Въ саду яхтъ-клуба торчала мачта. Но мачта была недостаточно внушительныхъ размѣровъ. Рѣшено: повалить старую мачту и воздвигнуть новую.
Самъ командоръ пріѣхалъ на торжество по Приморской желѣзной дорогѣ.
Поднятіе новой мачты сулитъ процвѣтаніе паруснаго спорта въ наступающемъ сезонѣ,
* * *
Пѣвцы русской оперы изобрѣли новую систему провинціальныхъ гастролей.
Они гастролируютъ теперь въ компаніи съ представителями и представительницами балета.
Такъ, напримѣръ, пѣвецъ г. Черновъ разъѣзжаетъ по провинціальнымъ городамъ вмѣстѣ съ танцовщикомъ г. Легатомъ и танцовщицею г-жею Петипа.
Муза Мельпомена гуляетъ подъ-ручку съ музой Терпсихорой.
Пѣніе чередуется съ танцами и танцы съ пѣніемъ.
Провинціалы совсѣмъ размякли и усердно несутъ гастролерамъ свои сбереженія.
* * *
Не думайте, что на родинѣ Ибсена живутъ все только очень суровые писатели.
Тамъ есть писатели и игривые.
Профессоръ копенгагенскаго университета написалъ цѣлую книгу о поцѣлуѣ. Гг. А. и П. Ганзенъ перевели ее на русскій языкъ.
Профессоръ самаго лучшаго мнѣнія о поцѣлуѣ. По словамъ профессора, «только черезъ поцѣлуй можно познать жизнь и счастье».
Профессоръ говоритъ: цѣлуйтесь, цѣлуйтесь и еще разъ цѣлуйтесь, ибо «уста не изнашиваются отъ поцѣлуевъ» .
Если это говоритъ профессоръ, да еще копенгагенскаго университета, то ему надо вѣрить.
И. Грэкъ.
I.
Нѣкто съѣлъ кукишъ,
Молвитъ: «ну, штуки жъ! «Видно, быть бурѣ!
«Онъ въ Портъ-Артурѣ, «Въ Таліенванѣ
«Выкинулъ флагъ!?
Бумъ!
Да и въ Суданѣ Щелкаетъ пуля
Та же Джонъ Буля.
«Кисъ, кисъ, кисъ, мяу, «Кіао-Шау,
Москвы не перевѣшаешь. Сама всѣхъ безмѣстныхъ кормила, такъ ужъ неужто меня-то!.. Вѣдь люди тоже... Такъ вотъ я, милушка, мѣсяца три и отдохну въ своемъ уголкѣ отъ злой неволи.
— А вотъ перво-наперво я тебя кофейкомъ попою, суетилась рыжая кухарка. — Вѣдь выпьешь, что ли?
— Отъ денегъ да отъ кофею никто не отказывается. Заваривай.
Рыжая кухарка бросилась къ мѣдному кубу съ кофейникомъ и заговорила:
— Гляжу я на тебя, Марьюшка, и сердце мое радуется. А я-то, горькая!
— Соблюдай себя, и ты можешь на своей волѣ пожить.
— Да какъ себя соблюдешь, ангелка, коли человѣкъ-то мой, который вокругъ меня, очень несо
отвѣтственный! Ты, вотъ, отъ своего сама берешь, а я своему все дай, дай и дай. Вѣдь, вотъ, и сегодня онъ приходилъ утречкомъ: подай сорокъ копѣекъ на бутылку. Понедѣльникъ у насъ сегодня, такъ онъ узенькое воскресенье справляетъ. Ну, и подавай ему.
— А ты не давай.
— Какъ возможно, умница, не давать! Онъ не уйдетъ, покуда я не дамъ. Смертнымъ боемъ вышибетъ и скандалъ сдѣлаетъ. Заплакала я даве и вынула два двугривенныхъ. Да это еще ничего. Ушелъ
(изъ ПРОВИНЦІАЛЬНАГО быта).
Въ невзрачномъ деревянномъ помѣщеніи происходитъ репети
ція спектакля. Время — около двѣнадцати часовъ дня. Антрактъ. Буфетъ открытъ пока исключи
тельно для артистовъ. Стоитъ располовиненная бутылка водки и закуска — маринованная свекла и свернувшійся въ трубочку ломтикъ копченаго языка. Невы
спавшійся буфетчикъ, поминутно зѣвая, тупо смотритъ воспаленными глазами на мелькающихъ предъ буфетной стойкой артистовъ.
— Ну, какъ... здоровье? спрашиваетъ резонера подошедшій любитель драматическаго искусства.
— Да ничего себѣ, отвѣчаетъ артистъ, прожевывая свеклу.—Рюмокъ, эдакъ, пятнадцать въ часъ можемъ выпить!..
Женскій персоналъ разбрелся по корридорамъ, террасѣ и «фойе». Премьерша, откинувшись на спинку скамейки, прочитываетъ роль. Подходитъ рецензентъ.
— Бонжуръ, говоритъ онъ.
— Здравствуйте, сухо привѣтствуетъ, не отрываясь отъ тетрадки, артистка.
— Прежде, бывало, ручку протягивали.
— Прежде протягивала, а теперь—не хочу. — Осерчали, значитъ?
— Да, значитъ, осерчала!.. Что это вы вздумали публику-то морочить? встрепенулась премьерша. - Какую Дузе нашли! «Неподдѣльныя слезы, искренняя скорбь въ голосѣ»... Скажите, пожалуйста! Это у Сюсюткиной-то! У нея мужъ умеръ - она не плакала, при мнѣ единственнаго ребенка дифтеритъ задушилъ - не тронулась!..
— Люблю лѣтнее дѣло, доносился разговоръ съ другой скамейки.—Если жалованья не платятъ—платья не надо, пища въ горло при жарѣ не идетъ! Сосешь пиво съ любителями, и сытъ!..
— Хорошо - любители-то есть.
— Любители вездѣ имѣются, и вездѣ одинаковы: играютъ скверно, а угощаютъ и расплачиваются хорошо. Я вотъ тутъ съ однимъ драматическимъ младенцемъ Гамлета прохожу: почитаемъ-почитаемъ,—выпьемъ, послѣ коммен
таріевъ - опять выпивка. Магазинъ колоніальный свой... Только и знай—таскаемъ бутылки... Теперь до перваго появленія тѣни дошли...
На террасѣ, за столикомъ, сидитъ группа «артистовъ», Пьютъ пиво. Прибывшій изъ какого-то захолустнаго го
родишка простакъ разсказываетъ о своихъ приключеніяхъ. Онъ плохо одѣть и плохо выбритъ.
— Завезъ, негодяй, жаловался онъ на антрепренера.— «Городъ, говорилъ, хорошій, двадцать лѣтъ тамъ антре
пренерствую, осѣдлость свою имѣю, въ гласные, говоритъ, буду баллотироваться». Пріѣхали, - точно: флигель съ зе
леными ставнями, на имя жены, имѣется, половину улицы палисадникомъ захватилъ, садишко разбитъ на дворѣ. «Вотъ, говоритъ, вамъ обезпеченіе»... — Не сомнѣвайтесь, дескать.
— Да... «Пьесы, говоритъ, будемъ ставить большія, потому - здѣсь любятъ, когда много разговоровъ. Мы, говоритъ, иногда монологи раза но три повторяемъ». Бу
фетъ, кегли, тиръ держитъ самъ. Въ буфетѣ самъ лично сидитъ, въ тирѣ племянница орудуетъ, кеглями сынъ, выгнанный гимназистъ, завѣдуетъ. А за всѣмъ тѣмъ вы
ручку обираетъ жена... Придетъ ночью и все выудитъ. Ружья въ тирѣ съ неправильнымъ прицѣломъ - чтобы не попадали... Вотъ какой мерзавецъ! — Хорошъ!..
— Н-да! Ну, начали хорошо. Около Петрова дня ярмарка. Днемъ нальютъ глаза, вечеромъ прутъ въ театръ. Наконецъ, видимъ, жалованья не платитъ. «Я бы могъ, говоритъ, одними любителями обойтись»... Скандалимъ, скандалимъ, бывало, предъ каждой репетиціей... Наконецъ, видимъ, ярмарка кончается: пріѣзжіе разъѣхались, а ко
ренной обыватель кромѣ пасхальныхъ балагановъ никуда не ходитъ, потому и въ нихъ-то ровно въ раю себя чувствуетъ. Онъ - въ управу, - театръ-то городской: «Сдѣ
лайте милость, говоритъ, предъявляйте искъ, закрывайте, говоритъ, зданіе, а то, говоритъ посыплются листы отъ
онъ. А я глядь, поглядь, шерстяного головного платка нѣтъ. А платокъ новый, восемь гривенъ заплаченъ. Охъ, тяжело такъ жить, коли такое неточно невяжется!
— Сама себя раба бьетъ, коли плохо жнетъ. Сама же ты мнѣ разсказывала, что нарочно поближе кг нему мѣсто себѣ искала. Ну, сама себѣ и врагъ лютый.
— Ахъ, милый другъ, да вѣдь девять лѣтъ я съ нимъ, мерзавцемъ, маюсь! Девять лѣтъ. Все нѣтъ, нѣтъ, да и думается: авось, изъ безчувственнаго человѣка чувственный сдѣлается. — Дождешься, какъ же!
— А почемъ ты знаешь? Вдругъ на мое счастье? И потомъ я тебѣ прямо скажу: вѣдь онъ холостой, да и я не замужняя,—ну, и думается, что вотъ, вотъ законъ принять предложитъ.
— Поди ты! Мужнинъ-то кулакъ слаще, что ли? Рыжая кухарка подумала, улыбнулась и произнесла:
— Ну, какъ возможно! Все-таки пріятнѣе отъ мужа, чѣмъ отъ беззаконника.
— Одинъ вкусъ! махнула рукой черная кухарка.
— Да вѣдь ты, ангелка, не пробовала. У тебя твой хоть женатый, но на другой женатый, а не на тебѣ.
Рыжая кухарка помѣшала въ кофейникѣ заварен
труппы - ничего не получите». Хлопъ! Членъ управы съ приставомъ. Запечатали. Послѣ ужъ узнали, что этакимъ манеромъ каждый лѣтній сезонъ заканчиваетъ! Зданіе закрыто - чего же дѣлать? Удирай!.. — Какъ же выѣхали-то?
— Выѣхали-то съ порожнякомъ, на подводахъ: двѣ молотилки туда привозили...
Раздался звонокъ, сзывавшій на репетицію. Мало по малу артисты сходятся на сцену.
— У резонера съ рецезнентомъ «инцидентъ».
— ...«Прилично держался»... Ну, что ты хотѣлъ этимъ сказать? Объясни смыслъ отзыва... Ну!.. Декаденты, дьяволы!.. гремѣлъ обиженный артистъ.
— Голубчикъ! умоляетъ пожилая гранъ-дамъ суфлера:— подавайте громче—расцѣлую!..
— Что ужъ она... очень милостива? замѣчаетъ пріѣзжій актеръ.
— Она всѣхъ молодыхъ суфлеровъ цѣлуетъ, чуть что— сейчасъ—«расцѣлую».
— «Вотъ двадцать пять тысячъ банковыми билетами — получите!» подавалъ кому-то суфлеръ.
Началась репетиція...
А. Кулаковъ.
Воззрился косо
Джонъ Буль на росса, Усѣлся въ стулъ
Онъ страшно хмурый, Коня толкнулъ,
Ходъ сдѣлалъ турой, Грозить сталъ пѣшкой Ему усмѣшкой
Отвѣтилъ россъ,
Лишь брови сдвинулъ, Чуть ферзь продвинулъ И произнесъ
Немного въ гнѣвѣ: «Шахъ королевѣ!»
Жанъ Санаржанъ.
Въ Петербургъ пріѣхалъ американскій милліонеръ господинъ Миссисипи, къ которому я и отправился для интервью.
— Скажите, спросилъ я его,—хорошо быть милліонеромъ?
— Ничего! Главное удобство въ томъ, что не приходится занимать въ долгъ денегъ у знакомыхъ...
— А къ вамъ знакомые не обращаются за этимъ?
— Какъ это можно! Вѣдь, у меня и знакомые такіе же милліонеры; я очень строгъ въ выборѣ знакомыхъ...
— Ну, а не знакомые?
— Но съ какой же стати я буду давать въ долгъ незнакомымъ?
— Говорятъ, что у кого много денегъ, тотъ плохо спитъ... На этотъ счетъ есть даже басня... А вы какъ спите?
— Я сплю очень недурно, и не только ночью, но даже и послѣ обѣда... Мнѣ думается, наоборотъ, что если бы я
былъ бѣденъ, я спалъ бы не такъ хорошо...
— Говорятъ, милліонеры очень эксцентричны. Напримѣръ, по всѣмъ желѣзнымъ дорогамъ иные ѣздятъ въ своихъ собственныхъ поѣздахъ...
— Это было бы очень эксцентрично для какого-нибудь отставного чиновника, живущаго на пенсіи, — но что же тутъ эксцентричнаго для милліонера?
— Ваша жена должна быть первѣйшею красавицей въ мірѣ!
— Я холостякъ, а моимъ хозяйствомъ завѣдуетъ пожилая экономка...
Каэмъ.
ный кофе и начала его переливать. Черная разсказывала:
— Вчера на кладбищѣ была. Къ тетенькѣ на могилку ходила. Занесено страсть какъ снѣгомъ. Съ жилицей съ нашей одной ходила. У ней мужу го
довой день—ну, а я-то ужъ съ ней за компанію. Ну, дома пирогъ она испекла, бутылочку... ветчинки... пиво было... и честь честью помянули душеньку упокойную. Я-то не знавала его, упокойничка, — ну, да такъ ужъ, за компанію. А послѣзавтра у насъ опять
пиръ. Портниха, что надъ нами, замужъ выходитъ за ундера изъ окружного суда. Хорошій такой ундеръ, не старый и основательный, сурьезный мужчина. При вѣшалкахъ онъ. Ну, такъ вотъ свадьба. И меня звали. Я даже имъ ва милую душу постряпать хочу. Сдѣлаю имъ заливное изъ поросенка, пирогъ съ рисомъ и съ рыбой. Танцы даже будутъ, потому гармониста пригласили.
— Счастливица ты, Машенька! вздохнула рыжая кухарка. — Сама себѣ госпожа, отдыхаешь.
Кофе былъ сваренъ. Рыжая кухарка налила двѣ чашки и принялась его пить вмѣстѣ съ гостьей. Черная кухарка резонерствовала:
— Наплюй на своего нетечку, прикопи рублей пятнадцать, уйди съ мѣста, и ты такой же госпожой будешь, какъ я.
Н. Лейкинъ.
Жанъ. Санаржанъ.
Самъ командоръ пріѣхалъ на торжество по Приморской желѣзной дорогѣ.
Поднятіе новой мачты сулитъ процвѣтаніе паруснаго спорта въ наступающемъ сезонѣ,
* * *
Пѣвцы русской оперы изобрѣли новую систему провинціальныхъ гастролей.
Они гастролируютъ теперь въ компаніи съ представителями и представительницами балета.
Такъ, напримѣръ, пѣвецъ г. Черновъ разъѣзжаетъ по провинціальнымъ городамъ вмѣстѣ съ танцовщикомъ г. Легатомъ и танцовщицею г-жею Петипа.
Муза Мельпомена гуляетъ подъ-ручку съ музой Терпсихорой.
Пѣніе чередуется съ танцами и танцы съ пѣніемъ.
Провинціалы совсѣмъ размякли и усердно несутъ гастролерамъ свои сбереженія.
* * *
Не думайте, что на родинѣ Ибсена живутъ все только очень суровые писатели.
Тамъ есть писатели и игривые.
Профессоръ копенгагенскаго университета написалъ цѣлую книгу о поцѣлуѣ. Гг. А. и П. Ганзенъ перевели ее на русскій языкъ.
Профессоръ самаго лучшаго мнѣнія о поцѣлуѣ. По словамъ профессора, «только черезъ поцѣлуй можно познать жизнь и счастье».
Профессоръ говоритъ: цѣлуйтесь, цѣлуйтесь и еще разъ цѣлуйтесь, ибо «уста не изнашиваются отъ поцѣлуевъ» .
Если это говоритъ профессоръ, да еще копенгагенскаго университета, то ему надо вѣрить.
И. Грэкъ.
НА МОТИВЫ ДНЯ.
I.
Нѣкто съѣлъ кукишъ,
Молвитъ: «ну, штуки жъ! «Видно, быть бурѣ!
«Какъ!?—
«Онъ въ Портъ-Артурѣ, «Въ Таліенванѣ
«Выкинулъ флагъ!?
«Что жъ англичане?»... Но въ Индостанѣ Пуля думъ-думъ
Бумъ!
Да и въ Суданѣ Щелкаетъ пуля
Та же Джонъ Буля.
ӀӀ.
Нѣкій котишко Любитъ нахрапъ:
Мышку, плутишка,
Вдругъ цапъ-царапъ! Кошекъ онъ кличетъ, Сладко мурлычитъ:
«Кисъ, кисъ, кисъ, мяу, «Кіао-Шау,
Москвы не перевѣшаешь. Сама всѣхъ безмѣстныхъ кормила, такъ ужъ неужто меня-то!.. Вѣдь люди тоже... Такъ вотъ я, милушка, мѣсяца три и отдохну въ своемъ уголкѣ отъ злой неволи.
— А вотъ перво-наперво я тебя кофейкомъ попою, суетилась рыжая кухарка. — Вѣдь выпьешь, что ли?
— Отъ денегъ да отъ кофею никто не отказывается. Заваривай.
Рыжая кухарка бросилась къ мѣдному кубу съ кофейникомъ и заговорила:
— Гляжу я на тебя, Марьюшка, и сердце мое радуется. А я-то, горькая!
— Соблюдай себя, и ты можешь на своей волѣ пожить.
— Да какъ себя соблюдешь, ангелка, коли человѣкъ-то мой, который вокругъ меня, очень несо
отвѣтственный! Ты, вотъ, отъ своего сама берешь, а я своему все дай, дай и дай. Вѣдь, вотъ, и сегодня онъ приходилъ утречкомъ: подай сорокъ копѣекъ на бутылку. Понедѣльникъ у насъ сегодня, такъ онъ узенькое воскресенье справляетъ. Ну, и подавай ему.
— А ты не давай.
— Какъ возможно, умница, не давать! Онъ не уйдетъ, покуда я не дамъ. Смертнымъ боемъ вышибетъ и скандалъ сдѣлаетъ. Заплакала я даве и вынула два двугривенныхъ. Да это еще ничего. Ушелъ
ОКОЛО ИСКУССТВА.
(изъ ПРОВИНЦІАЛЬНАГО быта).
Въ невзрачномъ деревянномъ помѣщеніи происходитъ репети
ція спектакля. Время — около двѣнадцати часовъ дня. Антрактъ. Буфетъ открытъ пока исключи
тельно для артистовъ. Стоитъ располовиненная бутылка водки и закуска — маринованная свекла и свернувшійся въ трубочку ломтикъ копченаго языка. Невы
спавшійся буфетчикъ, поминутно зѣвая, тупо смотритъ воспаленными глазами на мелькающихъ предъ буфетной стойкой артистовъ.
— Ну, какъ... здоровье? спрашиваетъ резонера подошедшій любитель драматическаго искусства.
— Да ничего себѣ, отвѣчаетъ артистъ, прожевывая свеклу.—Рюмокъ, эдакъ, пятнадцать въ часъ можемъ выпить!..
Женскій персоналъ разбрелся по корридорамъ, террасѣ и «фойе». Премьерша, откинувшись на спинку скамейки, прочитываетъ роль. Подходитъ рецензентъ.
— Бонжуръ, говоритъ онъ.
— Здравствуйте, сухо привѣтствуетъ, не отрываясь отъ тетрадки, артистка.
— Прежде, бывало, ручку протягивали.
— Прежде протягивала, а теперь—не хочу. — Осерчали, значитъ?
— Да, значитъ, осерчала!.. Что это вы вздумали публику-то морочить? встрепенулась премьерша. - Какую Дузе нашли! «Неподдѣльныя слезы, искренняя скорбь въ голосѣ»... Скажите, пожалуйста! Это у Сюсюткиной-то! У нея мужъ умеръ - она не плакала, при мнѣ единственнаго ребенка дифтеритъ задушилъ - не тронулась!..
— Люблю лѣтнее дѣло, доносился разговоръ съ другой скамейки.—Если жалованья не платятъ—платья не надо, пища въ горло при жарѣ не идетъ! Сосешь пиво съ любителями, и сытъ!..
— Хорошо - любители-то есть.
— Любители вездѣ имѣются, и вездѣ одинаковы: играютъ скверно, а угощаютъ и расплачиваются хорошо. Я вотъ тутъ съ однимъ драматическимъ младенцемъ Гамлета прохожу: почитаемъ-почитаемъ,—выпьемъ, послѣ коммен
таріевъ - опять выпивка. Магазинъ колоніальный свой... Только и знай—таскаемъ бутылки... Теперь до перваго появленія тѣни дошли...
На террасѣ, за столикомъ, сидитъ группа «артистовъ», Пьютъ пиво. Прибывшій изъ какого-то захолустнаго го
родишка простакъ разсказываетъ о своихъ приключеніяхъ. Онъ плохо одѣть и плохо выбритъ.
— Завезъ, негодяй, жаловался онъ на антрепренера.— «Городъ, говорилъ, хорошій, двадцать лѣтъ тамъ антре
пренерствую, осѣдлость свою имѣю, въ гласные, говоритъ, буду баллотироваться». Пріѣхали, - точно: флигель съ зе
леными ставнями, на имя жены, имѣется, половину улицы палисадникомъ захватилъ, садишко разбитъ на дворѣ. «Вотъ, говоритъ, вамъ обезпеченіе»... — Не сомнѣвайтесь, дескать.
— Да... «Пьесы, говоритъ, будемъ ставить большія, потому - здѣсь любятъ, когда много разговоровъ. Мы, говоритъ, иногда монологи раза но три повторяемъ». Бу
фетъ, кегли, тиръ держитъ самъ. Въ буфетѣ самъ лично сидитъ, въ тирѣ племянница орудуетъ, кеглями сынъ, выгнанный гимназистъ, завѣдуетъ. А за всѣмъ тѣмъ вы
ручку обираетъ жена... Придетъ ночью и все выудитъ. Ружья въ тирѣ съ неправильнымъ прицѣломъ - чтобы не попадали... Вотъ какой мерзавецъ! — Хорошъ!..
— Н-да! Ну, начали хорошо. Около Петрова дня ярмарка. Днемъ нальютъ глаза, вечеромъ прутъ въ театръ. Наконецъ, видимъ, жалованья не платитъ. «Я бы могъ, говоритъ, одними любителями обойтись»... Скандалимъ, скандалимъ, бывало, предъ каждой репетиціей... Наконецъ, видимъ, ярмарка кончается: пріѣзжіе разъѣхались, а ко
ренной обыватель кромѣ пасхальныхъ балагановъ никуда не ходитъ, потому и въ нихъ-то ровно въ раю себя чувствуетъ. Онъ - въ управу, - театръ-то городской: «Сдѣ
лайте милость, говоритъ, предъявляйте искъ, закрывайте, говоритъ, зданіе, а то, говоритъ посыплются листы отъ
онъ. А я глядь, поглядь, шерстяного головного платка нѣтъ. А платокъ новый, восемь гривенъ заплаченъ. Охъ, тяжело такъ жить, коли такое неточно невяжется!
— Сама себя раба бьетъ, коли плохо жнетъ. Сама же ты мнѣ разсказывала, что нарочно поближе кг нему мѣсто себѣ искала. Ну, сама себѣ и врагъ лютый.
— Ахъ, милый другъ, да вѣдь девять лѣтъ я съ нимъ, мерзавцемъ, маюсь! Девять лѣтъ. Все нѣтъ, нѣтъ, да и думается: авось, изъ безчувственнаго человѣка чувственный сдѣлается. — Дождешься, какъ же!
— А почемъ ты знаешь? Вдругъ на мое счастье? И потомъ я тебѣ прямо скажу: вѣдь онъ холостой, да и я не замужняя,—ну, и думается, что вотъ, вотъ законъ принять предложитъ.
— Поди ты! Мужнинъ-то кулакъ слаще, что ли? Рыжая кухарка подумала, улыбнулась и произнесла:
— Ну, какъ возможно! Все-таки пріятнѣе отъ мужа, чѣмъ отъ беззаконника.
— Одинъ вкусъ! махнула рукой черная кухарка.
— Да вѣдь ты, ангелка, не пробовала. У тебя твой хоть женатый, но на другой женатый, а не на тебѣ.
Рыжая кухарка помѣшала въ кофейникѣ заварен
труппы - ничего не получите». Хлопъ! Членъ управы съ приставомъ. Запечатали. Послѣ ужъ узнали, что этакимъ манеромъ каждый лѣтній сезонъ заканчиваетъ! Зданіе закрыто - чего же дѣлать? Удирай!.. — Какъ же выѣхали-то?
— Выѣхали-то съ порожнякомъ, на подводахъ: двѣ молотилки туда привозили...
Раздался звонокъ, сзывавшій на репетицію. Мало по малу артисты сходятся на сцену.
— У резонера съ рецезнентомъ «инцидентъ».
— ...«Прилично держался»... Ну, что ты хотѣлъ этимъ сказать? Объясни смыслъ отзыва... Ну!.. Декаденты, дьяволы!.. гремѣлъ обиженный артистъ.
— Голубчикъ! умоляетъ пожилая гранъ-дамъ суфлера:— подавайте громче—расцѣлую!..
— Что ужъ она... очень милостива? замѣчаетъ пріѣзжій актеръ.
— Она всѣхъ молодыхъ суфлеровъ цѣлуетъ, чуть что— сейчасъ—«расцѣлую».
— «Вотъ двадцать пять тысячъ банковыми билетами — получите!» подавалъ кому-то суфлеръ.
Началась репетиція...
А. Кулаковъ.
ШАХМАТНЫЙ ТУРНИРЪ.
Воззрился косо
Джонъ Буль на росса, Усѣлся въ стулъ
Онъ страшно хмурый, Коня толкнулъ,
Ходъ сдѣлалъ турой, Грозить сталъ пѣшкой Ему усмѣшкой
Отвѣтилъ россъ,
Лишь брови сдвинулъ, Чуть ферзь продвинулъ И произнесъ
Немного въ гнѣвѣ: «Шахъ королевѣ!»
Жанъ Санаржанъ.
ИНТЕРВЬЮ СЪ АМЕРИКАНСКИМЪ МИЛЛІОНЕРОМЪ.
Въ Петербургъ пріѣхалъ американскій милліонеръ господинъ Миссисипи, къ которому я и отправился для интервью.
— Скажите, спросилъ я его,—хорошо быть милліонеромъ?
— Ничего! Главное удобство въ томъ, что не приходится занимать въ долгъ денегъ у знакомыхъ...
— А къ вамъ знакомые не обращаются за этимъ?
— Какъ это можно! Вѣдь, у меня и знакомые такіе же милліонеры; я очень строгъ въ выборѣ знакомыхъ...
— Ну, а не знакомые?
— Но съ какой же стати я буду давать въ долгъ незнакомымъ?
— Говорятъ, что у кого много денегъ, тотъ плохо спитъ... На этотъ счетъ есть даже басня... А вы какъ спите?
— Я сплю очень недурно, и не только ночью, но даже и послѣ обѣда... Мнѣ думается, наоборотъ, что если бы я
былъ бѣденъ, я спалъ бы не такъ хорошо...
— Говорятъ, милліонеры очень эксцентричны. Напримѣръ, по всѣмъ желѣзнымъ дорогамъ иные ѣздятъ въ своихъ собственныхъ поѣздахъ...
— Это было бы очень эксцентрично для какого-нибудь отставного чиновника, живущаго на пенсіи, — но что же тутъ эксцентричнаго для милліонера?
— Ваша жена должна быть первѣйшею красавицей въ мірѣ!
— Я холостякъ, а моимъ хозяйствомъ завѣдуетъ пожилая экономка...
Каэмъ.
ный кофе и начала его переливать. Черная разсказывала:
— Вчера на кладбищѣ была. Къ тетенькѣ на могилку ходила. Занесено страсть какъ снѣгомъ. Съ жилицей съ нашей одной ходила. У ней мужу го
довой день—ну, а я-то ужъ съ ней за компанію. Ну, дома пирогъ она испекла, бутылочку... ветчинки... пиво было... и честь честью помянули душеньку упокойную. Я-то не знавала его, упокойничка, — ну, да такъ ужъ, за компанію. А послѣзавтра у насъ опять
пиръ. Портниха, что надъ нами, замужъ выходитъ за ундера изъ окружного суда. Хорошій такой ундеръ, не старый и основательный, сурьезный мужчина. При вѣшалкахъ онъ. Ну, такъ вотъ свадьба. И меня звали. Я даже имъ ва милую душу постряпать хочу. Сдѣлаю имъ заливное изъ поросенка, пирогъ съ рисомъ и съ рыбой. Танцы даже будутъ, потому гармониста пригласили.
— Счастливица ты, Машенька! вздохнула рыжая кухарка. — Сама себѣ госпожа, отдыхаешь.
Кофе былъ сваренъ. Рыжая кухарка налила двѣ чашки и принялась его пить вмѣстѣ съ гостьей. Черная кухарка резонерствовала:
— Наплюй на своего нетечку, прикопи рублей пятнадцать, уйди съ мѣста, и ты такой же госпожой будешь, какъ я.
Н. Лейкинъ.
Жанъ. Санаржанъ.