мфетнаго колорита. Быть-можетъ, нанадки ихъ не лишены HBROTOPALO OCHO-
ван!я, но они упускаютъ изъ виду главное: содержаше поэмы, на кото-
рое авторъ напрасно пытался обратить ихъ внимаше выбраннымъ изъ
Гофмана эпиграфомт,. Самая задача произведенйя исключаетъ возможность
строгаго выполненя тЪфхь требованйй, которыя можно предъявлять къ
нему со сценической точки зря.

„Ужасное послфдстые грЪхопаденя, говорить Гофманъ въ помяну-
томъ эпиграфЪ,— состоитъ въ томъ, что врагь пробрфлъ власть подстере-
гать человфка и ставить ему коварныя западни даже въ его стремлентм
къ самому высокому, къ тому, въ чемъ выражается его божественная при-
рода. Этотъ конфликтъ божественныхъ и демоническихъ силъ вызываетт,
понят!е земной жизни такъ же, какъ достигнутая побфда понят1е о сверхъ-
земной“.

Такое м росозерцане, конечно, не есть что-либо исключительное, и
отголоски его встрчаются въ тавихъ произведеняхъ, которыя не имЪ!отъ
ничего общаго съ метафизическими задачами:

За счастьемъ вслфдъ идутъ печали,
Печаль же радости залогъ,
Природу вмфстЪ созидали
Бълъ-богь и мрачный Чернобогъь.

Но въ подобныхь случаяхъ присутстве зла въ Mipb для автора
является просто фактомъ, который онъ констатируеть, не пытаясь проник-
нуть глубже въ тайники его происхожденя и прослЪдить его развит!е
въ психической жизни. Едва ли, кромЪ ‚„Рауста“, можно указать другое
поэтическое произведене, гдф бы вопросл, о происхождени зла затроги-
валея съ такой глубиной.

Вь „Донъ-ЖуанЪ“ Толетого во многихъ мфетахь сказалось Bainnie
„Фауста“, но онъ не есть подражане „Фаусту“; ть же мысли являются
передъ нами претворенными въ новыхъ поэтическихъ образахъ, и только
фигура Сатаны холодной ирошей иногда черезчуръ напоминаетл, о своемъ
родствЪ сл» Мефистофелемъ. Зато въ началЪ пролога дуалистическое mipo-
возарфн!е выражено, можетъ-быть, еще опредфленнЪй, чЬмъ въ „Фаусть“.
Толстой интересовался матей, и непосредственный отголосокъ магиче-
CRUX ннигь, а не вляше Гете слышится въ этихь стихахъ:

ВеЪ явлешя вселенной,
Весь движенья вещества—