№ 10 (56)
	ПРОЖЕКТОР.
	 
			— Прощай, Федя Кузнецов. Прощай, товарищ и друг.
Ты много воевал и много любил в своей жизни. И жен-
щина вместе со мною постелила тебе постель.

Мы подняли Федю за ноги иплечи имедленно опу-
стили в воду; в последний раз качнулся над водою его
византийский профиль, и мутная вода сомкнулась над
ним; только носки щегольских сапог торчали еще поверх.
Я вспомнил, как шил ему бригадный сапожник, и пожа-
лел снять их с него. Мы закидали Федю землей и хо-
рошо утоптали ее, чтобы не размыло весной. Тут жен-
щина заправила под платок мокрые волосы, перекрестила
Федину могилу и протянула мне холодное ребрышко
руки. Она сказала:

. — Ну, прощай, салазгё... Теперь по-разному нам
подаваться.

Вот тогда подержал я эту холодную куриную ручку
в своей, медлил я ее отпустить и поцеловал ее дважды
в ладонь, черную от земли. Женщина отняла руку
и сказала: а

— Ну, вот, офицерь ты, что ли, чтобы ручки цело-
вать. И я не мамзель какая, а тварь пропащая.

Все-таки минутку она на меня посмотрела еще и пере-
крестила по воздуху:

— Ну, сохрани тебя бог, шпана безродная, — она
сказала серьезно и ласково: — Хоть с человеком раз
в жизни поспала, все легче...

Я постоял еще над откосом. Дикий ветер трепыхал
с моря. Спал Федя Кузнецов. И за много лет безбыт-
ного ‘бродяжничества моего — подумал я о матери.
Недосуг и война не дали мне закрыть самому лилова-
тых век ее единственных глаз. Все же сказал я Феде
еще:

— Жива наша мать на земле, спи, товарищ, —
и пошел прочь от предзимней его постели в чужой
и вражеский город.
	Апрель, 25,
Москва.
	на пароходе котлы, и мокрые небеса тяжело лежали на
его реях. Все было мертво в порту, река мучительно
хлестала о гранит, и мелкие суденышки прыгали на воде,
царапая мачтами небо. Мы отыскали высокие двери
элеватора, я приоткрыл их, и тяжелая крыса шлепнулась
о мои ноги. Федя Кузнецов лежал на полу в рогоже;
я раскутал его, его византийский профиль был цел
и прекрасен по-прежнему, и только левую спокойную
руку слегка попортили крысы. Я срезал острым ножом
боевые нашивки с его гимнастерки и вырвал из фуражки
звезду. Я забросил все это в угол, прикрыл платком.
	Федины руки, знавшие и холодную жестокость вин-
товки, и бессмертную мягкость женской горячей груди,
женщина перекрестила его и поцеловала в высокий мно-
горечивый лоб, и вдвоем понесли мы отсюда его на
рогоже на монастырское кладбище. Мы медленно шли
шаг за шагом, и женские руки, вцепившиеся в края
рогожи, были выносливее моих. Кладбище было за пор-
том, на монастырской горе, и мы несли на нескончаемую
эту, укутанную туманом гору Федю Кузнецова, мы слы-
шали короткое и стремительное дыхание друг друга и не
могли отцепить своих рук от краев тяжелевшей рогожи.
	Мы принесли Федю на монастырское кладбище
и положили его у самого срыва, откуда в вбсну виден
речной простор и далекая синева моря; ножом и облом-
ком лопаты мы выкопали ему сырую постель насколько
могли глубоко; земля была холодна и мокра, мы выби-
рали ее полными пригоршнями, и пот лил потоками
с нас. Уже ободняло, и медленно отрывался туман от
земли, обвисая на сучьях монашествующих берез. Мы молча
работали, мокрые волосы женщины прилипли к ее щекам.
	Наконец, стала постель Феде по росту; была она
неумело постелена, но желали мы оба ему самого покой-
ного сна. Я встал возле Феди в последний раз на колени
и поцеловал его руку, попорченную крысами, и лоб
неиз‘яснимой белизны; я сказал ему:
	Попытка военного. переворота в Португалии.
	Лавры Примо-де-Ривера, захватившего власть в Испании, не давали покоя португельским Скалозубам. Несколько сот военных, с майором

Камара во главе, арестовали ряд членов правительства и провозгласили военную диктатуру. Попытка окончилась неудачей: Войска,

оставшиеся верными республиканскому правительству, заставили сдаться отряд Камары. Во время столкиовения.было убито и ранено
около ета человек, На нашем снимке—тюрьма в Лиссабоне, захваченная мятежниками.