и будемъ думать, что программы всевозможныхъ «курсовъдолжны быть, по возможности, объединены.
Помилуйте, хватитъ ли у дѣвицы времени пройти поочередно курсы и музыкальные, и драматическіе, и зубо
врачебные, и кройки и шитья, и поваренные, и пр., и пр.
Несравненно удобнѣе, если въ школѣ кройки и шитья будутъ, одновременно, преподавать драматическое искус
ство, на поваренныхъ курсахъ учить зубоврачебному искусству и т. д.
Но самое лучшее — открыть для молодыхъ людей обоего пола универсальные курсы: музыкально-драматическиповаренно - зубоврачебно - массажно-портняжно-фотографическіе.-* * *
Многими отцами семейства, имѣющими взрослыхъ дочерей, и многими мужьями, имѣющими молодыхъ женъ, овладѣла паника!
Въ Петербургѣ нарождается еще и еще новый кружокъ драматическаго искусства.
Нѣтъ-съ, этого еще мало: новый кружокъ ставитъ себѣ цѣлью исполненіе только классическихъ пьесъ!
Представьте себѣ «любителей», исполняющихъ классическія пьесы, и вы поймете ужасъ отцовъ и матерей, обязанныхъ присутствовать при подобномъ зрѣлищѣ.
И. Грэкъ.
Скала. Внизу городъ. Мефистофель и Фаустъ сидятъ на коврѣ. Передъ ними стоитъ Смирновка 21 №, закуски изъ бациллъ и консервы изъ бактерій. Оба въ мрачномъ настроеніи подъ вліяніемъ катценъ-іаммера и биржевой игры.
Фаустъ.
Да, ловко ты меня нагрѣлъ: Я биржевой игрой увлекся...
Мефистофель.
Скажи, что въ «зайца» ты облекся, Но научиться не успѣлъ...
Фаустъ.
Ты посовѣтовалъ сорвать
На акціяхъ дорогъ желѣзныхъ, И на бумагахъ преполезныхъ
Пришлось сто тысячъ потерять...
Мефистофель.
Да въ биржевой игрѣ сломать
Самъ чортъ, сознаюсь, можетъ ногу... Не зналъ я, что въ казну забрать Хотятъ желѣзную дорогу!...
Рвутъ акціи и бросаютъ въ городъ. На улицахъ начинается усиленное движете, во всѣ концы земного шара летятъ депеши о небываломъ явленіи — золотомъ дождѣ. Начинается золотая лихорадка, серебряный тифъ и акціонерная инфлуэнца.-И. Астровъ.
Въ одно осеннее утро въ столовую Любови Васильевны Бешметьевой-Праховой, очень хорошенькой и еще болѣе легкомыс
ленной энской актрисы, вбѣжала ея горничная Наташа. На лицѣ горничной были написаны страхи и ужасы. Съ одной стороны можно было подумать, что за ней гонится тигръ, выскочившій въ мукахъ голода изъ захолустнаго звѣринца, а съ другой стороны легко было предположить, что гонится не тигръ, а цѣлая дюжина освободившихся изъ тюрьмы заключен
ныхъ, не видавшихъ цѣлыхъ двѣнадцать лѣтъ, на манеръ заключеннаго изъ «Птичекъ пѣвчихъ», ни одного женскаго лица.
- Что съ тобой? спросила Любовь Васильевна.
- Сударыня, васъ обокрали! взвизгнула горничная.
- Что украли? Мои брилліанты?! въ свою очередь взвизгнула и Бешметьева-Прахова, отличавшаяся, не
смотря на свою молодость и красоту, истинно старушечьимъ скопидомствомъ.
- Нѣтъ-съ, не брилліанты. - Шубку? Забрались въ кладовую, взломали сундукъ? - Никакъ нѣтъ.
- Такъ что же украли? Говори ты скорѣе, не мучай меня. - Кофту украли-съ.
- Какую кофту? Бархатную, на пуху?
- Никакъ нѣтъ-съ, тетушкину кофту уволокли: упокойдицы тетушки. Я ее провѣтривать на веревку вынесла, а съ веревки ее чья-то разбойная душа возьми и сними.
У актрисы отлегло отъ сердца; но кофты ей было всетаки жаль.
- Нужно въ полиціи заявить, сказала она. — Чего это полиція смотритъ? Ступай и заявляй. Или нѣтъ, лучше я сама заявлю. Богъ знаетъ, что такое: этакъ всю разворуютъ, этакъ мигнутъ не успѣешь, какъ по міру пой
дешь. Вѣдь еслибъ я эту кофту татарину продала, онъ бы мнѣ пять рублей далъ!
Горничная была дѣвица хотя и не добродѣтельная, но правдивая; она подумала и сказала съ сомнѣніемъ:
- Пять не пять, а три бы рубля далъ безпремѣнно; ежели бы на добраго напали, и три бы съ полтиной далъ. Потому кофта была ничего себѣ... аккуратная кофта...
Любовь Васильевна, напившись чаю, собралась ѣхать въ полицію, а потомъ передумала и рѣшила въ полицію
не заявлять; но въ этотъ же день, когда около сумерекъ къ ней заѣхалъ помѣщикъ Урываевъ, имѣвшій въ губерніи
свой собственный конскій заводъ, актриса встрѣтила Урываева съ блѣдными щеками и глазками, пролившими цѣлыя рѣки слезъ.
- Что съ вами? изумился Урываевъ. — О чемъ эти слезы?
- Меня обокрали! уныло сказала Любовь Васильевна. - Обокрали? Что украли у васъ?
- Амазонку. Горничная пошла ее чистить на дворъ, отвернулась на минутку и — все было копчено. Помните мою амазонку темнозеленаго бархата?
- Гм... Признаться, запамятовалъ. Но зачѣмъ плакать?
Помѣщикъ поцѣловалъ ручку актрисы и сказалъ загадочно:
- Не плачьте: у васъ будетъ новая амазонка темнозеленаго бархата.
Вечеромъ (спектакля не было) заѣхалъ купецъ Дубоносовъ, меценатъ и поклонникъ таланта Любови Васильевны.
- А васъ обокрали? спросилъ онъ сочувственно. - Откуда вы знаете?
- Слухомъ земля полнится... Амазонку уволокли?
- Ахъ, еслибъ только амазонку, Карпъ Силычъ! всплеснула руками Бешметьева-Прахова. — Ахъ, если бы только амазонку! Но, очевидно, цѣлая шайка жуликовъ была: украли и амазонку и тальму на ангорскомъ мѣху, мою любимую тальму. Помните?
- Нѣтъ-съ, признаться, запамятовалъ. - Кромѣ того, Карпъ Силычъ...
Меценатъ испугался. «Ежели она примется все высчитывать, это, пожалуй, рубликовъ въ шестьсотъ въѣдетъ! подумалъ онъ и поспѣшилъ перебитъ актрису.
- Ахъ, разбойники, разбойники: даже слабой женщины не щадятъ! Но утѣшьтесь, Любовь Васильевна. Нѣкото
рые ваши поклонники, которые спокойствіе ваше дороже злата и даже собственной жизни цѣнятъ, позаботятся о васъ: у васъ будетъ новая тальма на ангорскомъ мѣху.
На другой день, при встрѣчѣ за кулисами, слабенькій и хиленькій старичекъ, припадавшій на одну ножку, стоявшій другой въ гробу, но все же горѣвшій адской ненавистью къ мѣстному полицеймейстеру, сочувственно по
жалъ ручку Бетметьевой-Праховой и сказалъ, трепеща отъ злобы:
- Слышалъ, божественная, все слышалъ. Полиція тоже! По городу ходятъ шайки жуликовъ, а она въ винтъ играетъ! - Шайка жуликовъ?!
У репортера мѣстнаго органа «Энская Сплетня», вертѣвшагося за кулисами, отъ радости въ зобу дыханье сперло; репортеръ выхватилъ записную книжку изъ кармана, вытащилъ карандашъ и застрочилъ.
- Жулики, божественная, чуть не на возахъ вывозятъ имущество обывателей, а полиціи и дѣла нѣтъ, вздохнулъ старичекъ.
- Батюшки, на возахъ вывозятъ?!
Репортеръ продолжалъ съ азартомъ строчить. Онъ продолжалъ все время, пока старичекъ измышлялъ разныя жалкія слова по адресу полиціи, и даже тогда, когда
онъ отошелъ, попросивъ Любовь Васильевну не огорчаться и помнить, что у ней есть преданные друзья, а здѣсь у нихъ разные планы (онъ повертѣлъ пальцами окола лба). На утро издатель мѣстнаго органа «Ежедневная Болтовня», отчаянно конкурировавшаго съ органомъ «Энская Сплетня», встрѣтилъ репортера своей газеты съ лицомъ изсиня желтозеленымъ, какъ послѣ хорошаго припадка холеры.
- Вы, батенька, спите да водку трескаете, а тутъ по городу шайки бродятъ! сказалъ онъ. — Такъ дѣло дѣлать нельзя.
- Какія шайки?
- Вы же меня и спрашиваете? Да что же, я развѣ репортеръ, а не вы? я, а не вы обязаны знать, что это за шайки? Само собою не банныя шайки, изъ которыхъ въ банѣ парятся, а шайки жуликовъ!
- Ничего подобнаго не слыхалъ! - Вы ничего не слышите!
Репортеръ ударилъ себя въ грудь и сказалъ мрачно:
- Грѣхъ вамъ, Тарасъ Кузьмичъ! Я ли для васъ не стараюсь? Не я ли на прошлой недѣлѣ вамъ сенсаціонную новость о двухголовомъ теленкѣ, которымъ корова купца Жужина отелилась, сообщилъ?
- Хороша сенсаціонная новость! Двухголовый теленокъ-то, батенька, давнымъ-давно у всѣхъ читателей въ зубахъ навязъ.
- Ну, о нечистой силѣ въ домѣ титулярной совѣтницы Россомахиной.
- На утро жъ опроверженіе было.
- А все-таки нечистая сила сенсацію-то произвела!
- Сенсацію? Знаете вы много! Вы вотъ что прочтите. Репортеръ взялъ «Энскую Сплетню», прочелъ, вздохнулъ
и подумалъ: «перешибли, канальи. Интересный случай, по крайней мѣрѣ на двѣсти строкъ; два бы рубля можно было заработать».
Вздохнувъ еще разъ, онъ сказалъ вслухъ:
- Происшествіе. Но не огорчайтесь, Тарасъ Кузьмичъ. Мы этотъ фактецъ разработаемъ и въ завтрашнемъ но
мерѣ съ добавленіемъ выпустимъ: несмотря, дескать, на энергическое преслѣдованіе полиціи, шайка какъ въ воду канула; существуетъ заслуживающее довѣрія предположеніе, что она, предводительствуемая извѣстнымъ бѣг
лымъ каторжникомъ и даже сахалинцемъ «Анчуткой Безпятымъ», перебралась въ сосѣдній уѣздъ.
Издатель махнулъ рукой.
- Гм... Что жъ, пишите. Будемъ хоть чужіе объѣдки доѣдать.
Дня черезъ два объ ограбленіи Бешметьевой-Праховой говорила половина города. Нотаріусъ Мымрецовъ, корреспондировавшій въ одну изъ столичныхъ газетъ, послалъ о «происшествіи» корреспонденцію, по крайней мѣрѣ строкъ въ пятьсотъ, такъ что секретарь редакціи, полу
чивъ и прочтя ее, имѣлъ полное основаніе сказать (что
онъ и сдѣлалъ): «съ ума спятилъ, бѣдняга! Жаль, когдато очень недурно писалъ». Землемѣръ Макарычевъ, посы
лавшій телеграммы въ другой столичный органъ, послалъ краткую, но сильную телеграмму: «цѣлую недѣлю раз
бойничья шайка держитъ въ осадѣ весь уѣздъ; помогите!» Что касается до досужихъ языковъ мѣстныхъ обывателей, то они раздѣлились: одни говорили, что злодѣи по
кушались не только на вещи, но даже и на честь Бешметьевой-Праховой, другіе утверждали, что не только на честь — это бы сполагоря — но даже на самую жизнь. Въ пользу Бешметьевой-Праховой чуть ли не была устроена подписка, а въ день бенефиса поклонники поднесли ей четыре выигрышныхъ билета, не только нигдѣ не зало
женныхъ, но даже застрахованныхъ отъ январскаго тиража.
На утро послѣ бенефиса Любовь Васильевна произвела подсчетъ:
- Четыре выигрышныхъ билета отъ поклонниковъ таланта; амазонка зеленаго бархата отъ Корнилія Львовича Урываева; тальма на ангорскомъ мѣху отъ Карпа Силыча; шубка отъ Звягина; кофта бархатная съ бобровымъ во
ротникомъ отъ Нептуна Нептуновича; браслетъ золотой съ мелкими брилліантами отъ Зубарева; муфта и шапочка отъ Граца.
Были и еще подарки. Любовь Васильевна съ удовольствіемъ потерла свои хорошенькія ручки, задумалась и сказала горничной:
- Наташа, тамъ тетушкина тальма на кошачьемъ подъѣденномъ молью мѣху лежитъ. Ты вотъ что, Наташа, вынеси-ка и ее на веревочку... провѣтрить...
А. Грузинскій.
снимайте же пальто и входите. Что вы такъ-то стоите! Прошу въ гостиную.
- Намъ, сударыня, недосугъ. Мы не за этимъ... - Что за вздоръ такой! Неужто вы не можете удѣлить четверть часа женщинѣ, которая вами давно интересуется! Даша! Снимай съ него пальто! Я съ вами поговорить хочу.
- Да вѣдь я и такъ говорю съ вами... заупрямился было Карапузовъ.
- Дайте вашу шапку. Повѣсь, Даша, пальто и завари намъ кофею. Какъ васъ величать по имени, отчеству? обратилась жилица къ нему.
- Анисимъ Сергѣичъ... А только...
- Нечего: а только. Безъ всякихъ: только. Мнѣ, кстати, вамъ печку показать надо. У меня печка дымитъ... Ступай, дворникъ... Иди себѣ... Хозяинъ останется, кивнула жилица дворнику и, снова обра
тясь къ Карапузову, сказала: — Что же вы на порогѣто остановилисъ? Ахъ, какой, право!
Она взяла его за руку и потянула въ гостиную.
- Ну, барынька! пробормоталъ онъ, обернулся назадъ, посмотрѣлъ ушелъ ли дворникъ, и, улыбнувшись, прибавилъ: — Ну, барынька! Мертваго уговорите.
- Садитесь, пожалуйста. Курите. Вотъ спички, вотъ папиросы.
- Закурить можно. Такъ какая же у васъ печкато дымитъ? Вы покажите.
Она сдѣлала глазки и отвѣчала:
- Никакая. Это я нарочно, чтобы васъ заманить и побесѣдовать съ вами. Отчего вы не бываете въ маскарадахъ?
- Это зачѣмъ же?..
- Фу, какой медвѣдь! Да затѣмъ, чтобы пріятно время провести.
- Насчетъ маскарадовъ Богъ миловалъ.
- Фу, какія слова! улыбнулась она. — Да вы неисправимы.
Улыбнулся и онъ.
- Бѣдовая вы барынька! Ей-ей, бѣдовая! Имя, отчество позвольте?..
- Серафима Семеновна.
- Однако, Серафима Семеновна, когда же дворнику за деньгами прикажете зайти?
- Дайте мнѣ сейчасъ сто рублей взаймы, и я отдамъ вашему дворнику шестьдесятъ рублей за квартиру.
- Ну, вотъ... Что же это будетъ! Сто рублей вамъ дай, да изъ оныхъ шестьдесятъ рублей и получай.
- Хорошій деликатный кавалеръ сейчасъ бы далъ. А вы бука. Ну, вотъ и кофей... Кушайте.
- Охъ, и заводчица же вы! вздохнулъ Карапузовъ, взявъ чашку.
- Вы не хотите ли мадеры передъ кофеемъ?
- Нѣтъ, нѣтъ. Упаси Богъ.
- Отчего же: упаси Богъ? И я съ вами выпила бы. Даша!
- Пожалуйста, оставьте. Лучше ужъ въ другой разъ...
- А вы намѣрены ко мнѣ и еще разъ зайти? Вотъ это прекрасно съ вашей стороны. Побѣдила медвѣдя, побѣдила! весело захлопала она въ ладоши. — Ну, въ такомъ случаѣ на сегодня освобождаю васъ отъ мадеры.
- И выпилъ бы, да дѣло есть, подмигнулъ Карапузовъ. — Вотъ чапорушечку кофею выпью — и мое почтеніе.
- Смотрите же... Я ожидаю васъ. Только придете, такъ ужъ о деньгахъ за квартиру не говорить! - За угощенье. Прощайте, сударыня.
- Не прощаюсь, я говорю; до свиданія.
Карапузовъ надѣлъ пальто и вышелъ на лѣстницу, крутя головой и говоря:
- Ну, барынька! Вотъ такъ барынька! На лѣстницѣ ожидалъ его дворникъ.
- Изволили получить-съ? спросилъ онъ.
- А тебѣ какое дѣло! огрызнулся на него Карапузовъ. — Скажу тебѣ, чтобъ ввелъ за деньгами —
иди, а не скажу, такъ не ходи... Завтра можешь не ходить къ ней. Довольно. Я самъ получу.
Н. Лейкинъ.
Помилуйте, хватитъ ли у дѣвицы времени пройти поочередно курсы и музыкальные, и драматическіе, и зубо
врачебные, и кройки и шитья, и поваренные, и пр., и пр.
Несравненно удобнѣе, если въ школѣ кройки и шитья будутъ, одновременно, преподавать драматическое искус
ство, на поваренныхъ курсахъ учить зубоврачебному искусству и т. д.
Но самое лучшее — открыть для молодыхъ людей обоего пола универсальные курсы: музыкально-драматическиповаренно - зубоврачебно - массажно-портняжно-фотографическіе.-* * *
Многими отцами семейства, имѣющими взрослыхъ дочерей, и многими мужьями, имѣющими молодыхъ женъ, овладѣла паника!
Въ Петербургѣ нарождается еще и еще новый кружокъ драматическаго искусства.
Нѣтъ-съ, этого еще мало: новый кружокъ ставитъ себѣ цѣлью исполненіе только классическихъ пьесъ!
Представьте себѣ «любителей», исполняющихъ классическія пьесы, и вы поймете ужасъ отцовъ и матерей, обязанныхъ присутствовать при подобномъ зрѣлищѣ.
И. Грэкъ.
ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА.
Скала. Внизу городъ. Мефистофель и Фаустъ сидятъ на коврѣ. Передъ ними стоитъ Смирновка 21 №, закуски изъ бациллъ и консервы изъ бактерій. Оба въ мрачномъ настроеніи подъ вліяніемъ катценъ-іаммера и биржевой игры.
Фаустъ.
Да, ловко ты меня нагрѣлъ: Я биржевой игрой увлекся...
Мефистофель.
Скажи, что въ «зайца» ты облекся, Но научиться не успѣлъ...
Фаустъ.
Ты посовѣтовалъ сорвать
На акціяхъ дорогъ желѣзныхъ, И на бумагахъ преполезныхъ
Пришлось сто тысячъ потерять...
Мефистофель.
Да въ биржевой игрѣ сломать
Самъ чортъ, сознаюсь, можетъ ногу... Не зналъ я, что въ казну забрать Хотятъ желѣзную дорогу!...
Рвутъ акціи и бросаютъ въ городъ. На улицахъ начинается усиленное движете, во всѣ концы земного шара летятъ депеши о небываломъ явленіи — золотомъ дождѣ. Начинается золотая лихорадка, серебряный тифъ и акціонерная инфлуэнца.-И. Астровъ.
ЕЕ ОБОКРАЛИ...
Въ одно осеннее утро въ столовую Любови Васильевны Бешметьевой-Праховой, очень хорошенькой и еще болѣе легкомыс
ленной энской актрисы, вбѣжала ея горничная Наташа. На лицѣ горничной были написаны страхи и ужасы. Съ одной стороны можно было подумать, что за ней гонится тигръ, выскочившій въ мукахъ голода изъ захолустнаго звѣринца, а съ другой стороны легко было предположить, что гонится не тигръ, а цѣлая дюжина освободившихся изъ тюрьмы заключен
ныхъ, не видавшихъ цѣлыхъ двѣнадцать лѣтъ, на манеръ заключеннаго изъ «Птичекъ пѣвчихъ», ни одного женскаго лица.
- Что съ тобой? спросила Любовь Васильевна.
- Сударыня, васъ обокрали! взвизгнула горничная.
- Что украли? Мои брилліанты?! въ свою очередь взвизгнула и Бешметьева-Прахова, отличавшаяся, не
смотря на свою молодость и красоту, истинно старушечьимъ скопидомствомъ.
- Нѣтъ-съ, не брилліанты. - Шубку? Забрались въ кладовую, взломали сундукъ? - Никакъ нѣтъ.
- Такъ что же украли? Говори ты скорѣе, не мучай меня. - Кофту украли-съ.
- Какую кофту? Бархатную, на пуху?
- Никакъ нѣтъ-съ, тетушкину кофту уволокли: упокойдицы тетушки. Я ее провѣтривать на веревку вынесла, а съ веревки ее чья-то разбойная душа возьми и сними.
У актрисы отлегло отъ сердца; но кофты ей было всетаки жаль.
- Нужно въ полиціи заявить, сказала она. — Чего это полиція смотритъ? Ступай и заявляй. Или нѣтъ, лучше я сама заявлю. Богъ знаетъ, что такое: этакъ всю разворуютъ, этакъ мигнутъ не успѣешь, какъ по міру пой
дешь. Вѣдь еслибъ я эту кофту татарину продала, онъ бы мнѣ пять рублей далъ!
Горничная была дѣвица хотя и не добродѣтельная, но правдивая; она подумала и сказала съ сомнѣніемъ:
- Пять не пять, а три бы рубля далъ безпремѣнно; ежели бы на добраго напали, и три бы съ полтиной далъ. Потому кофта была ничего себѣ... аккуратная кофта...
Любовь Васильевна, напившись чаю, собралась ѣхать въ полицію, а потомъ передумала и рѣшила въ полицію
не заявлять; но въ этотъ же день, когда около сумерекъ къ ней заѣхалъ помѣщикъ Урываевъ, имѣвшій въ губерніи
свой собственный конскій заводъ, актриса встрѣтила Урываева съ блѣдными щеками и глазками, пролившими цѣлыя рѣки слезъ.
- Что съ вами? изумился Урываевъ. — О чемъ эти слезы?
- Меня обокрали! уныло сказала Любовь Васильевна. - Обокрали? Что украли у васъ?
- Амазонку. Горничная пошла ее чистить на дворъ, отвернулась на минутку и — все было копчено. Помните мою амазонку темнозеленаго бархата?
- Гм... Признаться, запамятовалъ. Но зачѣмъ плакать?
Помѣщикъ поцѣловалъ ручку актрисы и сказалъ загадочно:
- Не плачьте: у васъ будетъ новая амазонка темнозеленаго бархата.
Вечеромъ (спектакля не было) заѣхалъ купецъ Дубоносовъ, меценатъ и поклонникъ таланта Любови Васильевны.
- А васъ обокрали? спросилъ онъ сочувственно. - Откуда вы знаете?
- Слухомъ земля полнится... Амазонку уволокли?
- Ахъ, еслибъ только амазонку, Карпъ Силычъ! всплеснула руками Бешметьева-Прахова. — Ахъ, если бы только амазонку! Но, очевидно, цѣлая шайка жуликовъ была: украли и амазонку и тальму на ангорскомъ мѣху, мою любимую тальму. Помните?
- Нѣтъ-съ, признаться, запамятовалъ. - Кромѣ того, Карпъ Силычъ...
Меценатъ испугался. «Ежели она примется все высчитывать, это, пожалуй, рубликовъ въ шестьсотъ въѣдетъ! подумалъ онъ и поспѣшилъ перебитъ актрису.
- Ахъ, разбойники, разбойники: даже слабой женщины не щадятъ! Но утѣшьтесь, Любовь Васильевна. Нѣкото
рые ваши поклонники, которые спокойствіе ваше дороже злата и даже собственной жизни цѣнятъ, позаботятся о васъ: у васъ будетъ новая тальма на ангорскомъ мѣху.
На другой день, при встрѣчѣ за кулисами, слабенькій и хиленькій старичекъ, припадавшій на одну ножку, стоявшій другой въ гробу, но все же горѣвшій адской ненавистью къ мѣстному полицеймейстеру, сочувственно по
жалъ ручку Бетметьевой-Праховой и сказалъ, трепеща отъ злобы:
- Слышалъ, божественная, все слышалъ. Полиція тоже! По городу ходятъ шайки жуликовъ, а она въ винтъ играетъ! - Шайка жуликовъ?!
У репортера мѣстнаго органа «Энская Сплетня», вертѣвшагося за кулисами, отъ радости въ зобу дыханье сперло; репортеръ выхватилъ записную книжку изъ кармана, вытащилъ карандашъ и застрочилъ.
- Жулики, божественная, чуть не на возахъ вывозятъ имущество обывателей, а полиціи и дѣла нѣтъ, вздохнулъ старичекъ.
- Батюшки, на возахъ вывозятъ?!
Репортеръ продолжалъ съ азартомъ строчить. Онъ продолжалъ все время, пока старичекъ измышлялъ разныя жалкія слова по адресу полиціи, и даже тогда, когда
онъ отошелъ, попросивъ Любовь Васильевну не огорчаться и помнить, что у ней есть преданные друзья, а здѣсь у нихъ разные планы (онъ повертѣлъ пальцами окола лба). На утро издатель мѣстнаго органа «Ежедневная Болтовня», отчаянно конкурировавшаго съ органомъ «Энская Сплетня», встрѣтилъ репортера своей газеты съ лицомъ изсиня желтозеленымъ, какъ послѣ хорошаго припадка холеры.
- Вы, батенька, спите да водку трескаете, а тутъ по городу шайки бродятъ! сказалъ онъ. — Такъ дѣло дѣлать нельзя.
- Какія шайки?
- Вы же меня и спрашиваете? Да что же, я развѣ репортеръ, а не вы? я, а не вы обязаны знать, что это за шайки? Само собою не банныя шайки, изъ которыхъ въ банѣ парятся, а шайки жуликовъ!
- Ничего подобнаго не слыхалъ! - Вы ничего не слышите!
Репортеръ ударилъ себя въ грудь и сказалъ мрачно:
- Грѣхъ вамъ, Тарасъ Кузьмичъ! Я ли для васъ не стараюсь? Не я ли на прошлой недѣлѣ вамъ сенсаціонную новость о двухголовомъ теленкѣ, которымъ корова купца Жужина отелилась, сообщилъ?
- Хороша сенсаціонная новость! Двухголовый теленокъ-то, батенька, давнымъ-давно у всѣхъ читателей въ зубахъ навязъ.
- Ну, о нечистой силѣ въ домѣ титулярной совѣтницы Россомахиной.
- На утро жъ опроверженіе было.
- А все-таки нечистая сила сенсацію-то произвела!
- Сенсацію? Знаете вы много! Вы вотъ что прочтите. Репортеръ взялъ «Энскую Сплетню», прочелъ, вздохнулъ
и подумалъ: «перешибли, канальи. Интересный случай, по крайней мѣрѣ на двѣсти строкъ; два бы рубля можно было заработать».
Вздохнувъ еще разъ, онъ сказалъ вслухъ:
- Происшествіе. Но не огорчайтесь, Тарасъ Кузьмичъ. Мы этотъ фактецъ разработаемъ и въ завтрашнемъ но
мерѣ съ добавленіемъ выпустимъ: несмотря, дескать, на энергическое преслѣдованіе полиціи, шайка какъ въ воду канула; существуетъ заслуживающее довѣрія предположеніе, что она, предводительствуемая извѣстнымъ бѣг
лымъ каторжникомъ и даже сахалинцемъ «Анчуткой Безпятымъ», перебралась въ сосѣдній уѣздъ.
Издатель махнулъ рукой.
- Гм... Что жъ, пишите. Будемъ хоть чужіе объѣдки доѣдать.
Дня черезъ два объ ограбленіи Бешметьевой-Праховой говорила половина города. Нотаріусъ Мымрецовъ, корреспондировавшій въ одну изъ столичныхъ газетъ, послалъ о «происшествіи» корреспонденцію, по крайней мѣрѣ строкъ въ пятьсотъ, такъ что секретарь редакціи, полу
чивъ и прочтя ее, имѣлъ полное основаніе сказать (что
онъ и сдѣлалъ): «съ ума спятилъ, бѣдняга! Жаль, когдато очень недурно писалъ». Землемѣръ Макарычевъ, посы
лавшій телеграммы въ другой столичный органъ, послалъ краткую, но сильную телеграмму: «цѣлую недѣлю раз
бойничья шайка держитъ въ осадѣ весь уѣздъ; помогите!» Что касается до досужихъ языковъ мѣстныхъ обывателей, то они раздѣлились: одни говорили, что злодѣи по
кушались не только на вещи, но даже и на честь Бешметьевой-Праховой, другіе утверждали, что не только на честь — это бы сполагоря — но даже на самую жизнь. Въ пользу Бешметьевой-Праховой чуть ли не была устроена подписка, а въ день бенефиса поклонники поднесли ей четыре выигрышныхъ билета, не только нигдѣ не зало
женныхъ, но даже застрахованныхъ отъ январскаго тиража.
На утро послѣ бенефиса Любовь Васильевна произвела подсчетъ:
- Четыре выигрышныхъ билета отъ поклонниковъ таланта; амазонка зеленаго бархата отъ Корнилія Львовича Урываева; тальма на ангорскомъ мѣху отъ Карпа Силыча; шубка отъ Звягина; кофта бархатная съ бобровымъ во
ротникомъ отъ Нептуна Нептуновича; браслетъ золотой съ мелкими брилліантами отъ Зубарева; муфта и шапочка отъ Граца.
Были и еще подарки. Любовь Васильевна съ удовольствіемъ потерла свои хорошенькія ручки, задумалась и сказала горничной:
- Наташа, тамъ тетушкина тальма на кошачьемъ подъѣденномъ молью мѣху лежитъ. Ты вотъ что, Наташа, вынеси-ка и ее на веревочку... провѣтрить...
А. Грузинскій.
снимайте же пальто и входите. Что вы такъ-то стоите! Прошу въ гостиную.
- Намъ, сударыня, недосугъ. Мы не за этимъ... - Что за вздоръ такой! Неужто вы не можете удѣлить четверть часа женщинѣ, которая вами давно интересуется! Даша! Снимай съ него пальто! Я съ вами поговорить хочу.
- Да вѣдь я и такъ говорю съ вами... заупрямился было Карапузовъ.
- Дайте вашу шапку. Повѣсь, Даша, пальто и завари намъ кофею. Какъ васъ величать по имени, отчеству? обратилась жилица къ нему.
- Анисимъ Сергѣичъ... А только...
- Нечего: а только. Безъ всякихъ: только. Мнѣ, кстати, вамъ печку показать надо. У меня печка дымитъ... Ступай, дворникъ... Иди себѣ... Хозяинъ останется, кивнула жилица дворнику и, снова обра
тясь къ Карапузову, сказала: — Что же вы на порогѣто остановилисъ? Ахъ, какой, право!
Она взяла его за руку и потянула въ гостиную.
- Ну, барынька! пробормоталъ онъ, обернулся назадъ, посмотрѣлъ ушелъ ли дворникъ, и, улыбнувшись, прибавилъ: — Ну, барынька! Мертваго уговорите.
- Садитесь, пожалуйста. Курите. Вотъ спички, вотъ папиросы.
- Закурить можно. Такъ какая же у васъ печкато дымитъ? Вы покажите.
Она сдѣлала глазки и отвѣчала:
- Никакая. Это я нарочно, чтобы васъ заманить и побесѣдовать съ вами. Отчего вы не бываете въ маскарадахъ?
- Это зачѣмъ же?..
- Фу, какой медвѣдь! Да затѣмъ, чтобы пріятно время провести.
- Насчетъ маскарадовъ Богъ миловалъ.
- Фу, какія слова! улыбнулась она. — Да вы неисправимы.
Улыбнулся и онъ.
- Бѣдовая вы барынька! Ей-ей, бѣдовая! Имя, отчество позвольте?..
- Серафима Семеновна.
- Однако, Серафима Семеновна, когда же дворнику за деньгами прикажете зайти?
- Дайте мнѣ сейчасъ сто рублей взаймы, и я отдамъ вашему дворнику шестьдесятъ рублей за квартиру.
- Ну, вотъ... Что же это будетъ! Сто рублей вамъ дай, да изъ оныхъ шестьдесятъ рублей и получай.
- Хорошій деликатный кавалеръ сейчасъ бы далъ. А вы бука. Ну, вотъ и кофей... Кушайте.
- Охъ, и заводчица же вы! вздохнулъ Карапузовъ, взявъ чашку.
- Вы не хотите ли мадеры передъ кофеемъ?
- Нѣтъ, нѣтъ. Упаси Богъ.
- Отчего же: упаси Богъ? И я съ вами выпила бы. Даша!
- Пожалуйста, оставьте. Лучше ужъ въ другой разъ...
- А вы намѣрены ко мнѣ и еще разъ зайти? Вотъ это прекрасно съ вашей стороны. Побѣдила медвѣдя, побѣдила! весело захлопала она въ ладоши. — Ну, въ такомъ случаѣ на сегодня освобождаю васъ отъ мадеры.
- И выпилъ бы, да дѣло есть, подмигнулъ Карапузовъ. — Вотъ чапорушечку кофею выпью — и мое почтеніе.
- Смотрите же... Я ожидаю васъ. Только придете, такъ ужъ о деньгахъ за квартиру не говорить! - За угощенье. Прощайте, сударыня.
- Не прощаюсь, я говорю; до свиданія.
Карапузовъ надѣлъ пальто и вышелъ на лѣстницу, крутя головой и говоря:
- Ну, барынька! Вотъ такъ барынька! На лѣстницѣ ожидалъ его дворникъ.
- Изволили получить-съ? спросилъ онъ.
- А тебѣ какое дѣло! огрызнулся на него Карапузовъ. — Скажу тебѣ, чтобъ ввелъ за деньгами —
иди, а не скажу, такъ не ходи... Завтра можешь не ходить къ ней. Довольно. Я самъ получу.
Н. Лейкинъ.