рзжъ-іваіоръ или лейтенантъ, князь IN’,—и конечно опа ни на мигъ не могла забыть, что она, за право вступить на это поприще,
продалась и притомъ еще человѣку, поднимающему выше всѣхъ «и носъ и плеча», и гордящемуся ею, какъ гордятся красивою породистою лошадью.
На одномъ балѣ встрѣчается съ нею воротившійся изъ путешествія въ Петербургъ Онѣгинъ. Увидя знакомыя черты, онъ освѣдомляется объ вей и узнаетъ, что она замужемъ за княземъ N. Князь подводитъ къ ней Онѣгнна.
Княгиня смотритъ на него.
И, что ей душу ни смутило, Какъ сильно ни была она Удивлена, поражена,
Но ей ничто не измѣнило:
Въ ней сохранился тотъ же тонъ; Былъ также тихъ ея ноклонъ.
Онѣгинъ хотѣлъ съ нею заговорить
И—и не могъ. Она спросила:
Давно-ль онъ здѣсь, откуда оаъ, И не изъ ихъ ли ужъ сторонъ? Потомъ къ супругу обратила
Усталый взглядъ; скользнула вовъ... И недвижимъ остался онъ.
Онѣгину не вѣрится, что эта блистательная евѣтская дама, гакъ равнодушно и такъ смѣло встрѣтившая его , та самая робкая и безъ памяти влюбленная въ него дѣвочка, которой онъ
Въ глухой далекой сторонѣ,
Въ благомъ пылу нравоученья, Читалъ когда-то ваставленья.
Задумчивый и встревоженный ѣдетъ онъ домой, и на другой день получаетъ отъ мужа Татьяны приглашеніе на вечеръ. Въ волвеаіи «мараетъ онъ отвѣтъ учтивый». Но что же съ вимъ?
Въ какомъ онъ странномъ снѣ! Что шевельнулось въ глубинѣ Души холодной и лѣнивой?
Досада, суетность, иль вновь Забота ювости—любовь?
Мы думаемъ, что тутъ была извѣстная доля и того, н другаго, и суетной досады, и любви. Ему было досадно, что личность, нѣкогда безусловно-покорившаяся ему, совершенно свергла его власть, хотя, ковечно, Онѣгинъ не дорожилъ своею по
бѣдою, но, безъ сомнѣнія, она, въ нѣкоторой степени, все-таки льстила его избалованному самолюбію. Ему было досадно и на то, что при встрѣчѣ съ нею онъ растерялся и незналъ что говорить, тогда какъ она, сохранивъ полное равнодушіе, поста
вила себя далеко выше его и показала едва не пренебреженіе къ нему. Въ то же время, должно было быть тутъ и начало любви, потому-что въ новой встрѣчѣ того же Евгенія съ из
мѣнившеюся Татьяною соединилось все, что только могло зажечь въ немъ истинную страсть. Какъ человѣкъ свѣтскій, онъ ее могъ не почувствовать влеченія къ женщинѣ, осуществившей вполнѣ идеалъ повелительницы свѣта, осуществленіе котораго такъ трудно и достигается лишь одною или двумя женщинами въ цѣломъ обществѣ. Притомъ эта женщина, если пе по остат
ку прежнихъ чувствъ, то уже по воспоминанію о находящемся въ рукахъ Онѣгвва письмѣ, должна была бы смѣшаться при
встрѣчѣ съ нимъ и заискивать его благосклонность , а между тѣмъ она показала ему ясно , что онъ въ ея глазахъ ничто , и тѣмъ выказала такое развитіе харак
тера и такую увѣренность въ своей силѣ, что овъ, несмот
ря на свое глубоко-оскорбленное самолюбіе, не могъ въ то же время не восхищаться ею, какъ опытный воинъ, разбитый ва самомъ полѣ своихъ всегдашнихъ побѣдъ, посредствомъ новаго, невиданнаго въ его время маневра, проникается неподдѣль
нымъ уважевіемъ къ побѣдившему его юношѣ. Послѣ первой встрѣчи своей съ Татьяною, Овѣгинъ долженъ былъ видѣть въ ней и самую привлекательвую, и самую недоступную для него
изъ всѣхъ женщинъ въ мірѣ. А между тѣмъ въ его памяти съ неумолимою ясностью рисовалась минута, въ которую ему стоило сказать только одно слово—и эта женщина принадлежала бы ему безусловно, пошла бы за нимъ на край свѣта. Кто не знаетъ, до какой степени мы всѣ, по самой природѣ своей, расположевы
видѣть высочайшее благо въ томъ, что для насъ невозвратно потеряно, такъ-что даже несноснѣйшіе мужья и скучнѣйшія
жены, послѣ смерти своей, рисуются въ привлекательномъ свѣтѣ въ глазахъ оставшихся въ живыхъ супругъ и супруговъ. А
тутъ невозвратно потерянное представлялось вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ-будто и доступнымъ, потому-что супружество, придавшее Татьянѣ сіяніе княжескаго титула, при всей своей высоко-нрав
ственной ц законной силѣ, очевидно не могло быть въ глазахъ Онѣгина препятствіемъ; препятствіе же заключалось единственно
въ принятой княгинею рѣшимости не обращать ва него никакого вниманія. Право, тутъ есть отъ чего сойти съ ума и человѣку бла
горазумнѣе вастроенвому, чѣмъ Онѣгинъ, который никогда не имѣлъ другой цѣли въ жизни, кромѣ женщины. Что же касается до самого Онѣгнна, то послѣ нѣсколькихъ свиданій, при которыхъ княгиня была съ вимъ столь же холодна, какъ при первомъ, его страсть дошла до высшаго предѣла.
Сомвѣаья нѣтъ: увы! Евгеній
Въ Татьяну какъ дитя влюбленъ;
Въ тоскѣ любовныхъ помышленій И день, и ночь проводитъ онъ...
Оаъ счастливъ, если ей накинетъ Боа пушистый на плечо, Или коснется горячо
Еа руки, или раздвинетъ
Предъ нею пестрый полкъ ливрей, Или платокъ подниметъ ей.
И это Онѣгивъ, избалованный побѣдами до пресыщенія! Таковы противорѣчія, изъ которыхъ соткана природа человѣка. Мы убѣж
дены, что въ страсть, которую онъ почувствовалъ къ Татьянѣ, у него вылились всѣ душевныя силы, уцѣлѣвшія въ немъ, благодаря спасительному раннему охлажденію его къ легкимъ успѣ
хамъ, удовлетворяющимъ одному тщеславію. Еще болѣе—мы убѣждены, что хотя первая искра, отъ которой возгорѣлась эта страсть, воспламенена именно уязвленнымъ самолюбіемъ и кар
тиною того блестящаго положенія, которое умѣла себѣ составить въ свѣтѣ Татьяна, но въ дальнѣйшемъ развитіи страсти побуж
денія тщеславія уже нисколько не участвовали, такъ-что если бы внезапно, вслѣдствіе какихъ-нибудь постороннихъ причинъ, Татьяна должна была сойти съ пьедестала своего свѣтскаго ве
личія,—напримѣръ еслибы открылось, что ея супругъ, такъ горделиво поднимавшій носъ и плеча, растратилъ казенную сумму, укралъ провіантъ отъ вѣсколькнхъ тысячъ солдатъ, или вошелъ въ невыгодныя для казны сдѣлки съ подрядчиками, и за то
былъ бы разжалованъ въ солдаты, а его жена лишилась бы возможности играть роль въ свѣтѣ,—то чувства Онѣгина къ ней не перемѣнились бы нисколько. Для этой страсти Онѣгинъ былъ готовъ жертвовать всѣмъ, даже свонмъ самолюбіемъ, какъ овъ я жертвовалъ, продолжая преслѣдовать княгиню, несмотря
продалась и притомъ еще человѣку, поднимающему выше всѣхъ «и носъ и плеча», и гордящемуся ею, какъ гордятся красивою породистою лошадью.
На одномъ балѣ встрѣчается съ нею воротившійся изъ путешествія въ Петербургъ Онѣгинъ. Увидя знакомыя черты, онъ освѣдомляется объ вей и узнаетъ, что она замужемъ за княземъ N. Князь подводитъ къ ней Онѣгнна.
Княгиня смотритъ на него.
И, что ей душу ни смутило, Какъ сильно ни была она Удивлена, поражена,
Но ей ничто не измѣнило:
Въ ней сохранился тотъ же тонъ; Былъ также тихъ ея ноклонъ.
Онѣгинъ хотѣлъ съ нею заговорить
И—и не могъ. Она спросила:
Давно-ль онъ здѣсь, откуда оаъ, И не изъ ихъ ли ужъ сторонъ? Потомъ къ супругу обратила
Усталый взглядъ; скользнула вовъ... И недвижимъ остался онъ.
Онѣгину не вѣрится, что эта блистательная евѣтская дама, гакъ равнодушно и такъ смѣло встрѣтившая его , та самая робкая и безъ памяти влюбленная въ него дѣвочка, которой онъ
Въ глухой далекой сторонѣ,
Въ благомъ пылу нравоученья, Читалъ когда-то ваставленья.
Задумчивый и встревоженный ѣдетъ онъ домой, и на другой день получаетъ отъ мужа Татьяны приглашеніе на вечеръ. Въ волвеаіи «мараетъ онъ отвѣтъ учтивый». Но что же съ вимъ?
Въ какомъ онъ странномъ снѣ! Что шевельнулось въ глубинѣ Души холодной и лѣнивой?
Досада, суетность, иль вновь Забота ювости—любовь?
Мы думаемъ, что тутъ была извѣстная доля и того, н другаго, и суетной досады, и любви. Ему было досадно, что личность, нѣкогда безусловно-покорившаяся ему, совершенно свергла его власть, хотя, ковечно, Онѣгинъ не дорожилъ своею по
бѣдою, но, безъ сомнѣнія, она, въ нѣкоторой степени, все-таки льстила его избалованному самолюбію. Ему было досадно и на то, что при встрѣчѣ съ нею онъ растерялся и незналъ что говорить, тогда какъ она, сохранивъ полное равнодушіе, поста
вила себя далеко выше его и показала едва не пренебреженіе къ нему. Въ то же время, должно было быть тутъ и начало любви, потому-что въ новой встрѣчѣ того же Евгенія съ из
мѣнившеюся Татьяною соединилось все, что только могло зажечь въ немъ истинную страсть. Какъ человѣкъ свѣтскій, онъ ее могъ не почувствовать влеченія къ женщинѣ, осуществившей вполнѣ идеалъ повелительницы свѣта, осуществленіе котораго такъ трудно и достигается лишь одною или двумя женщинами въ цѣломъ обществѣ. Притомъ эта женщина, если пе по остат
ку прежнихъ чувствъ, то уже по воспоминанію о находящемся въ рукахъ Онѣгвва письмѣ, должна была бы смѣшаться при
встрѣчѣ съ нимъ и заискивать его благосклонность , а между тѣмъ она показала ему ясно , что онъ въ ея глазахъ ничто , и тѣмъ выказала такое развитіе харак
тера и такую увѣренность въ своей силѣ, что овъ, несмот
ря на свое глубоко-оскорбленное самолюбіе, не могъ въ то же время не восхищаться ею, какъ опытный воинъ, разбитый ва самомъ полѣ своихъ всегдашнихъ побѣдъ, посредствомъ новаго, невиданнаго въ его время маневра, проникается неподдѣль
нымъ уважевіемъ къ побѣдившему его юношѣ. Послѣ первой встрѣчи своей съ Татьяною, Овѣгинъ долженъ былъ видѣть въ ней и самую привлекательвую, и самую недоступную для него
изъ всѣхъ женщинъ въ мірѣ. А между тѣмъ въ его памяти съ неумолимою ясностью рисовалась минута, въ которую ему стоило сказать только одно слово—и эта женщина принадлежала бы ему безусловно, пошла бы за нимъ на край свѣта. Кто не знаетъ, до какой степени мы всѣ, по самой природѣ своей, расположевы
видѣть высочайшее благо въ томъ, что для насъ невозвратно потеряно, такъ-что даже несноснѣйшіе мужья и скучнѣйшія
жены, послѣ смерти своей, рисуются въ привлекательномъ свѣтѣ въ глазахъ оставшихся въ живыхъ супругъ и супруговъ. А
тутъ невозвратно потерянное представлялось вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ-будто и доступнымъ, потому-что супружество, придавшее Татьянѣ сіяніе княжескаго титула, при всей своей высоко-нрав
ственной ц законной силѣ, очевидно не могло быть въ глазахъ Онѣгина препятствіемъ; препятствіе же заключалось единственно
въ принятой княгинею рѣшимости не обращать ва него никакого вниманія. Право, тутъ есть отъ чего сойти съ ума и человѣку бла
горазумнѣе вастроенвому, чѣмъ Онѣгинъ, который никогда не имѣлъ другой цѣли въ жизни, кромѣ женщины. Что же касается до самого Онѣгнна, то послѣ нѣсколькихъ свиданій, при которыхъ княгиня была съ вимъ столь же холодна, какъ при первомъ, его страсть дошла до высшаго предѣла.
Сомвѣаья нѣтъ: увы! Евгеній
Въ Татьяну какъ дитя влюбленъ;
Въ тоскѣ любовныхъ помышленій И день, и ночь проводитъ онъ...
Оаъ счастливъ, если ей накинетъ Боа пушистый на плечо, Или коснется горячо
Еа руки, или раздвинетъ
Предъ нею пестрый полкъ ливрей, Или платокъ подниметъ ей.
И это Онѣгивъ, избалованный побѣдами до пресыщенія! Таковы противорѣчія, изъ которыхъ соткана природа человѣка. Мы убѣж
дены, что въ страсть, которую онъ почувствовалъ къ Татьянѣ, у него вылились всѣ душевныя силы, уцѣлѣвшія въ немъ, благодаря спасительному раннему охлажденію его къ легкимъ успѣ
хамъ, удовлетворяющимъ одному тщеславію. Еще болѣе—мы убѣждены, что хотя первая искра, отъ которой возгорѣлась эта страсть, воспламенена именно уязвленнымъ самолюбіемъ и кар
тиною того блестящаго положенія, которое умѣла себѣ составить въ свѣтѣ Татьяна, но въ дальнѣйшемъ развитіи страсти побуж
денія тщеславія уже нисколько не участвовали, такъ-что если бы внезапно, вслѣдствіе какихъ-нибудь постороннихъ причинъ, Татьяна должна была сойти съ пьедестала своего свѣтскаго ве
личія,—напримѣръ еслибы открылось, что ея супругъ, такъ горделиво поднимавшій носъ и плеча, растратилъ казенную сумму, укралъ провіантъ отъ вѣсколькнхъ тысячъ солдатъ, или вошелъ въ невыгодныя для казны сдѣлки съ подрядчиками, и за то
былъ бы разжалованъ въ солдаты, а его жена лишилась бы возможности играть роль въ свѣтѣ,—то чувства Онѣгина къ ней не перемѣнились бы нисколько. Для этой страсти Онѣгинъ былъ готовъ жертвовать всѣмъ, даже свонмъ самолюбіемъ, какъ овъ я жертвовалъ, продолжая преслѣдовать княгиню, несмотря