СОЛЬ ЗЕМЛИ Рассказ Бихтора Дмитриева сохранялись заветные запахи многих эпох. Когда-то, вчера, или сто лет назад, здесь обитала, семья. Эта эпоха, оставила, несмы- ваемый запах пеленок и жареного лука. Краткая эра неведомой легкокрылой кра-. сотки оттиснула свое: еле слышимый по- целуйный запах духов и пудры. А сверху, главенствуя над всеми, заглушая даже прирожденный запах мытых полов и не- свежего ‘белья, царил винный перегар. Диковской не знал их фамилий, но знал, что все они существовали. Они няньчили детей, гляделись в зеркало, пили водку, видели маленьких зеленых бесов. Все они обживали эту комналу, приноравливали ее ® своему телу и угловатому сознанию, жили, стонали, дышали и уходили, оставляя после себя только серый налет на, стенах— отметину неисчислимых жизней. Когда, старуха вышла, Диковской носмо- трел в зеркало. Он оперся обеими руками на умывальник, и холод мрамора проник в его мысли. Зачем ему нужны эти широ- кие плечи, эти двадцать семь лет, большой рот и синие глаза? На кой ляд, если все равно он обречен на номера „Бразилия“, на рыжее зеркало, на жизнь в этом про- клятом лесу, где молятся пням... Он лег на кровать и выругался. Долго. пролежал он так, на, спине, стараявь ни о чем не думать и глядя в заплатанный, закопчен- ный потолок. Скука, рассеянная по углам и карнизам, быстро, вместе е вечерним сумраком, сгу- щалась к кровати, концентрировалась у его изголовья. Пятна, на стенах чудовищно разросталиеь. Окно выходило на, огород, & за огородом стояла, кирпичная громоздкая тюрьма. Она была выстроена“ на, рост. В ней хвалило бы и еще осталось места на всех граждан Старого Облома. Вечно голодная, она заглядывала мутными при- стальными глазами в окно, и Диковской сам себе представлялся большим запылен- ным бутербродом, положенным на прилав- ке, под стеклянным колпаком. Он хотел зажечь свет, но выключатель щелкнул вхолостую. Здешняя электрическая станция работала с восьми. Нужно было бежать отсюда, прочь, пока не сомкнулись насти- тающие стены. Диковской быстро переодел парадную толетовку. Она слегка измялась в портфе- ле, но в складках ее еще сохранилась праздничная ободряющая свежесть, заве- зенная из Москвы. Туман заполнял просветы между за6о- рами. В аптеке хмуро мерцали цветные шары. Они отнимали у прохожих лица, отхватывали фасады у зданий, у деревьев кроны, поглощали их, и, чудесно перера- ботав, возвращали преображенными в виде небрежных дрожащих отблесков и искри- вленных облатороженных отражений. Ве- тер бродил по городу; как слепой, споты- каясь, придерживаясь за, стены и ощупывая дорогу, оступаясь, вваливаясь в лужи, брел рядом с ним Диковской. Туман нолнился голосами. Обрывки диалогов то шли парал- лельно рядом, как парочки, то пересекались й сталкивались, как биллиардные шары, сухой непрекращающийся треск которых доносился из подвальной пивной. Тут же хлопала отсыревшая дверь в магазине и тяжело ворочалась и пыхтела паровая мельница, заполняя своим грузным храпом беззащитные окрестности. Был март 1928 т., кричали коты, невидимый город выставлял многочисленные ополчения звуков, под их заслоном прикидываясь людным, знатным, может быть приморским. Но Диковской не верил. Он знал, что это только Старый Облом, уездный город в Центральной Рос- сии, и синий ветер © моря не долетает сюда, ..Диковекой чувствовал, что его огонь догорает. Но он еще раздувал его, тща- тельно повторяя старые свои аргументы. — Все-таки Ольга праза,—уверял он.— Да ведь и сам. я так думал. И сейчас думаю. Настоящее дело здесь, а не там. И я обя- зан быть здесь. Во-первых, для себя, во- вторых— для нее. Я докажу ей, что и я ‘на, что-нибудь годен. „Романтик, говорила она, мне —вы, Диковской, попрыгун и ро- мантик. Вы пенкоснималтель. Что-ж что вы воевали? Воевали, а, теперь вот ни к чему и никуда. Не вы соль земли“.—Не я?— сердился он‚—нет, я! Но все-таки ему становилось невтерпеж. Скука хватала его за, горло. Туман про- никал в его одежду и сердце. Диковской кидалея из стороны в сторону. Внезапное счастливое решение осенило его. — Я пойду к ним, — подумал он.—К на- стоящим людям. Должны они быть и здесь. Я найду их легко. На учреждениях есть вывески, и при моих поисках человека мне не понадобится фонафь. Занятия в уездном исполкоме кончилибь. Диковской стоял в пустом тенлом и слегка угарном коридоре. Из дальнего конца вы- шла уборщица в красной косынке. — Что нужно? — спросила она зевая. У нее было широкое лицо и развевистые ноздри. Диковской ответил не сразу.—Вот что,— сказал он, прищелкивая пальцами, чтобы придать себе вид этакого непринужденно- го „своего в доску“ парня; —вот что, мне требуется председатель исполкома. Где он? — Иван Викторович? А...—Уборщица, от- вернулась и нереваливаясь пошла, прочь.— Вон там он,—сказала она на-ходу и пока- зала пальцем через плечо.—Вон он, там. Диковской подошел к двери. Выбитое нижнее стекло было заменено фанерой. Он приподнялея на носках и заглянул. За столом сидел невзрачный человек в потер- том френче бутылочного цвета. Человек что-то писал очень медленно, видимо; с-на- тугой. У него был лоб низкий, как крышка, гроба, и такие же развесистые ноздри, как у уборщицы в коридоре. Так оценил его Диковской. Он зевал, чесался и ковырял спичкой в ухе. Движения его и наружноесть никак не. могли поддержать угасающий энтузиазм нашего романтического героя. Диковской отступил от двери. Уборщица ушла. Где-то в пустой комнале пробили часы. Диковской повернулся и, сперва кра- дучись, таясь от самого себя, затем все быстрее пошел по коридору. Звук с0б- ственных шахов преследовал его по пятам. Он выбежал на улицу. — Скука! — говорил он себе. — Царетво скуки. Таким, как я, нет здесь места. Это мир для скучных людей с зелеными ли- цами. Диковской даже не зашел в гостиницу за вещами. Он пошел прямо на, станцию, и через полчаса, уехал в Москву, бросив в уездном городе свой портфель и свои меч- тания. 1 Станции все одинаковы. Ртищево, Бо- логое, Званка, Армавир, —все это, в сущ- ности, одно и то же. Одинаковые дежурят на путях распухшие водокачки, одинако- вые заунывные рожки стрелочников огла- шают окрестности, и зеленые огни уныло мерцают но вечерам. ервый раз в жизни Диковской едет в уездный город. Мало. того. Город этот на- зывается Старый Облом. Диковской пони- мал, что его ждет. „Конечно, говорил он себе, —конечно, все будет на, месте. Отцвет- шее небо. Серые заборы. Грязный гусь, изваянный как монумент, отмечающий со- бою. центр города и вселенной“. Все было на месте. Неподвижный, как бы высеченный из мрамора, гусь отмечал собой центр города, уезда и вселенной. В полном сознании своей ответственности, своего величия, он не уступал дороги ни- кому, и Диковекой на своей бричке, запря- женной парой лошадей, совершенно зеле- ных от старости и пессимизма, об‘ехал его стороной, Справа и слева тянулись серые заборы, такие нескончаемые, точно жители замахнулись весь белый свет разгородить под свои усадьбы, Нестротанные эти и шершавые заборы неразличимо и неотде- лимо переходили в столь же однонветное серое небо, на совесть сработанное тем же плотником. Этот воюз дерева и тумана лишь кое-где нарушался облетевшими вер- хушками берез. „Серо, все серо“, — думал Диковекой. Увыло улыбаясь, он сочинил об‘яснение: когда раскралнивали мирозданье, Старый Облом отложили напоследок, и краски в ведерках вышли все. Тогда торопившиеся пошабашить маляры, недолго думавши, выбрали самые здоровые кисти и затрун- товали все наподряд этой единственной оставшейся краской. Спустя время хвали- лись, что вышла нескладица: все оказалось серым—и лица, и дома, и розы в садах. Но перекрашивать не стали. Так чудней. Но тут Диковекой заметил, что и соб- ственная его улыбка незаметно окраши- вается в серое, под маеть окружающему, и ему стало уже не емешно, а страшно. — Ну, ни черта! — сказал он громко, обращаясь не то к гусю, не то к лошадям, а вернее сам к себе —ни черта! Я пере- крашу по-настоящему. Я им покажу! Он бодрился и лгал себе. „Энергичный человек, —говорил он,—энергичный чело- век может все перевернуть в таком захо- лустьи. Ну, и может я найду себе кого-ни- будь под стать. Хотя вряд ли“. Диковской уверял себя, что он молодец. „Может быть, даже герой?“— спралтивал он себя. Но тот- час. же с лукавой скромностью отклонял эту мысль. „Ну, нет! Зачем же так пышно? Терой... Просто, еду делать свое дело. Хотя нынче и героизм пошел понедельничный, в две смены, по расписанию. Так что, чем не шутит чорт... Вот кончил университет, еду в. глушь... Собетвенно, ведь я мог остаться? Мог. Но нужно быть энтузиастом. Нужно? Да, нужно! Бричка, громыхнув, остановилаеь у двух- этажного дома © неоштукалуренным низом и вывеской „Номера Бразилия для приез- жающих“. Бесшумная мышастая старуха с бельмом на глазу и растрепанными ушами показала, Диковекому номер. Она, ввела, его в большую холодную комнату, с пожелте- лым умывальником, круглым пыльным ‘зер- калом и жесткой постелью. В тостинице не было форточек. Воздух окаменел. И как в известняковом архиве тысячелетий хра- нятея подшитые и пронумерованные сви- детельства о минувших веках— отпечатки палюртников, извилистые следы раковин, — так и в этом каменном воздухе нерушимо Иван Викторович Копылов, действитель- но, почесывалея и ковырял в ухе. Впро- чем, происходило это не вследствие нечи- стоплотности или неряшливости. Он вчера был в бане. Копылов сам не замечал этих своих мелких и непроизвольных движений. Если бы ему сказали, что время от вре- мени он векакивает со стула и бегает по комнате, & потом садится опять, он бы тоже не поверил... Он знал, что пишет сталью. Больше ничего не было. Эту статью Копылов обдумывал давно. В ней он хотел подробно и наиболее Убедительно изложить свою давнишнюю.