ИМЕНИТОЕ КУПЕЧЕСТВО ВЪ ПРОВИНЦІИ.
- Что же вы, Федоръ Митричъ, дочку-то за Намордникова не отдали? И богатый, и образованный: въ уѣздномъ училищѣ курсъ кончилъ...
- Оттого и не отдалъ, что однимъ съ нами товаромъ торгуетъ... Не слѣдъ свои капиталы на поддержку канканерта давать.
***
- Скажи, почтенный, что это за лиминація?..
- Купецъ Палагеевъ племянницу выдаетъ... Онъ завсегда въ торжественныхъ случаяхъ свой домъ шкаликами и бумажными фонарями увѣшиваетъ... * *
*
- Я, папенька, новый романсъ разучила. Хотите, вамъ на фортепьянахъ сыграю?..
- Валяй! Только не очень по костямъ - то стучи, - помни, что эта махинація полторы тыщи стоитъ.
* *
*
- Однако, на поминкахъ у Шильина тѣсно было...
- Потому и тѣсно, что все толстобрюхое именитое купечество съѣхалось!..
* * *
- Тьфу, тьфу!..
- Что ты плюешься, сватъ?..
- Скоропадентъ навстрѣчу идетъ, а это у меня дурная примѣта... Перейдемъ лучше, сватъ, на другую сторону.
Grosso modo.
ДОМА.
(ИЗЪ ПРОВИНЦІАЛЬНАГО БЫТА).
Ежегодно, по окончаніи зимняго сезона резонеръ маленькихъ захо
лустныхъ сценъ Узенцовъ - Зарѣч - ный пріѣзжалъ въ Кулахметьевскъ для отдыха отъ безпре
рывной сутолоки закулисной жизни. Сбереженій артистъ не привозилъ никакихъ, и потому госпожа Узенцова - Зарѣчная, знавшая когда - то лучшіе дни, прини
малась за трудъ, ничего общаго
съ сценическимъ творчествомъ не имѣющій: она чистила кружева, вязала перчатки, дѣлала на платкахъ мѣтки гладью и такимъ образомъ зарабатывала отъ пятнадцати до двадцати рублей въ мѣсяцъ, пропитывая до слѣдующаго сезона себя и своего высокомѣрнаго супруга. Супругъ покупалъ себѣ полфунта табаку изъ перваго же заработка и безпрерывно дымилъ, отравляя воздухъ маленькой, полутемной комнатки. Но вотъ близилось начало лѣтняго сезона; женѣ начиналъ уже надоѣ
дать скучный трудъ, а цыганскую натуру тянуло къ странствованіямъ и приключеніямъ.
Утро. Чай только что отпитъ. Павелъ Романычъ лежитъ на продранномъ диванѣ и куритъ; жена доканчи
ваетъ какіе - то замысловатые иниціалы на тонкомъ батистѣ заказчицы.
- Ты бы написалъ въ Малыкоскъ, говоритъ она мужу. Тамъ ужъ, слышно, стали собирать труппу.
- Нечего мнѣ писать - то: меня найдутъ! отвѣчаетъ артистъ, дѣлая глубокую затяжку.
- Ищутъ тебя, а что - то никогда не находятъ... - Неужели?.. приподнимается съ подушки Узенцовъ. - Да ужъ такъ!..
- Сказалъ бы я тебѣ...
- Ольгинъ - Александровъ поталантливѣе тебя, да второй сезонъ не служитъ черезъ чванство - то!..
Павелъ Романычъ иронически кривитъ ротъ, съ достоинствомъ осматриваетъ бѣлый пышный галстукъ, крѣпкіе сапоги и произноситъ:
- Не въ чемъ ему служить - то, - оттого и сидитъ... - Да, обула, одѣла!..
- Ну, это вы... ахъ, оставьте! Не будетъ ли это вредно для вашей милости!..
- Женился - что говорилъ? «За четверыхъ буду работать», театръ въ Рыбинскѣ обѣщался снять, - показать себя хотѣлъ...
- И покажу! Окончу драму и - покажу!..
- Писатель какой... Дѣйствующихъ лицъ - то гдѣ возьмешь? - Кромѣ трактира нигдѣ не бываешь!..
- Мнѣ и не надо интеллигенцію - то современную... У меня скиты на сценѣ... Шайки разныя заволжскія... Ушкуйники... сообщилъ артистъ.
Въ это время въ корридорѣ раздались чьи - то гулкіе шаги. Павелъ Романычъ моментально шмыгнулъ въ другую комнату, окно изъ которой выходило въ переулокъ.
Въ комнату съ огромной корзинкой вошла торговка зеленщица.
- Здравствуй, барыня!
- Здравствуй, Семеновна! грустно привѣтствовала гостью Узенцова - Зарѣчная.
- Обѣщались, сударыня... начала было торговка.
- Подождать придется, Семеновна, робко отвѣчала Зарѣчная. - Самъ ушелъ, а у меня, знаешь вѣдь...
- Нѣтъ, ужъ, я издохну здѣсь, а не уйду!.. вдругъ взвизгнула гостья, и плотно присѣла около корзины...
Прошло полчаса... часъ. Зарѣчный все ждалъ. Наконецъ сообразивъ, что наступило время обычнаго собранія въ облюбованной пивной, онъ надѣлъ фуражку, тихо влѣзъ на подоконникъ и... прыгнулъ въ переулокъ...
А. Кулаковъ.
ПРЕМЬЕРЫ.
Сагаста золъ:
Въ странѣ расколъ, Въ странѣ разбой, А въ морѣ бой.
Глядитъ смѣлѣй
Сэръ Макъ - Кинлей. Унылъ и вялъ -
«Престижъ мой палъ, «Лечу я внизъ,
«Чортъ побери!» - Ворчитъ маркизъ Салюсбери.
А въ Вѣнѣ адъ -
Шумитъ рейхсратъ,
Всѣ бьютъ въ набатъ И, хлопотунъ,
Бормочетъ Тунъ:
Was soll ich thun?!
Жанъ Санаржанъ.
ТУЧКИ.
Молодая чета сидитъ въ уютной маленькой комнаткѣ. Бѣлыя сумерки привѣтливо смотрятъ въ окно.
Онъ съ нѣжной страстью привлекаетъ ее къ своей груди.
- О, моя дорогая, милая, славная, кроткая, ласковая!.. шепчетъ горячо онъ. - Если бы ты только знала, какъ безконечно, какъ необъятно я люблю тебя... уже годъ про
шелъ со дня нашей свадьбы, но какъ быстро пролетѣлъ онъ... Вѣришь ли, я чувствую себя неизмѣримо счастливымъ... счастье мое глубоко, прочно, ненарушимо.
- Котикъ мой, солнышко мое ясное! а я развѣ менѣе счастлива? Голубокъ мой! ты добрый, умный, балуешь меня, какъ ребенка...
Поцѣлуи, какъ волны, плескались въ воздухѣ.
- Я дышу тобою, я всю, всю тебя люблю... каждый пальчикъ, каждый ноготокъ, каждый волосикъ...
Въ доказательство, онъ поочередно цѣловалъ пальцы, руки, волосы жены.
- Ласточка моя! Я люблю тебя такою, какая ты есть: со всѣми твоими прихотями, капризами...
- Что - о? Капризами? Прихотями? удивилась она. Легкое облачко пробѣжало по ея розовому личику.
- Ну, да, золотая моя... со всѣми твоими слабостями и недостатками, которые, повѣрь, мнѣ такъ же дороги, какъ и достоинства...
- Какъ? Со слабостями, недостатками? Тучка затуманила ея глазки.
- Ну, да... то - есть, я хочу сказать... именно, что
иногда... Разумѣется, нельзя же всегда быть въ одинаковомъ настроеніи... я понимаю это... но иногда ты становишься... какъ бы это выразиться точнѣе... ну, немножко...
- Говори, говори, это интересно...
Она взглянула на него сквозь нависшую на бровяхъ темную тучу.
- Немножно требовательной... ну, и перестаешь входить въ мое, положеніе... допускаешь рѣзкости... стано
вишься нечуткой... нервничаешь... бываешь вспыльчивой... несправедливой... Я понимаю...
- А!... Вотъ оно что!... Мило! Ну, знаешь, если я начну перечислять твои качества...
- То? какія же такія «качества»? - Хочешь знать? - Любопытно.
- О, изволь!.. Я отлично узнала тебя въ этотъ годъ... Ты любишь меня только временами, а потомъ стано
вишься холоднымъ, непривѣтливымъ, желчнымъ... мои желанія для тебя ничто... капризы, прихоти, рѣзкости!.. Это - я - то? Да ты на себя посмотри: со всякой другой веселъ, доволенъ, а со мной цѣлые дни можешь промолчать, какъ пень...
На ея глазахъ выступили двѣ крупныя росинки.
- Позволь, что за сравненія: какъ пень ? Я же не говорю, напримѣръ, что временами ты просто несносна... Твои слова указываютъ только, что подъ твоей красивой внѣшностью порядочно - таки грубости...
- Несносна?.. Грубость?.. Во мнѣ? Вотъ - вотъ, я убѣдилась давно, что ты способенъ оскорблять меня, какъ послѣднюю тварь... Я груба?!., я несносна?!.. Тогда ты, прости за откровенность, - прямо чурбанъ неотесанный!..
- Послушай, да это изъ рукъ вонъ, что такое! Я пришелъ къ тебѣ измученный, усталый - для тебя же тру
жусь какъ волъ - и вотъ награда! Вмѣсто ласки, участія - отвратительныя сцены! Пойми же, что это некультурность, невоспитанность, неделикатность, безчувственность!...
- Ты... ты самъ безчувственный... Ты несносный... невыносимый... дикій... злой... грубіянъ... Да, да, молчи, а то либо нагрубишь, либо оскорбишь...
- Послушай! Но я требую, наконецъ, прекратить этотъ потокъ уличной брани...
- Такъ я и ждала! Я уличная... я... я... Ахъ! ты скоро бить меня начнешь... Извергъ... варваръ... бей, бей же... ну?... Ай... дурно!..
Брилліантовый дождикъ обильно оросилъ лазурь ея очей и пурпуръ ланитъ.
На крикъ бурнымъ ураганомъ ворвалась въ кабинетъ belle - maman. Изъ ея глазъ блеснули яркія молніи. Вслѣдъ за тѣмъ, грозно зарокоталъ зловѣщій громъ. Началась буря. К. Королевичъ.

БУКОЛИКА.

Съ милой я не поѣду на дачу. Надоѣли мнѣ дачи - шабашъ! Лучше выстрою я наудачу
Ей въ глуши, возлѣ рѣчки, шалашъ. И какъ только дни лѣта примчатся, Поселимся мы съ ней въ шалашѣ.
Станетъ милая въ рѣчкѣ купаться, Гребнемъ косу чесать въ камышѣ. По утрамъ она легкой газелью
Будетъ въ лѣсъ отъ меня убѣгать;
Каждый день я пастушьей свирѣлью На обѣдъ буду милую звать.
Буду Пушкина ей, буду Фета
Подъ раскидистымъ кленомъ читать, Птичій хоръ подряжу на все лѣто Я для милой и пѣть, и свистать.
А чтобъ волки на насъ не напали,
И чтобъ лѣшій не вздумалъ шалить, Я изъ дѣдовской старой пищали По ночамъ буду грозно палить.
И. Марсъ.
вамъ его передадутъ, хмуро сказалъ дачникъ. - Петенька, подними мячикъ и передай его дамѣ, обратился онъ къ игравшему въ саду сыну - гимназисту.
- Ахъ, зачѣмъ же тревожить ребенка! вскрикнула дама. - Лучше я сама... Мой грѣхъ, такъ я должна сама и потрудиться.
И прежде чѣмъ мальчикъ успѣлъ броситься за мячикомъ, дама отскочила отъ рѣшетки, бросилась на улицу, и ужъ входила черезъ калитку въ садикъ, гдѣ былъ мячикъ.
- Мнѣ, право, такъ совѣстно васъ безпокоить, но такой случай... бормотала она. - Этотъ мячикъ игрушка нашего Бибишки. Собачка у насъ есть... мопсикъ... И удивительно, какъ она любитъ съ мячикомъ играть. Я кидала ей мячикъ и по неосторожности перекинула въ вашъ садъ.
Дама подняла мячикъ, приблизилась къ террасѣ и продолжала:
- Ну-съ, теперь позвольте васъ поблагодарить за вашу любезность.
- За какую любезность? не вытерпѣла - таки и спросила сидѣвшая на террасѣ дачница, хотя мужъ и мигалъ ей, чтобъ она молчала.
- Вы спрашиваете, за какую любезность? Да какъ же не любезность! Вотъ вы были настолько добры, что позволили...
Дама нѣсколько замялась и продолжала:
- Впрочемъ, и то сказать... Вѣдь мы сосѣди... Мы даже должны оказывать другъ другу снисхож
деніе, и если, въ свою очередь, вамъ что - нибудь отъ насъ съ дочерью понадобится, то и я къ вашимъ
услугамъ... О, я не нелюдимка! Не худо бы намъ даже и настоящимъ манеромъ познакомиться. Вѣдь мы живемъ бокъ о бокъ. Комната моей дочери окно въ окно кабинета вашего мужа. Она только и говоритъ: «какой это, мамаша, трудолюбивый госпо
динъ! Пріѣзжаетъ на дачу для отдыха и пишетъ до часу ночи». Итакъ-съ, я вдова надворнаго совѣт
ника, живу пенсіей, имѣю и кое - какія свои крохи. Мужъ мой былъ начальникомъ станціи на желѣзной дорогѣ, но не долго... Знаете, между нами есть даже нѣкоторое сходство въ характерахъ, мадамъ... То - есть, не въ характерахъ, а во вкусахъ. Да, во вку
сахъ... И наконецъ, у насъ однѣ симпатіи... Вотъ, напримѣръ, я видѣла сегодня съ нашего балкона, что вы купили себѣ у рыбака сига къ обѣду. Пред
ставьте, и я купила сига! Марьей Владимировной васъ, кажется, величать? спросила она дачницу.
- Да, Марьей Владиміровной, угрюмо пробормотала та.
- А я Софья Петровна. Прошу любить и жаловать. А дочь моя Вѣра Карловна. Мужъ мой былъ обрусѣвшій нѣмецъ, и до того обрусѣвшій, что онъ даже со мной по постамъ постное ѣлъ, въ нашу русскую церковь ходилъ и свѣчки ставилъ. А пост
ные пироги съ грибами и кашей любилъ даже больше скоромныхъ. Когда мы жили на станціи, у насъ грибы были ни по чемъ. Каждый день прихо
дили бабы съ грибами. А васъ, мосье, какъ звать? обратилась она къ дачнику.
Тотъ сдѣлалъ видъ, что не слышитъ вопроса, поднялся съ мѣста, сошелъ съ террасы и направился въ садъ.
- А васъ какъ звать - съ? повторила вопросъ дама.
- Иванъ Петровичъ я, если ужъ вамъ такъ интересно, иронически улыбнулся дачникъ.
- Да вѣдь живемъ рядомъ. Нельзя же не знать, какъ зовутъ сосѣдей. А впрочемъ... Ну, до свиданья.
Дама поклонилась и юркнула въ калитку.
Дачникъ подошелъ къ калиткѣ, чтобы запереть ее на задвижку, и носъ съ носомъ столкнулся съ уса
той физіономіей сосѣда изъ другой дачи. Тотъ стоялъ и говорилъ:
- Сосѣду добраго здоровья желаю. Живемъ рядомъ, а не можемъ познакомиться. Не желаете ли, я вамъ могу предложить отличныхъ черносмородинныхъ
почекъ на настойку. Впрочемъ, что я... Надо сначала отрекомендоваться... Чернобыльниковъ, Михаилъ Ива
новъ... отставной военный... кавалеристъ... но нынѣ занимаюсь частными предпріятіями. Чернобыльни
ковъ... А ваше имя, отчество и фамилію я знаю. Прошу любить и жаловать, Иванъ Петровичъ. Человѣкъ я простой, то, что говорится - рубаха.
И онъ протянулъ дачнику руку.
Н. Дейкинъ.