доходилъ до паеоса; но развязка комеди слаба: посланный

короля является, какъ Чецзех тасШта, и развязываеть узель, .

завязанный крайнимъ ослЪплешемъ Оргона и проныретвомъ
Тартюха. Зная съ какимъ трудомъ могъ Мольеръ добиться,
чтобы разрфшили предотавлеше Тартюфа, зная, что посл
перваго представления этой шэсы прошато боле двухъ лфтъ,
прежде чЪмъ дозволили второе ея представлеше, неволь-
но извиняешь слабую развязку комедш, употребленную,
по всей в\роятности, какъ средство для пропуска этой
шэсы. Сохранилось н%®еколько просьбъ Мольера къ Лю-
довику XIV o разрЪшенш представленй этой комедш, и
усилмя, къ которымъ прибфгаль Мольеръ для того, чтобы
увидать на сценЪ свое лучшее произведене, послужили
даже сюжетомь для шэсы одного изъ извфетныхь нЪмец-
кихъ драматурговъ, Варла Гуцкова, а именно для его шэсы
Иервообразь Тартюфа-

Самыя затрудненя къ предетаваению этой шШэсы на
оцен® показываютъ какъ мЪтко, какъ хорошо била эта
комедя пороки, существовавиие въ тогдашнемъ обществ®.
Въ предислови къ Тартюфу Мольеръ приводитъ весьма
ubraifi orsbrs принца Вонде Фюдовику ХГУ, когда тотъ
спросиль у Вонде: «ЭЖелалъ бы я знать, отъ чего люди,
такъ воружающеся противъ Тартюфа, ни елова не
говорять противь шэсы Скаромушё пустынника».— Отъ
того, —отв®чаль принцъ,—что въ Скоромуииь смЪютея
надъ небомь и релиею, а до нихъ господамъ, крича-
щимъ противъ комеди Мольера, нётъ дфла, а въ Тар-
тюфь Мольерь смфетея надъ ними самими, а этого
они не могутъ етери$ть».

Но карая въ Тартюфь такъ сильно и мфтко пороки
своего времени, Мольеръ вмфетЪ съ тфмъ караетъ въ немъ,
какъ и въ другихъ своихъ комемяхьъ, пороки общечело-
вфчесне, присуще, какъ говорить Шекепиръ, «веякому
времени, веякой сект»—хотя и подъ иною Формою—и
воть главнЪйшая изъ причинъ, почему комедя Мольера не
отарЪетъь, въ ней слишкомъ много чехлов ческаго.

Ровно два вЪка прошло со временъ перваго предета-
влешя Тариофа (нервое предетавлене его было въ 1767
г.) до дня, когда она снова возобновилась на московской
сцен и эти два вФка не повредили ея успфху даже пе-
редъ публикою не той нащи, среди которой родилась эта
шаеа.

Тартюф» при нынфшнемъ своемъ возобновлеши на
моековекой сценф имфлъ. болышой успзхъ. Написанная
болфе яркими, болфе поражающими, хотя и не столь ху-
дожеетвенными красками, какъ комеди Шекспира, шэса
эта, разумфется, должна была подЪйствовать сильнфе на
массу, чБмь напр. Деюнадуатая ночь. УспЪхъ комедш
Мольера, вызванный собетвенными ея достоинетвами, не
былъ умаленъ и ея исполнешемь. №5ъ чести нашихъ ар-
THCTOBL надо сказать, что они отнеслиеь къ комеди
Мольера съ полнымь уважешемъ и не пожальли ни труда,
ни своихъ даровашй для ея исполнешя, которое было
вообще хорошо, хотя и не исключало, само собою разу-
мфетел, недостатковъь, иногда даже и значительныхъ.

Topriooa играль г. Самаринъ. Онъ искусно выразить

притворную набожность, ложное смирене; но его ханжество,
его притворетво было слишкомь явно; мартюфетво и
состоитъ въ томъ, чтобы умФть ихъ скрыть и Фальшивую
монету выдать за настоящую. Не даромъ Дорина говоритъ
о Тартюф:

Что онъ плутуетъ—это ясно,
А вЪдь послушаешь, такъ говорить прекрасно!

Между тфмъь Тартюеъ-Самаринъ отчасти то, что гово-
рить, такъ и выдаваль за то, что это есть въ Тартюо%
на самомъ дълБ, а не за то, за что хочетъ это выдать
лицемфръ. Этоть недостатокъ въ игр® г. Самарина замт-
ube всего сказалоя въ сценахь Тартюфа еь Эльмирою,
особенно на первомъ представлеши комеди; на третьемъ
ея предетавленш онъ уже быль менфе замфтенъ.

Роль Оргона -въ исполнени г. Шумекаго какъ-то пе-
реломилась на двЪ части: въ первой половин Оргонъ у
него быль тверже и бодрЪе и духомъ и тфломъ, чЪмъ во
второй. Эта рзкая перемфна произошла въ предетавлени
UMb этого лица еще прежде, чЪмъ совершилаеь катастро-
Фа Шэсы, прежде, чЪмъ спала маска съ Тартюфа, что мо-
гло сильно подфйствовать на Оргона и даже измЪФнить
ero. Впрочемъ въ игрЪ г. Шумекаго было не мало жиз-
пи, но онъ былъ немного холоденъ въ этой роли. 060-
бенно въ первой ея половин®. Вдь Оргонъ — челов къ съ
теплою, любящею и легко увлекающеюся душою. Прежде,
чфмъ онъ увлекся Тартюфомъ, онъ составлять счасте
своего семейства, покоилъ и почиталъ свою мать, даже
не смотря на ел сварливость, баловать сына, выдавалъ
дочь за мужъ за того, кого она любитъ, помогаль сво-
ему несчастному другу даже съ собетвенною опасностью,
любилъ свою вторую жену и обладалъь ея любовью. И
BOT этотъ человфкъ увлекается Тартюфомъ, увлекается
вефиъ пыломъ своей души, хотя и слабой, но горячей,
такъ что для него забываеть и жену, и дЬтей, и все на
свЪтф. Поэтому эта привязанность къ ТартюФу должна
выражаться со всею горячностью его пылкой души, и во-
проеы, дфлаемые имъ ДоринЪ:—А что Тартюфъ?—а так-
же и восклицашя о немъ: — Б%днажка! — должны быть
произносимы съ большимъ участемъ, чфмъ произносить
ихъ Шумеый. Да недурно при этихъ вопросахь и этихъ
восклицашяхь придать интонаци голоса побольше разно-
образя. Не даромъ Мольеръ повторяетъ ихъ буква въ бук-
ву четыре раза, по всей вЗроятноети разечитывая, что раз-
нообраз!в интонации актера придасть эффектъ этимъ повто-
решямъ. Вспомним, какой эФфектъ производить прекраено-
разнообразное произношеше г. Садовекимь н%®еколько разъ
одной и той же Фразы «И за какимъ чертомъ пошелъ онъ
на эти проклятыя галеры!» въ Иродюлкал Скапена.

Г-жа МедвЪдева очень хорошо передала роль сдержанной,
умной, благородной, сознающей свое достоинство Эльмиры.
Сцена притворства Эльмиры съ ТартюФомь Be LY акт%
была такъ искусно передана артисткою, что дфйствитель-
но могла обмануть Тартюфа и заставить его принять это
притворетво за настоящее увлечене. Я бы посовЪтоваль
г-жЪ МедвЪдевой избфгнуть только н®которой манерности и,
такъ сказать, нЪкотораго рисовапья въ иныхъ м\етахъ