ЭЕДОРЪ КОНИ И СТАРЫЙ ВОДЕВИЛЬ.
	Это одинъ взглядъ. Есть другой. Чтобы раздълять его, нужно быть,
въ общепринятомъ смыслЪ, немножко чудакомъ. Въ болЪе точномъ смысл —
немножко поэтомъ. И мы тоже живемъ новой драматурмей и новымъ
театромъ, но какою-то неотразимою прелестью насъ манитъ прошлое, со-
роковые годы, забытый актеръ, умершая пьеса. Почему-то это кажется
золотымъ вфкомъ театра. Какое-то обаяне мы чувствуемъ и въ этомъ,
уже умершемъ, «фора», и въ старинныхъ, такихъ темныхъ, такихъ тяже-
лыхЪ, зданяхъ театра николаевской эпохи, и въ восторгахъ театрала
30—40-хъ годовъ, переживавшаго пору перваго влюбленя въ сцену, и въ
пожелтЪвшихъ листахъ перваго театральнаго журнала.

О, мы тоже отлично знаемъ, что это избитый премъ выпускать
для начала пьески лакея или горничную на сцену, чтобы они обтирали
пыль и разсказывали всю подноготную о своихъ господахъ; что въ жизни
не говорятъ «въ сторону» въ присутств!и того лица, надъ которымъ см$ются,
не поютъ куплетовъ, когда на душЪ скребутъ кошки; что холостяки-чу-
даки не повторяютъ на каждомъ шагу приговорки: «дЪло десятаго рода»,
«извините— простите» или «около того», и что въ трагическую минуту
никто не воскликнетъ такъ каламбурно: «силы небесныя! силы мои не въ
силахъ этого вынести!»

Мы знаемъ все это и многое еще и, однако, ничто не разрушаетъ
чаръ колдующей надъ нами старины. Намъ стоитъ вспомнить имя Асен-
ковой, чтобы наше сердце поддалось какому-то очарованю невозвратной
дали, смягчилось передъ трогательнымъ образомъ прелестной дЪвушки, въ
которую былъ влюбленъ и которую оплакивалъ весь старый Петербургъ,
когда она сгорЪла на огнЪ искусства, проживъ почти столько, сколько жи-
вутъ мотыльки.

Мы не только помнимъ наизусть строки, посвященныя ей Некрасо-
вымъ, но насъ трогаютъ и безхитростные стишки неизвЪстностей, пом®-
щенные въ старинномъ «РепертуарЪ» въ день ея похоронъ. Посл$дне мо-
гикане идеализма, мы можемъ умиленно стоять передъ ея бронзовымъ бю-
стомъ на могилЪ; вспоминать, какъ въ сорокъ первомъ году, —а вЪдь насъ