Казачка.

— Я—Свобода. Неужели ты не узналъ меня? — Прости, богиня! Я не могу даже догадаться, которая ты изъ четырехъ свободъ.
Богиня улыбнулась:
— Смертный, ты вѣришь баснѣ, что существуетъ нѣсколько свободъ! Что свободу какъ сливочное масло можно покупать фунтами!.. Нѣтъ, я—Свобода—едина, нераздѣльна, вездѣсуща, безсмертна...
— А у насъ на Невскомъ 18 октября газетчики кричали: „Четыре свободы за три копѣйки! Четыре свободы за три копѣйки! .
— Перестань. Есть Свобода и есть Несвобода. Свобода—это гармоническое сочетаніе всѣхъ этихъ „истинно-русскихъ свободъ : тутъ и „свобода совѣсти, и „свобода слова, и „сво
бода собраній, и „свобода чиханій, и другія „свободы ... Если же нѣтъ налицо хоть одной изъ этихъ „свободъ —нѣтъ и Свободы. Если тебѣ запрещено чихать тогда, когда хочется, развѣ ты можешь себя назвать свободнымъ человѣ
комъ!.. Какъ смѣшны вы мнѣ, когда я вижу, что вы изъ четырехъ прикосновенныхъ „свободъ пытались слѣпить „дѣйствительную неприкосновенность личности . Неприкосновенность,—какое это смѣшное слово! Неприко
сновеннымъ капиталомъ у васъ называется такой, къ которому прикасаются рѣшительно всѣ, а неприкосновенной личностью называется такая, къ которой... Скажи, къ тебѣ не прикасались?..
— Я только что изъ тюрьмы и снова осужденъ на годъ въ крѣпость... Скажи мнѣ, бо
гиня, гдѣ родилась ты? У тебя не русское лицо.
— Нѣтъ, я русская. Моя родина—Донская степь...
— Какъ, ты землячка казаковъ!.. Она густо покраснѣла:
-Да, я казачка. Прежде я гордилась этимъ такъ же, какъ теперь стыжусь этого. Моя ро
дина, родина Степана Тимофеевича, Ермака, Емельяна... Могла я гордиться такой родиной!..
— Да. Но твоя родина—родина нагайки, плети, папахи, родина рабовъ полиціи...
— Не говори, не говори мнѣ этого... Я маленькой дѣвочкой бѣжала съ родины отъ побоевъ, затрещинъ и этой самой проклятой нагайки... Бродяжкой скиталась я по большимъ доро
гамъ, деревнямъ и селамъ великорусскимъ... Сколько слезъ, горя, лишеній пришлось мнѣ пережить... Сначала на меня никто не обращалъ вниманія, я чуть не умирала съ голода—босая, невзрачная, замухрыжка. Но вотъ послѣ одной ночевки подъ открытымъ небомъ въ цыганскомъ таборѣ я неожиданно для самой себя запѣла...
У меня оказался голосъ. Цыгане окружили
меня и подтягивали мнѣ и въ глазахъ у нихъ сверкало счастье. И, когда я окончила, самый

Впередъ.

Но я на твой покой его не промѣняю!.. Я знаю хорошо, я превосходно знаю,
Къ чему ведетъ желанный твой покой:
Я—чистъ и свѣтелъ, ты—покрылось тиной.
Ты—скоро высохнешь, я—сдѣлаюсь рѣкой... На твой покой съ мертвящею рутиной Не промѣняю п движенья!..
О. друзья! Не ждите ни единаго мгновенья,—
Покой—намъ смерть, а наша жизнь—движенье... Впередъ! какъ струи горнаго ручья!..
Спросило разъ Стоячее Болото У чистаго, прозрачнаго Ручья:
—„Ну, что тебѣ, безумецъ, за охота
„Стремглавъ летѣть впередъ? Взгляни, какъ я „Въ спокойствіи, въ полудремотѣ вѣчно „Смотрю вокругъ себя на Божій свѣтъ. „Волненій тысячи избѣгло, я, конечно,
„Которыя ты встрѣтишь... Мой совѣтъ— „Останови скорѣй свое движенье!..
—Нѣтъ, ни за что,—отвѣтилъ Ручеекъ,— Нѣтъ, никогда!.. Ни на одно мгновенье!.. Мой труденъ путь, опасенъ и далекъ,
ПУЛЕМЕТЪ ШЕБУЕВА.