№ 13 (59) ПРОЖЕ
		K T O P.
	А избенки будто отодвинулись от него. И деревен-
ские собаки, раньше молчавшие, остервенело рвутся на
чужого. И нет по всей деревне человека, который бы

крикнул ему: „Ефрем, а ведь Алешка с парнями на тебя
кол приготовил да нож“
	Собака—и та норовит за ногу. Для. хозяина чужого
человека скорей уронит.
	Только приехали из волости люди-—и в тот же день
увезли Алешку, потому что был он дезертир и не хотел
бороться против белых.
			Дал суд Ефрему год лагерей.
Мозоли носить не привыкать,— обиду — тоже. Вся
деревня показала на суде —- Алешка тихий был, пил мало,
	украл у него Ефрем KepeHKn, к бабе ревнуючи, заманил
к себе и прирезал.
	Да, нет, пожалуй, и обиды не было у Ефрема. Коли
нельзя чужой собаке бежать по колудинской деревне —
чтож обижаться человеку. Спасибо — суд не строгий,
спасибо за год.

Копает раз канаву Ефрем, матросик рядом, за веселье
излишнее страдающий в лагерях, рассказы морские гово-
рит. Врет, наверное, все у него на земле хорошо проис-
ходило.

— Орленая,—говоришь: царская жизнь, значит, орлом
произвола меченая окончилась. и все происходит вполне
	чудно и благополучно.

— „И врет, сука, — подумал Ефрем.—У самого штаны
голее тела, да и тощь...

-- Ефрем Шигона!—кричат с пригорка.

— Есты-— по-солдатски весело от матросского рас-

сказа крикнул Ефрем.
	Качай до коменданта. Лопату-то брось, тяпа!
		Полгода, год ли, два ли воевали люди. Разве есть
мера смерти. Говорим мы это к тому, что и Ефрем ездил
в эшалонах от моря до моря, теряя мясо свое и кровь.
И Алешка не мало вытерпел за свое щегольство, —
только собрались они опять в Колудино.

Ехал Ефрем к деревне, так будто не лошаденка его
везла, а свое сердце Ворота не мог рукой,— ногой при-
шлось распахнуть. Такова-то рана любовная, хуже воен-
ной. А в пустой его избе ребенок, не узнающий отца,
ревет. Скот мычит в загоне и жены нет. Пришла под
вечер, растрепанная и пьяная.
	— Иоскольку. мировая сволочь и 6 .. — окружает за-
щитников... — начал, было, Ефрем, но не вытерпел, поло-
жил голову на стол и сказал со слезами: — Эх, и жизнь
ты моя, и почто расклеилась? Дай, баба, самогону.
	— Солдаты едут с войны,— ответила баба:— весь са-
могон в деревне выпит. Разве к Алешке сбегать?

— Дай ты тогда воды холодной стакан — как мне
ротный рассказывал в таком случае... - ответил Ефрем.
	Сидит у окна, на улицу смотрит и не может понять—
откуда ему начать жизнь склеивать. А слышно — вой
идет по деревне пьяный, гармошка стонет.
	Все ближе к его дому, и уже слышен голос затейли-
вый, Алешкин:
	— Подать мне сюда Ефремку! Не смей мои трудовые

копейки воровать!
Бабы уже нет в избе.

Уперся в печь дюжими своими плечами Ефрем, ска-

зал только.

— Нет, что ли, в моей избе стакана холодной воды?

Все такой же в дверях
лаковый Алешка. Фуражка на
длиннейшем чубе теперь синяя—
и синий же в руках кол.

— Керенки тебе тащить, а?
Ты думаешь —я забыл? Обра-
довался.

— Уйди, Алешка во избе-
жание недоразумения, сказал
хмуро Ефрем.— Я, как созна
тельный, тебе говорю, нет ке-
ренок больше, советские, наши
трудовые деньги пошли...

Махнул Алешка колом,
сбрую на крюке задел, сорвал
и зубами заскрипел. Голову
вытянул к Ефрему.

А утого на шестке, надо же
прилипнуть к пальцам — кузне-
цовский нож, Крепкий нож и
ручка полированная. Клей лю-
бил он им резать.

Лошадь не удержала бы
теперь его руки.

 

 

Суд н.

Oy
		Весь нож, до полирован-
ной рукоятки всадил он в Алеш-
кин череп.
	Вернулся в свою избу Ефрем. Баба в кути грехи

выплакивает. Ребенка прячет за подол. Будто и не видал
его прежде Ефрем. Котенок одноглазый, серый муху си-
зую, жирную, осеннюю ловит. А подле стола паренек
стоит Симошка, комсомолец. Усы вытягивает из голых
губ. В руках такое нетерпение. Речь начал говорить,
как говорил он на суде. Об‘ясняет Ефрему, как удалось
им, молодым, керенских стариков’ на суде побить и до-
биться пересмотра дела.
° Ефрем оглядывает опасливо в окно деревню, бай-
струка к ноге прижал; пола не провалит малое дитя.
Видит-—бежит по деревне чужая собака. Бежит спокойно,
будто по своему двору. Остановилась, репей из хвоста
выдрала зубами и спокойной рысцой дальше в печерский
туман.

А река по-прежнему ломит дерево и камень, нагордо,
на пролом,
		И сказал Ефрем, но больше для себя тихо:
— Вот ишь, ктой-то и без меня клеить умеет...
что же, стружка...
		Суд над германскими фашистами.
			   
	 
	 
	Подсудимые (слева направо)— Вольшт, Киндерман и Дитмар.