СВОЙ ЧЕЛОВѢКЪ.

Ѳедоръ Иванычъ получилъ на службѣ замѣчаніе и возвращался домой сильно не въ духѣ. Чтобы отвести душу, сталъ нанимать извозчика отъ Гостинаго двора на Петербургскую сторону за пятнадцать копѣекъ.
Извозчикъ отвѣтилъ коротко, но сильно. Завязалась интересная бесѣда, вся изъ различныхъ пожеланій. Вдругъ кто-то дернулъ Ѳедора Иваныча за рукавъ. Онъ обернулся.
Передъ нимъ стоялъ незнакомый худощавый брюнетъ съ мрачнооживленнымъ лицомъ, какое бываетъ у человѣка, только что потерявшаго кошелекъ, и быстро, но монотонно говорилъ:
— А, вы таки уже здѣсь! Развѣ я хотѣлъ сюда ѣхать? Ну, а что я могу, когда она меня затащила? За паршивые пятьсотъ рублей, чтобы человѣка водили, какъ барана на веревкѣ, такъ это, я вамъ скажу, надо имѣть отчаяніе въ головѣ!
Ѳедоръ Иванычъ сначала разсердился, потомъ удивился. Кто такой? Чего лѣзетъ?
— Извините, милостивый государь,—сказалъ онъ,—я не имѣю чести...
Не незнакомецъ не далъ договорить.
— Ну я уже впередъ знаю, что вы скажете! Такъ я вамъ прямо скажу, что у васъ я не могъ остановиться, потому что вы мнѣ не оставили своего адреса. Ну, у кого спросить? У Самуильсона? Такъ Самуильсонъ скажетъ, что онъ васъ въ глаза не видалъ.
— Никакого Самуильсона я на знаю,—отвѣчалъ Ѳедоръ Иванычъ.—И прошу васъ...
— Ну, такъ, какъ вы хотите, чтобы онъ сказалъ мнѣ вашъ адресъ, когда вы даже и незнакомы. А Манкина купила коверъ, такъ они ужъ себѣ воображаютъ... Ну, что такое коверъ? Я васъ спрашиваю!
— Будьте добры, милостивый государь, — удосужился вставить Ѳедоръ Иванычъ,—оставить меня въ покоѣ!
Незнакомецъ посмотрѣлъ на него, вздохнулъ и заговорилъ по прежнему быстро и монотонно:
— Ну, такъ я вамъ долженъ сказать, что я таки женился. Она такая рожа, на всѣ Шавли! Говорили про нее, что глазъ стеклян
ный, такъ это, нужно замѣтить, правда. Говорили, что имѣетъ кривой бокъ, такъ это ужъ тоже правда. Еще говорили, что характеръ... Такъ это ужъ такъ вѣрно! Вы скажете,—когда же онъ успѣлъ жениться? Такъ я вамъ скажу, что ужъ давно. Дайте посчитать: сен
тябрь... октябрь... октябрь... гм... ноябрь... да ноябрь. Такъ я уже пять дней, какъ женатъ. Два дня тамъ страдалъ, да два дня въ дорогѣ... И кто виноватъ? Такъ вы удивитесь! Соловейчикъ!
Ѳедоръ Иванычъ, дѣйствительно, какъ будто удивился. Разсказчикъ торжествовалъ.
— Соловейчикъ! Абрамсонъ мнѣ говорилъ: „чего вы не покупаете себѣ аптеку? Такъ вы купите аптеку”. Ну, кто не хочетъ имѣть аптеку? Я васъ спрашиваю. Покажите мнѣ дурака! А Соловейчикъ говоритъ: „Идемте къ мадамъ Цѣлковникъ, у нея дочка, такъ ужъ это дочка! Имѣетъ приданаго три тысячи. Будете имѣть деньги на аптеку”. Я такъ обрадовался... ну, думаю себѣ, пусть ужъ тамъ, если уже все было худо, такъ можетъ и еще немножко быть! Поѣхалъ себѣ въ Могилевъ, стрѣлялъ въ большую аптеку... Что вы смотрите? Ну, не совсѣмъ стрѣлялъ, а только себѣ цѣлилъ. Присмотрѣлъ. А мадамъ Цѣлковникъ денегъ не даетъ и дочку пря
четъ. Дала себѣ паршивые пятьсотъ рублей задатку. Я взялъ. Кто не возьметъ задатку? Я васъ спрашиваю! Покажите мнѣ дурака! А Шелькинъ повелъ меня къ Хасинымъ, у нихъ за дочкой пять тысячъ настоящими деньгами. Хасины балъ дѣлаютъ, гостей много... такъ интеллигентно танцуютъ. А Соловейчикъ выше всѣхъ скачетъ. Я себѣ думаю: возьму лучше пять тысячъ и буду стрѣлять къ Карфункелю въ аптеку по самой площади. Ну, такъ Соловейчикъ говоритъ: „Деньги? У Хасиныхъ деньги? Пусть у меня такъ не будетъ денегъ,
какъ у нихъ есть!” Вы скажете, зачѣмъ я повѣрилъ Соловейчику? Ой! Вы же должны знать, что у него двѣ лавки и кредитъ; это не мы съ вами. Вельможа!! Ну, прямо сказать, онъ таки женился на мадмазель Хасиной, а я на Цѣлковникъ. Такъ она еще велѣла везти себя въ Петербургъ на мой счетъ! Видѣли это? Ей-Богу, это такая рожа, что прямо забыть не могу! Ходилъ сейчасъ по Большому, хо
тѣлъ стрѣлять въ аптеку. Ну, что тамъ! Вотъ встрѣтилъ васъ, такъ ужъ пріятно, что свой человѣкъ.
— Да позвольте же, наконецъ! — взревѣлъ Ѳедоръ Иванычъ.— Вѣдь мы же съ вами незнакомы!
Жертва Соловейчика удивленно вскинула брови.
— Мы? Мы не знакомы? Ну, вы меня мертвецки удивляете! Позвольте! Позапрошлымъ лѣтомъ ѣздили вы въ Шавли? Ага! Ѣздили! Ходили съ господиномъ землемѣромъ лѣсъ смотрѣть? Ага! Такъ я вамъ скажу, что зашли вы къ часовщику Магазинеру, а около двери
одинъ господинъ вамъ упредилъ, что Магазинеръ пошли кушать. Ну, такъ этотъ же господинъ былъ я, а! Ну?!
Тэффи.
ЗАПИСКИ ЕВРЕЯ.

...Слава Богу! Еврей вѣдь всегда говоритъ: слава Богу! Слава Богу, что—не хуже! А если становится хуже, то еврей все-таки говоритъ: слава Богу! Почему онъ такъ говоритъ? А потому, что можетъ вѣдь стать еще хуже!.. Развѣ есть конецъ худу?! Возьмите правожитель

ство. Что такое правожительство, спрашивается?.. Ой, вы, навѣрное, знаете, что это очень серьезная вещь! Понять правожительство нельзя, правожительство нужно почувствовать.

Что было бы, если бы какой-нибудь Гучковъ или графъ Бобринскій получили бы красный штемпелечекъ: „на выѣздъ въ 24 часа ? Что бы они запѣли?! Или господинъ Меньшиковъ? Онъ бы, навѣрное, сказалъ: „развѣ можно свободнаго, живого человѣка впихивать насильно въ какую-то проклятую черту? Ой, у него

таки есть очень горячія и красивыя слова, когда ему выгодно ихъ сказать! У него-таки есть талантъ, но онъ

же его и паскудитъ, извините мнѣ этакое слово! А что такое эти проценты въ школѣ?.. Гм... я бы дорого далъ, чтобы сыночекъ или внучечекъ господина Шварца по

лучилъ бы на экзаменахъ пятерки и пришелъ бы домой, и сказалъ бы своему папашенькѣ или дѣдушкѣ: „меня не приняли. Тамъ какого-то кусочка какого-то процента не хватаетъ!

Теперь у насъ есть Государственная Дума и таки очень прочная Дума! Спрашивается, стало намъ отъ нея лучше? Какая для насъ, спрашивается, разница: есть Дума или нѣтъ Думы? Я вамъ скажу: такъ воспрещеніе называлось — циркуляромъ, а такъ — законопроектъ. Очень большая разница! Все равно, что спро

сить: кто евреямъ большій другъ: Пуришкевичъ или Дубровинъ?

Мы имѣемъ въ Думѣ своихъ двухъ депутатовъ, вы, навѣрное, слышали: господинъ Нисселовичъ и госпо

динъ Фридманъ... Это для насъ—большое облегченіе и очень большая милость намъ! И осужденному на смертную казнь, вѣроятно, очень большое облегченіе,

что во время казни присутствуетъ врачъ. Когда Третья Дума вынесетъ намъ окончательный приговоръ къ граж

данской смерти, наши депутаты сумѣютъ исполнить

свой долгъ и констатируютъ нашу смерть. Мнѣ только очень жалко, что мы не имѣемъ своихъ депутатовъ среди выборныхъ членовъ Государственнаго Совѣта... Что ни говорите—похороны по первому разряду очень пріятная вещь!!

Но мы—упрямый народъ, мы и послѣ похоронъ останемся жить. Вы спросите: почему? А я на это спрошу: развѣ другой народъ выдержалъ бы столько ограни

ченій, развѣ отъ него не остались бы однѣ ограниченія, а самъ бы онъ не исчезъ, какъ дымъ?! Э, мы много пережили—переживемъ и Третью Думу!

И. Г—чъ
Рис. Миссъ.