Hi POdERKT OP. И мы - группа делегатов 8 с‘езда „Бунда“ —стихийно сливаемся с шумной толпой, становимся костью от кости ее, плотью от плоти этого волнующегося моря людей... Мы еле держимся на ногах от усталости, холод прони- зывает, зуб на зуб не попадает. Но мы—несемся вместе с живым человеческим потоком. — Что случилось? Мы знали, что в тот вечер состоялось заседание петроградского совета, на котором Ленин должен был выступить с докладом о мирных переговорах с Герма- нией. Это выступление должно было быть одним из наи- более значительных. После доклада предполагалось вы- ступление Ленина и на рабочем собрании в. Невском районе. Вот об этом-то и узнала народная масса и хлы- нула туда со всех сторон. Лиц не видать было: одни лишь снежные фигуры, кружившиеся вместе с снежным вихрем и сливавшиеся с заснеженными зданиями в ноч- ной темноте... Казалось, идет борьба между стихийной народной массой и рассвирепевшей стихией природы. Вот кто-то падает, за ним другой, раздается вдруг смех, хриплый, звучащий, как вздох. А волны народные ста- новятся все шире и шире — нет удержу, нет преграды для них... Из гущи народной начинают плыть звуки „Ин- тернационала“. Но гудящим ветром звуки эти разры- ваются и звенящими осколками разносятся далеко вокруг над фонарными столбами, над заснеженными зданиями, за старыми памятниками... Эти отрывочные звуки под- хватываются другими группами в разных отдаленных кон- цах,—и свирепеющая вьюга не в силах одолеть мощные звуки всеобщего пения... Вдруг все умолкает. Точно сверх‘естественная сила останавливает движущиеся толпы народа посреди пути. Вьюга завывает все сильней и сильней. И сквозь этот неистовый вой раздается звонкий девичий голос: — „Ильич!“ Молодая девушка-работница, обутая в солдатские са- поги и мужской халат, смотрит на нас подозрительно и с иронической усмешкой замечает: — Интеллигентики... буржуйчики... что, не ндравитсяг Не привыкли-—ась? Из-под тряпья, которым окутана ее голова и почти все лицо, поблескивают два суровых глаза. Сквозь стис- нутые зубы она свистяще произносит: — Ильич должен чичас проехать, народ-то вот и ждет, Эта простая, короткая фраза раз‘ясняет все. Мы на- чинаем понимать глубокую сущность происходящего... — „Ильич[“ — повторялось кругом сотнями уст, за- глушая вьюгу; и в этом хоре хриплых голосов чувство- вался народный экстаз... Сердце екнуло... Всего час назад на заседании с‘езда „Бунда“ Либер изливал горечь своего сердца по поводу большевистского переворота, называя Ленина „могильщиком революции“... Делегаты’ шумно апплодировали ему. А когда один това- рищ осмелился возразить Либеру, то его затюкали, не давали говорить, не хотели слушать: — „Большевик“. А за ней вся людская масса потрясает воздух кри- ками: — „Ильич!“ И этого одного слова было достаточно, чтобы. он, посрамленный, сошел с трибуны... Теперь мы стоим здесь, скованные холодом, заворо- женные народной массой, которая с священным трепетом ждет не дождется этого самого „могильщика революции“. . Припоминаю так ясно слова умершего теперь тов. Степы, пробывшего несколько лет в Америке и вернув- шегося в Россию большевистски-настроенным: — Ну, кто имеет большее влияние на массу: „де-ма- гог“ Ленин или строго „вы-дер-жан-ный“ марксист Ли- бер? Нам нечего было ему ответить. В самом деле: там, в светлом теплом зале клуба петроградской еврейской буржуазии, где происходит с“езд „Бунда“, люди занимаются мудрствованием лукавым и на основании Маркса хотят доказать, что революция Ле- нина — не есть революция... А здесь, под темным сводом декабрьского неба, в ночной темноте, невзирая на свирепый мороз и вьюгу, стоят заснеженные толпы народа — ободранные, обтре- панные, изголодавшиеся, чтобы еще разок взглянуть на своего вождя, послушать сго... Наша группа протискивается поближе к автомобилю, ярко-освещенному своими передними электрическими фо- нарями. Кто внутри — не видать. Но вот показывается знакомая фигура. Я ее видел много лет назад в Женеве... Та самая улыбка на устах, тот самый пронизывающий острый взгляд, выдающиеся скулы. Только головной убор другой: какая-то каракулевая шапченка с ветхих ‘времен, да и пальто другое, облезлое, с узким каракулевым ворот- ником, совсем неподходящим для петроградских морозов. )то был Ленин. Он показался мне чуть-чуть постаревшим. Масса требует: — Пусть Ильич говорит! А вьюга воет, кружится над толпой, заглушает чело- веческие голоса. Но раздавшийся голос Ильича одоле- вает вьюгу. Сталью звучит зычный, громовой голос Ильича... Что „Ильич“ говорит, я уже не слышу, ибо людская волна, словно снежный ком, затерла меня, оттеснила и отбросила куда-то в сторону от автомобиля. Только из- далека несутся взрывы рукоплесканий—словно пулемет- ная трескотня,—покрывающиеся протяжным тысячеголо- chim ,,yp-pal“. ..Когда я, совершенно окоченелый, возвратился в общежитие для делегатов с‘езда „Бунда“, бывшее прежде шведской больницей, было два часа ночи. Швейцар обще- жития, обрусевший швед, высокий, статный старик с жел- тым пергаментным лицом, пожаловался мне: — Вот вьюга какая! Кружит, как ад кромешный. Ильич не мог даже своей речи закончить... Этот старик-швед, оказывается, тоже только что вернулся с Невского проспекта... Нью-Порк. Кто же в действительности прав’ Мы, которые на- шли благоволение в глазах еврейской петроградской бур- жуазии, или Ленин, который является пугалом для всех ‚этих. прежних заправил? Думал ли я тогда об этом, задавали ли себе этот вопрос другие наши товарищи, —не знаю. Но что я от. лично помню, это-то, что с того момента стали меня одо- левать тяжкие сомнения насчет нашей правоты... Тов. Степа тут же вспоминает: „...когда до Киева дошла весть о большевистском перевороте, то даже наш _неподатливый Рафес воскликнул: „Октябрьская револю- ция! Таковой она и войдет в историю“... „И вот— эта история совершается’ на наших. злазах.. Ясно, как на ладони“,