатору и вождю эсеров. И по поводу этого образа слышались крики, упреки: «Нет жи
вого человека — это гротеск, пустая схема». Давайте проследим образ шаг за шагом. Его тактика: не упрекать большевиков, а при
крыться полусочувствием, дабы выиграть доверие рабочих. Он заявляет: «Я не против большевиков, но что же делать, если нет хлеба, нет амуниции». Он смыкается, точнее — одурачивает того рабочего, о кото

ром мы выше говорили. Отношение эсера к массе, которая для него толпа. Он не сто

ит на кафедре, эсерик находится в гуще масс. Момент чрезвычайно замечательный: эсерик старается быть физически бли
же именно потому, что он социально дальше. Это — наигрыш пространства, почти вдавленность в массу при социологической, классовой отдаленности от массы. Обратите внимание на жестикуляцию: развязная, наглая, как будто бы не совпадаю
щая со смысловой нагрузкой речи. Но это не моральная характеристика. Размашистая жестикуляция не раскрывает, а скрывает внутренний смысл слов. Шенгелая чудесно и многопланно попользовал это несоответствие слова и жеста: художник обнажил со
циальную опустошенность и бессилие. И вот еще один момент: эсер бежит и остается на мгновение одиноко прислоненным к стене. Огромная стена, и — на секунду — эсерик
один около стены, как проклятый. Если вы сравните момент физического сближения с массой и реальную отдаленность от массы и заметите момент одиночества у стены, вы поймете, как целостно образ дан, как все бьет в одну точку. Еще — костюм: чрезмер
но широкий, как будто это тело случайно попало в эту одежду и эта одежда как бы случайно равнодушно и даже нехотя висит
именно на этом теле. И через эту деталь дается вам какой-то разлад, неслаженность.