Еще немножко, и оппоненты, не находившіе печатныхъ словъ для критики «ученаго» сочиненія г. Германа, вы
нуждены были бы, очевидно, прибѣгнуть къ непечатнымъ словамъ.
Карьера г. Германа, какъ ученаго, кончена.
Но никто не мѣшаетъ г. Герману сдѣлаться профессоромъ бѣлой и даже разноцвѣтной магіи, ибо для того, чтобы сдѣлаться профессоромъ разноцвѣтной магіи, вовсе не требуется выдержать эту скучную и несносную операцію, защиту докторской диссертаціи.
* *
*
Дамская полемика госпожъ членшъ «русскаго женскаго взаимно - благотворительнаго общества» перешла изъ стѣнъ общихъ собраній на газетные столбцы.
Дамы такъ же длинно пишутъ, какъ и говорятъ.
Передъ нами напечатанное въ одной газетѣ «письмо въ редакцію», оффиціально подписанное предсѣдательницей совѣта г-жею А. Шабановой и «скрѣпленное» «секретаремъ совѣта» В. Панафидиной (Панихидиной?).
Въ письмѣ сто шестнадцать (116) строкъ самой мелкой печати.
Предсѣдательница и секретарь (секретарша) признаютъ, что «критика полезна и необходима въ каждомъ дѣлѣ»... за исключеніемъ дѣлъ дамскаго взаимно - благотворитель
наго общества, ибо - говорятъ предсѣдательница и секре
тарша - «слишкомъ еще рано насъ судить кому бы то ни было!»
Предсѣдательница и секретарша оффиціально и печатно приглашаютъ сочленшъ «ревниво беречь дорогое имъ всѣмъ общество».
Ахъ, какъ всѣ дамы ревнивы!
Предсѣдательница и секретарша заявляютъ, что дамы должны искать довѣрія и поддержки «русскаго общества
въ новомъ дѣлѣ, «которое, какъ и все на свѣтѣ (??), есть дѣло общее».
Это «какъ и все на свѣтѣ» по - истинѣ прелестно, въ дамскомъ родѣ.
* *
*
А эпидемія картинныхъ выставокъ все еще не прекращается, несмотря на наступленіе весенняго сезона.
Въ залахъ академіи художествъ открылась выставка картинъ московскихъ художниковъ.
Говорятъ, у московскихъ художниковъ преобладаетъ «коршевскій репертуаръ».
А гдѣ - то на Невскомъ открылась первая картинная выставка для народа.
Долго не могли наши художники наладить народной картинной выставки. Дѣло расползалось и не клеилось. Но явился художникъ г. Зазуновъ изъ Мюнхена и мигомъ оборудовалъ выставку.
Самыя большія полотна на выставкѣ принадлежатъ г. Зазунову: «Побѣда любви», «Ева» и другія.
Именно «для народа».
* *
*
Вышелъ пасхальный номеръ журнала «Отмѣна визитовъ».
Въ числѣ лицъ, замѣнившихъ визиты подпиской на журналъ, находится (выписываемъ карточку):
«Людвигъ Іеронимовичъ Мишель, С. - Петербургскій купецъ. Главный бухгалтеръ Правленія Общества Русскихъ Трубопрокатныхъ заводовъ. Товарищъ фирмы «Первая Русская Лабораторія для приготовленія свѣточувствительныхъ препаратовъ» и содержатель ресторана».
Конечно, г. Мишелю незачѣмъ ѣздить съ визитами, если сами визитеры могутъ заѣхать съ визитомъ въ его ресторанъ.
И. Грэкъ.
Онъ вышелъ на дворъ, заглянулъ въ окно нижняго этажа и увидѣлъ пишущую у стола, при свѣтѣ лампы подъ зеленымъ абажуромъ, молодую дѣвушку въ ночной бѣлой кофточкѣ, и проговорилъ:
- Горе... Пишетъ, пишетъ, а никакого толку... Всѣ вечера пишетъ, а вчера прихожу къ ней на
счетъ паспорта, а у ней и на больничную марку
рубля нѣтъ. Вотъ говорятъ, что по письменной части лучше, чѣмъ по нашей... Пустое дѣло! И что она изъ себя такое? Ни одеженки на ней настоящей, ни Боже мой! Всякая горничная куда чище ходитъ. А вѣдь, вотъ, эта - то ученая.
Кондратій прошелъ по двору къ воротамъ, вышелъ за порота, посмотрѣлъ на сосѣдскаго дворника въ тулупѣ и съ мѣдной бляхой и спросилъ его, чтобы что - нибудь спросить:
- Сидишь? - Сижу.
- Пьяные были?
- Даве городовой давалъ свистокъ, но въ участокъ не водили. Туточный чей-то. Сосѣди его при
знали и повели. Уши ему потерли - онъ и попрочухался.
- Ну, я спать... Дежурство у насъ завтра съ семи часовъ утра...
Кондратій взглянулъ на виднѣвшуюся за деревяннымъ домомъ главу церкви съ крестомъ, снялъ шапку и сталъ креститься.
Черезъ минуту онъ былъ у себя въ дворницкой. Запахъ человѣкомъ опять ударилъ его по носу. Онъ отворилъ дверь, подержалъ ее немного отворенной и, опять притворивъ, переобулся изъ валенокъ въ ста -

итоги.

Наслажденья не почуявъ,
У Мари и Любы
Отъ пасхальныхъ поцѣлуевъ
Пострадали губы.
Но у брата сихъ прелестницъ
Въ праздничномъ итогѣ
(Обѣжалъ онъ до ста лѣстницъ)
Пострадали ноги. У мамаши и кухарки
Было много муки -
Отъ стряпни, печенья, варки
Пострадали руки.
А у тетки (сколько бѣдствій!)
Точно у лакея
Отъ поклоновъ и привѣтствій
Заболѣла шея.
Но отцу и дядѣ Ѳедѣ
Всѣхъ ихъ плоше шутки: Отъ пасхальной разной снѣди
Ноютъ ихъ желудки.
Пеэмпе. ПОЖАРЪ.
Сумерки. Мерцаютъ звѣзды и глядятся въ зеркальныя лужи. Пахнетъ весной. Прохладно. Мѣр
но, почти не мигая, горитъ въ фонаряхъ газъ. Праздничный шумъ стихаетъ. Умолкъ коло
кольный звонъ; отчаянно звонятъ только конки. Въ уютной квар
тирѣ Рыбковскихъ полутьма:
лампы горятъ лишь въ передней и дѣтской. Въ темнотѣ столовой самоваръ уныло кон
чаетъ свои послѣднія нотки. Въ гостиной, рядомъ со столовой, сидятъ, обнявшись, на диванѣ, супруги Рыбковскіе, оба красивыя, едва освѣщенные отсвѣтомъ съ улицы, и наслаждаются выпавшими минутами покоя послѣ многотруднаго перваго дня Пасхи. Нина Павловна - въ капотѣ, супругъ - въ одномъ разстегнутомъ жилетѣ, по домашнему. Онъ съ наслажденіемъ затягивается сигарой и тяжело отдувается:
- Охъ, Господи! Ну, и измучился я сегодня съ этими ужасными визитами! За грѣхи они намъ!
- А намъ, женщинамъ, хозяйкамъ, ты думаешь, легче? замѣчаетъ Нина Павловна. - Принимать визитеровъ, мнѣ кажется, еще труднѣе, мучительнѣе!..
Изъ кухни доносятся голоса кухарки и горничной; по временамъ одна изъ нихъ напѣваетъ что - то тягучее, де
ревенское. Единственный пятилѣтній сынъ Рыбковскихъ, розовый, хорошенькій Кутуся, какъ прозвалъ онъ самъ себя, сидитъ у стола въ дѣтской и сосредоточенно рисуетъ пароходъ. Послѣ праздничныхъ хозяйскихъ подно
шеній вина, а главное своихъ, на собственныя деньги, въ кухнѣ, пожилая няня дремлетъ на стулѣ и клюетъ покраснѣвшимъ носомъ около барченка. Совсѣмъ уже вечеръ. Въ передней раздается звонокъ.
- О, Господи! Вотъ наказанье! Кого это Богъ посылаетъ? въ одинъ голосъ восклицаютъ супруги Рыбковскіе и спѣшатъ поскорѣе въ спальню одѣться.
Горничная шуршитъ своей накрахмаленной юбкой и, предварительно выругавъ гостей чертями, сладкимъ ра
достнымъ голосомъ здоровается съ ними и приглашаетъ въ комнаты. Кутуся тотчасъ же бросаетъ рисованье и бѣжитъ къ гостямъ поздороваться и показываетъ празд
ничные подарки и яйца. Вскорѣ раздается второй звонокъ, за нимъ третій, и т. д.
рые сапожные опорки. Поставивъ валенки сушить къ печкѣ, онъ взялъ жестяную лампочку, перешаг
нулъ черезъ спавшаго на полу земляка и зашелъ за занавѣски.
Свѣтъ лампы упалъ на спавшую на кровати жену Кондратія, и она, полуоткрывъ глава, съ просонья заговорила:
- Господи Іисусе! Что это такое!
- Нишкни, нишкни... Это я... Я только въ сундукъ хочу сходить, сказалъ ей Кондратій, досталъ ключъ, прикрѣпленный у него на пояскѣ, отперъ висячій замокъ и открылъ сундукъ. На внутренней сторонѣ крышки сундука были налѣплены портреты генера
ловъ, вырѣзанные изъ какого - то иллюстрированнаго журнала, раскрашенная картинка дѣвочки съ котен
комъ на рукахъ, очевидно, съ крышки бонбоньерки. Кондратій, поставивъ лампу на табуретку около сундука, сталъ рыться въ сундукѣ.
Онъ вынулъ изъ сундука, лежавшую сверху, пеструю жилетку съ синими стеклянными пуговицами, затѣмъ новый картузъ, аккуратно сложенный «спинжакъ», запустилъ на дно сундука руки и изъ - подъ ситцевыхъ рубахъ извлекъ жестяную коробку отъ монпансье. Открывъ эту коробку, онъ положилъ къ имѣющимся уже тамъ деньгамъ полученную отъ мусорщика трехрублевку и сказалъ самъ себѣ вслухъ:
- Семьдесятъ восемь теперь должно быть... Семьдесятъ восемь...
Онъ хотѣлъ уже закрыть коробку, но подумалъ:
«Да такъ ли? Семьдесятъ ли восемь? Давай, посчитаю».
Квартира освѣщается; по приказанію барина горничная уже разставляетъ ломберные столы: всѣ торопятся скорѣй за карты, будто хотятъ разговѣться послѣ великаго поста. Наконецъ комната оглашается обычными воз
гласами: «пассъ», «пики», «безъ козырей», «три бубны», и т. д.
Кутусенька долго бродитъ по комнатамъ, стоитъ и смотритъ около играющихъ; но все это не интересно, скучно. Онъ разъ пять входитъ въ дѣтскую и обра
щается съ различными вопросами къ нянѣ, но она только что - то мычитъ. Въ столовой свѣтло; посуда еще не убрана. Кутуся ковыряетъ пальцемъ шоколатную пасху на пасхальномъ столѣ, жуетъ куличъ и обращаетъ вни
маніе на заглохшій самоваръ. Мальчуганъ стоитъ около него, дотрогивается, что - то думаетъ и плутовски улыбается.
- Постой - ка, я пожаръ устрою! говоритъ онъ.
Дѣло въ томъ, что наканунѣ наискосокъ ихъ дома былъ пожаръ, и Кутуся отлично видѣлъ все, что продѣлывали пожарные при тушеніи.
- А изъ чего бы кишку - то сдѣлать? Развѣ изъ полотенца? Нѣтъ, это не хорошо. Постой... Да у мамы я видѣлъ.... Настоящая... Къ какой - то банкѣ привязана!.... Дай - ка возьму...
Кутуся бѣжитъ въ освѣщенную голубымъ фонаремъ спальню, отрываетъ вставленную въ эсмархову кружку гуттаперчевую трубку, несетъ ее въ столовую и надѣваетъ на кранъ самовара. Затѣмъ онъ ставитъ къ са
мовару стулъ и садитъ на него спавшаго тутъ же, въ
столовой, толстаго сѣраго кота, надѣвъ ему на голову мѣдную канфорку. Котъ съ канфоркой на головѣ дол
женъ изображать пожарнаго. Мальчикъ повертываетъ кранъ и изъ кишки начинаетъ поливать буфетъ, а для изображенія дыма подбѣгаетъ къ плевательницѣ и швыряетъ изъ нея горстями песокъ по воздуху...
Дверь изъ корридора отворяется. Входитъ горничная.
- Пожаръ, пожаръ, Паша! въ восторгѣ кричитъ Кутуся.
Она всплескиваетъ руками, заливается звонкимъ смѣхомъ и опрометью бѣжитъ въ дѣтскую.
- Няня! Няня! Поглядите - ка, что вашъ пожарный - то дѣлаетъ! воскликнула она, бросаясь на нянину постель. Няня вскакиваетъ и съ испугомъ крестится.
- Гдѣ пожаръ? Какой пожаръ?
Паша не можетъ отъ смѣха произнести ни слова. Нянька, со сна ничего не замѣтивъ въ столовой, подпрыгивая и покачиваясь бѣжитъ прямо въ залу, къ госпо
дамъ. У нея растрепанное, обезумѣвшее лицо. Старуха таинственно направляется къ играющему въ карты барину и шепчетъ:
- У насъ неблагополучно: пожаръ внизу!
Послѣднія слова, которыя сопровождаются грохотомъ уроненнаго Кутусей со стола самовара и чайника, электрическимъ токомъ пробѣгаютъ съ одного стола на дру
гой, и всѣ разомъ бросаются въ столовую. Лампа коп
титъ, самоваръ валяется на полу, полъ, буфетъ и стѣны залиты водой, котъ давно убѣжалъ и отряхивается подъ
стуломъ. Кутуся, грязный, запыленный и мокрый, въ недоумѣніи стоитъ посреди столовой, готовый распла
каться. Пасхальный столъ съ испорченными закусками стоитъ въ разрушенія.
В. Подкольскій.

ЭКСТАЗЪ.

Я не знаю, что со мною:

Что ни вечеръ, рвусь все къ бою, Къ удалому, какъ подъ Шипкою,

И съ прикупкой, и съ присыпкою.
Ужъ съ полудня духъ мой страждетъ, Треволненья сердце жаждетъ, Треволненія безмѣрнаго

Из-за хода, хода вѣрнаго.

Жанъ Санаржанъ.
И тутъ же, вынувъ деньги, медленно сталъ считать бумажки, усердно мусоля пальцы. Денегъ онъ,
однако, насчиталъ восемьдесятъ одинъ рубль, еще разъ пересчиталъ и задумался.
«Откуда же еще - то три рубля? Вотъ оказія! Кто же еще - то далъ мнѣ три рубля? Вотъ это ловко! Неужто это я отъ кого - нибудь спьяна на празд
никахъ?.. Да пьянъ я такъ, чтобы ужъ очень, не былъ».
- Дашь, а Дашь! крикнулъ онъ было жену свою Дарью, чтобы спросить ее, не помнитъ ли она что -
нибудь объ этихъ трехъ рубляхъ, но тотчасъ же опомнился и сказалъ себѣ мысленно: «Впрочемъ, что жъ я! Все наше... А больше, такъ даже лучше».
Закрывъ коробку и запрятавъ ее опять на дно сундука, Кондратій прикрылъ все это жилеткой и пиджакомъ, заперъ сундукъ и задвинулъ его на прежнее мѣсто, бормоча:
- Восемьдесятъ одинъ рубль... Восемьдесятъ одинъ... Кто бы это далъ мнѣ трешницу? Должно быть, я при получкѣ съ жильцовъ сбился. Генералъ изъ второго номера далъ мнѣ два рубля, чиновница - два, изъ колбасной лавки два... Рубль... полтора... рубль...
Онъ перебиралъ по пальцамъ, но сбился, зѣвнулъ и сбросилъ съ ногъ опорки.
Черезъ пять минутъ онъ лежалъ около жены на кровати, обернувшись къ ней спиной, и мечталъ:
- Какъ до двухсотъ рублей къ будущей зимѣ накоплю - сейчасъ же себѣ енотовую шубу сошью - и знай нашихъ!
Н. Лейкинъ.