л в свою деревню целых полгода He заглядывал... Как же мы, милый, могим с голоду пропасть, коли у нас и зем- ля, и фабрики, и руки свои, ну?... И потопаем, и полопаем без вашей указ- ки... А вот ваши белоручки — беспре- менно с голоду сдохнут... — А пошто землю от хозяев оты- маете? — насупился казак. — Нет, ты постой, погоди, ты вни- кни— привскочил с места Воробу- шек. — У кого землю берут? У тебя, али у меня, к примеру, не возьмут, а еще советской прибавят: паши и сей, дядя Евсей. Да тебя как кличут-то?— пере- бил сам себя Воробушек, очевидно, вспомнив при слове «Евсей» об имени собеседника. — Охримом,— нехотя отозвался ка- зак. — А ты отколишний, будешь? Из под Ростова что ЛЬР — Не. Со Знаменского куреня. — Со Знаменского, — радостно пе- респросил Воробушек.— Так, так!.. Без малого земляки, значит, — прибавил он уверенно, хотя никогда прежде не слыхивал о Знаменском курене. — Hy? — обрадовался и казак. — Верное слово. От нас до вас 0о- лее тыщи верст никак не наберется. А что, Ефрем, как тебя там по отче- ству — видно ты из богатеев, что за господ на рожон прешь. Охотой, что AH owes? — По мобилизации, —сплюнув в сто- рону, уныло отозвался казак. — Закуканили, стало быть? То-то, я по Ообличью’ вижу — свой человек, только в башке не шибко кругло... А антиресно бы мне, братишка, про всю твою жисть распроведать... Ты расскажи, а я послушаю... Все равно, не клюет — прибавил он с грустным вздохом и посмотрел на неподвижный поплавок, рядом с которым лениво покачивался сухой вербовый листик. Воробушек улегся на спину, подло- жил под затылок сложенные руки и, блаженно улыбаясь, устремил глаза в голубую высь: — Сказывай, небо. зачну подсвистывать толкани, я и очхнусь. небось не. засну. А вать HOCOM — ногой ‚блочное ну УМО с Этнографический очерк ВЛ. ТОБОЛЯКОВА Иллюстр. худ. = В. АЛЕКСАНДРОВСКОГО: рявые Лохмотья, совершенно лишен- вые свежей пушистой шерсти. Летом Проньке приходилось поку- пать для чума киски (березовую кору) у лесных самоедов, пян-хасово, но и пян-хасово, выварив крепкие и нелом- кие киски в воде, требовали за ка- ждую по одному оленю. Когда Проньке исполнилось двад- цать лет, он смастерил себе пентер (бубен), обтянул его обод кожей ди: кого «священного» оленя и начал ша манить. Он шарлатанил, исполняя должность жреца и врача. Впрочем, он не столько лечил болезнь, сколько старался пред- сказать ее удачный или смертельный исход. Особых одежд, как и все само- едские шаманы, Пронька не носил, а только во время пляски кадевал «вер- шинцу» поверх малицы и, держа бу- бен в руке, ударял в него с моно- тонным припевом... Однако, приезжая на фактории, Пронька видед м чувствовал, что на- ступили иные времена. Там не торго- вали уже водкой, появились новые деньги, над убогими избами трепыха- РОНЬКА Ненянг — Прокопий Ко- маров (по-самоедски «ненянг» зна- чит «комар»), родился где-то на одном из притоков ветвистого, как оленьи рога, Енисея. Отец его, имевший де- тей больше, чем оленей, пришел с Таза в поисках лучших земель на Енисей. В детстве Пронька служил у купца рыбопромышленника в Дудин- ке, а потом, после смерти отца, пере- кочевал в тундру с десятью оленями, доставшимися ему в наследство. (С десятком оленей Неняег был по- чти прикован к одному месту, не ‘смея выбирать себе лучших пастбищ в пре- делах рода, и должен был заняться презренным для самоедского «сердца промыслом — рыболовством. Если остяк — рыболов. по душе, то `самоед лишь в случае крайней нужды обра- щается к сетям. Чум Проньки ‘выглядел нищим и жалким. Проньке неоткуда было до- стать сотню оленьих шкур для нюг (покрышек чума), и потому его нюги, изношенные до последней степени, представляли собой почти одни ды- — Стой!.. Да як же оно так? — по- пятился Ефрем — начальство... При- сяга, опять же... — Плюнь... Мы те другую присягу дадим. Самую что ни на есть правиль- ную, потому за рабоче-крестьянский народ. Понял? — Казак побагровел, причем его рябое лицо стало пестрым, и растерянно уставился на Воро- бушка. — Сказывай’ наш хорунжий, — заго- ворил ‘он заикаясь,— что у вас плен- ным белым на грудях крест выре- зають... — Плюнь ты в рожу своему хорун- жему. Да пусть я подлецом буду, коли тебя у нас кто-нибудь хоть мизинчи- ком тронет... У нас, братец, этого и в заводе нет. Потому свобода, и все равны. Я, к примеру, товарищ Cre- Бпереди шел казак... панов, а командир — товарищ Свири- дов... Значит, обращение и все про- yee... Конешно, как есть военная дисциплина, и он мой начальник — то за какую провинность, скажем, мне начальник, «вертай» кричал, а я слы- хал, да не сполнил... — Воробушек нервно передернул плечами, —большой нагар может быть... Но только все по умственной части. Про’ бессовна- тельность там и гибель революции до слезы пронять может... А чтобы по морде или по чему там другому, — ни-ни! Плыви, плыви, — подтолкнул он Ефрема к реке и, вытянув из глины удилище, начал торопливо на- матывать на него лесу. Полчаса спустя краском Свиридов, не раз тревожно приглядывавшийся по. направлению к реке, заприметил под бугром две фигуры. Впереди шел рос- лый казак, и на его плече побле- скивала кавалерий- ка, а сзади брел Воробушек. Уди- лище тонкой зыб- кой чертой маячи- ло на его плече, а в руке, тускло от- свечивая красной медью, трепыхался огромный сазан. Казак был польщен таким внима- нием. Он уселся поудобнее, свесил ноги с обрыва, поплевал на ладонь, загасил об нее окурок и долго мол- чал, видимо собираясь с мыслями. Его большое, несуразное лицо приня- ло беспомощное выражение. Он при- горюнился и, глядя на воду, жалобно мигающими глазами, начал: — Уж не знаю, як и сказывать... Сиротинка я малая, ровно березка на юру, что туды и сюды хилится... Земли в нашем Знаменском курене не дюже богато... Вся за паном Володи- евским, щоб ему... Ефрем говорил тягуче, бесцвет- ным равнодушным голосом, слегка покачиваясь над обрывом и время от времени бросая комочки глины в реку. Воробушек лежал, не меняя позы и не отводя ласковых глаз от дале- кой синевы. Только когда казак кон- чил, он встал и хлопнул Ефоема по плечу. — Ну, айда к нашим. Я стану удоч- ку сматывать, а ты за ружьем да одежкой сплавай — нечего доброму человеку за зря пропадать.