Блинова. Офицер кричит: „Отворяйте!“— а те из наганов в ответ—хлоп да хлоп В общем, недоразумение вышло громадное. В дом ворвались, а там хозяйская дочь с ору- жием стоит. Вот сюрприз вышел— дальше ехать некуда! Ну, конечно, и натурально, всех же сразу под арест. Стали с делом разбираться—и обнаружили, что Грачев с Зотовым к Октябрьской годовщиневосстанье устроить хо- тели, а Блинова им помогала. В пятерку входила в какую-то. Ладно. Потащили их в контр-разведку. Дело разби- рать начали. Блинов туда:— отпустите дочку, ни в чем, мол, не виновна, головой ручаюсы Обидно—сам донос на дочь родную сделал. Большевиков-то, правда, он не лю- бил, а дочку все же жалко. Единственная у него была. А там в ответ: „Ничего сделать нельзя, подлежит воен- ному суду“. Ладно! Суд—судом, а до суда такая штука вышла, что и говорить о ней на могиле пакостно. Бли- нова-то была девица из себя видная, красивая, стройная. Проглянулась она одному офицеру—тот из нее себе лю- бовницу решил сделать. Он ей предложенье, а она ему в морду, значит, плюнула. Ну, а в конце-то концов, все же по офицеру вышло,—силой ее взял. Блинов, как узнал про это,—так в одну ночь седой стал. Крепко он дочку любил. А тут такая напасть случилась. Ну, хорошо. Суд, значит, состоялся. Всех троих под расстрел. А расстреливали у ‘нас всегда за железной до- рогой, у оврага. (Эх, и много же там народу погибло!). Ладно. Блинов проведал, когда и где расстреливать бу- дут. Пробрался к оврагу и залег в кустах. Привезли их троих, яму заставили копать. Выкопали. А день-то, как раз—вторая годовщина Октября. Грачев и крикни: „Да здравствует Октябрьская революция“. Офицер его плет- кой. Блинова кричать... Ну ясно, отец не вытерпел и в ноги: — Спасите дочку от смерти, спасите. Не помогло. Отпихнули его в сторону, да прикладом по голове огрели. Не лезь, мол, не в свое дело. Прице- лились солдаты—хлоп -—и сразу трех на смерть... Да .. Потом, сказывают, один из солдатиков пошел сапоги сни- мать с убитых— хотел сменять свои старые—подошел к Зотову, начал стягивать—да как закричит не своим го- лосом. Кинулись к нему:—в чем дело?—а он, оказывается, брата родного`в Зотове признал. Вотона штука-то. Один, значит, брат красный был, а дру- гой белый. С ума сказывают после этого сошел—вы нестине смог такого потрясения. Шутка ли, родного брата убить? Кривой замолчал. Рыжебородый задумчиво смотрел вдаль на зеркальную гладь реки. — Ну, а Блинов, с ним что? — Так без вести и пропал вту ночь. Может, пристре- лили его белые, может, сам утопился в реке. Кто знает! Рыжебородый замолчал и вздохнул: — Да, чудесная история, парень. Только жуткая больно! — Это верно, очень даже страшная. Записать бы ее надо. А то что,—три фамилии с нумерами поставили и все... Ни уму, ни сердцу, так вроде арихметики простой! Осеннее солнце золотит пожелтевшие листья осины. Осеннее солнце шлет прощальные лучи на траурную доску, —где рыжебородый плотник в пятый раз читает фамилии под нумерами: 72) Блинова. 73) Грачев. 74) Зотов. Вголове рыжебородого плотника склалываются неясные образы ушедших от жизни трех борцов. Надо бы записать. Недаром рыжебородый был рабкором. Недаром вышиб- ли его с завода за литературнное творчество. А Кривой берет плаху, пристраивает ее на станок и пробует рубанок. ‚ К торжествам надо поспеть закончить памятник. Еще маляры должны выкрасить его. A eet Торжественная закладка судов в Ленинграде. 24 января на Государственном заводе № 57 в Ленинграде состоялась торжественная закладка четырех пароходов - лесовозов’ для нашего торгового морского флота. Эти пароходы будут первыми, построенными в СССР после Октября, На торжестве присутствовали все рабочие a - - a у“ — завода и гости из Москвы, С речью о значении нашего торгового зудостроения выступил т. Г, Зиновьев,