Далее, не подлежит никакому сомнению, что среди разного рода предметов вывоза России, который так важен ей для организации своего хозяйства, одним из доходнейших и оригинальнейших является материализованный вкус нашего народа, сказывающийся во всем от продукции кустаря до продукции каждого оригинального нашего художника.Заставить искусство, т. е. вкус, навык давать радостный облик вещи, заставить его примкнуть к промышленности, эта задача прекрасная и достижимая, хотя и не сразу. Заставить промышленность крепкими чугунными руками схватить художника и побудить его служить себе, помочь безрадостному конструктору-инженеру конструировать радостно — это тоже великолепная задача. Конечно, просто съобезяничать с инженера и делать одновременно некрасивые и бесполезные конструкции, «обезьяньи машины», как я их называю, — глупо. Равным образом глупо было бы, если бы инженер ради красоты украсил локомотив какими-бы цветочками в роде ситца. Такие глупости становятся модными, но проходят, на них не надо обращать внимания.Упомяну в конце этой статьи все-таки и о второй роли, которую искусство играет в жизни человечества, о роли в том, что я назвал второй гранью его истории, в общественной борьбе.В общественной борьбе классы борятся не только физическим, но и идеологическим оружием. Они ищут в своих собственных глазах укрепить веру в себя, понять своего врага, часто унизить его, бить его оружием гнева, презрения, смеха. Они стараются ярко анализировать себя, то будущее, к которому стремятся или славу прошлого, которое за ними. Они стараются сорганизовать идеи и эмоции своих адептов так, чтобы класс был крепок и победоносен. Так называемое чистое искусство есть ничто иное, как такая работа по организации идей и эмоций. Отмахиваться от нее как от «феодализма» может только либо безнадежный идиот, либо человек, растерявший свои культурные предпосылки, либо, наконец, человек, которому нужно скрыть свое убожество именно в этом отношении, т. е. отсутствие у него идей и эмоций. Говорить здесь, как говорит один из самых неуклюжих конструктивистов, Чужак, о том, что это тоже производство вещей, или еще что-то в роде этого, можно только по медвежьи играя словами. На самом деле ясно, что в искусстве промышленном мы имеем прямую задачу создания радостных вещей, преображения предметов быта и элементов среды, это часть чисто экономического прогресса, художественная часть хозяйствования. В чистом искусстве мы имеем комбинации из внешних знаков (слов, звуков, красок и т. д.), которые выражают собою определенные идеи и чувства, идейно эмоционального мира, стремящиеся заразить собою окружающих. Все это является сознательно или бессознательно элементом борьбы классов, социально-политической, культурной и моральной стороной истории.Оба искусства бесконечно важны, и как абсолютно нелеппо требовать какой-то машиноподобной конструкции от гимна или от статуи, также тупо спрашивать, что собственно значит какой-нибудь орнамент на глинянном блюде. В первом искусстве все должно значить, все имеет свою огромную социально-психологическую ценность. Во втором искусстве, художественно-промышленном, ни элементы, ни комбинации его ничего не значат, а просто дают радость; как сахар сладок и ничего не значит.Вот те общие предпосылки, которые должны быть твердо положены в основу всякого подхода к проблемам искусства вообще и проблемам так называемого «прикладного» искусства в частности.Эти идеи я высказывал давно. Это вовсе не мои идеи. Их придерживается в сущности всякий, не отравленный ни буржуазными предрассудками, ни модным поветрием марксист.Очень смешно, когда, например, Чужак, сделав огромный круг, пришел именно к этим идеям и выдает их теперь за свои и считает, что к ним можно притти только этим путем, да еще полемизирует с теми, кто их всегда высказывал.Но мне хочется, чтобы журнал «X. Т.» как можно менее уделял внимания хаосу толков среди слепых и кривых «эстетов» наших дней, а делал бы свою серьезную работу твердо, уясняя социально-психологическую сущность и социально-культурную ценность искусства всех родов.А. Луначарский.