ПРОЖЕКТОР. № 18 (64) a I Ee Е: ze НЕЕ оо тии Ви № — Это кто: Ступкин В кабинете заворковала нежная, чувственная и в то №69 3 Шагнув по указанному направлению, Александр Пав- лыч с трудом разглядел среди белесых солнечных пятен смятые, желто-коричневые пятна пирожков. Два... четыре... пять. Где ж остальные? Сколько штук сожрал, ссволочь? — Триии, дядь Саш, вот ей-бо: триии... Довольный победой, Александр Павлыч взял маль- чика за руку, повернулся итти в дом и вздрогнул от неожиданности: давешняя. девочка, Птичка, стояла у куста, вытаращив большие, не по-детски смотревшие глаза. — Ннну? Ты что, малявочка? Не учишься еще? Вот видишь: ворика поймал. И, чувствуя глупейшую потреб- ность в чем то оправдаться выдавил из себя еще при- нужденней: — Мне пирожков не жалко, а только... только воровать нельзя. Вот, держи пирожки, малявочка, кушай на здоровье. С подругами поделись. Птичка схватила пирожки, жадно закусила один, по- смотрела, засмеялась тоненько и понеслась вперед. — Глупо, как глупо, глупо и глупо, — твердил про себя Александр Павлыч, шагая с Яшкой Меньшовым к дому. Алина Яковлевна шла навстречу. — В изолятор, без срока,— буркнул Александр Пав- лыч—иИ внезапно и ненавистно закричал:—И чтобы у меня больше этого не было! Слышите! Не было! — То-есть: чего не было? И... и как вы одеты?— растерянно сзади, но Александр Павлыч, не отвечая и не глядя, прошел в кабинет. Культура эротическая. В лунном свете плавали, купаясь, травы, деревря, кустарники. Лунные лучи гуляли в колдовском лесу, пле- скались в речных камышах, сквозь окна и щели дверей проникали в дом. —...И было это в хлебородных странах; и тогда еще водились черти и кащейки, а не одни лунатики. Вот, хоша вы говорите: Петька — лунатик; ну, я в ето не верю, он притворяется. А про кащейков я сам слыхал в хлебородной губернии — мы с отцом туда о прошлом годе ездили. Отец теперь помер, а тогда был жив. Оне, кащейки эти, поядают хлеб на корню и потом еще заби- раются людям в глотки и щекотят. Косой, молчаливый свет ложился через ряд коек — на пол, к самой параше; от параши, несмотря на откры- тые окна, шел трудный и едкий смрад. Разговор о лу- натиках был жуток и таинственен; мальчики зареченской колонии по ночам говорили только о жутком. Но разго- вор, видимо, исчерпался; спать же не давала луна. — У Яшки кто последний был?— строго и серьезно спросил старший из мальчиков, Костя Муриков. — Мы были,— торопливым шопотом с другого конца спальни. Мишка? — все так же стро- го проверил Костя. — Ну да, я: с Пальчи- ком мы хлеб носили. — Вот что, ребяты— сказал, подумав, Костя.— Счас — накидывай просты- ни и похряем к Яшке. Стой, стой, только не все: всем нельзя —услышат. Вот кто: Петька, да Ступкин Миш- ка, да Пальчик, да я. Остальные лежи. Руково- дители, небось, дрыхмя дрыхнут. А простыни: это вот для чего; это для того, ежели засыпемся; скажем: лунатики,—вот тебе и все. — Коська завсегда при- дуу - ма - ет! пропели во- сторженные голоса на кой- мя грозная лунная соната... ках.—- Прямо ата-ман! — А я как думаю, — став в простыне посреди спальни, детским басом ска- зал Мишка Ступкин.— Што не имеют оне полного права в лизалятыр сажать. — Они, брат, все имеют, — загадочно ответил Костя. — Кому пожалишься? Давесь левизор приезжал, они его сейчас пирожками... Убьют — отвечать не будут... Ну: айда, что ли? Только на ципочках, ребя, хряй... В спальне стала усталая, лунная тишина. И — как всегда бывает после ночных разговоров,— сначала доле- тел очень далекий лай собаки, потом печальные, протяж- ные звоны сельского колокола, а затем в тишину из окна вошли как-будто близкие, но тихие, сдержанные слова: Но ведь я жезнаю, знаю: в квас вы мне подлили спирту, и теперь у меня кружится голова. Не так ли? Я вышла только потому, что вы хотели говорить по делу. Пустите, пустите... — Поймите же, милая Нюта, бесценная Анеточка, что жизнь бывает только лишь раз в жизни! Только лишь! Чувствуете глубину парадокса, эп? — Нет, я должно-быть запьянела. Я не знаю, что такое парадокса! Да пустите же! Алина Яковлевна из окна увидит... — Во-первых, окна Алины Яковлевны выходят на другую сторону. А во-вторых... во-вторых... — Ребя, дядя Саша с тетей Нютой,— раздалось с кой- ки у окна.— Идут в обнимку, право-слово! К оконному лучу луны — одна за другой — прилипли осторожно несколько стриженых смутных головенок. — — Ниже нагибайся, ребя! Абы не заметил! — Подначивайся к подоконнику! Вот сюда, на пару! Ишь, ишы — Што: лижутся, што ли? — Жалеет он ее. — Жалеет! Просто прихватывает Прямо за зад! Смехатура! — Засыпются Акулине, вот-те крест, засыпются. — Ведь он с Акулиной живет, а теперь с этой хо- чет. Во кобель! — Нее, Акулина спать должна. — Ан не спит она, ключи у дежурных взяла, в кла- довую пойдет. — Тиш-ше, вы! Окно притаилось, затихло. Голоса в саду стали еще тише, заглушенней. — Да поймите же вы, Неточка, что плевать и на прошлое и на будущее. Дайте же раз, только лишь один раз, ваши сладкие губки,— эп? Ух, какая недотрога! Что вам: жалко что ли? Поймите, что только лишь настоящим живем мы! Только лишь Мгновение! Остановись, мгно- вение, ты прекрасно! — Нет, я не согласна, о будущем тоже думать нужно, не так ли? Ай, как кружится голова. Да что вы меня