Во вторникъ на этой недѣлѣ, г-жа публика приглашалась, посредствомъ объявленій на первой страницѣ газетъ,
пріѣхать въ Царское Село и отправиться на скаковой ипподромъ, чтобы присутствовать на «финишѣ» велосипедной гонки Москва - Петербургъ.
Финишъ былъ назначенъ «отъ 11 часовъ утра до 6 часовъ вечера».
Нечего сказать, заманчивое удовольствіе: просидѣть семь часовъ на ипподромѣ, въ ожиданіи, когда эти велосипедные молодцы пріѣдутъ по - одиночкѣ изъ Москвы.
Гг. велосипедисты воображаютъ, что весь міръ помѣшался на велосипедномъ спортѣ.
Мы подучили слѣдующее письмо:
«Не откажите разрѣшить мои сомнѣнія. Существуютъ ли въ Константинополѣ статскіе совѣтники, коллежскіе совѣтники, надворные совѣтники и титулярные совѣтники?
«Вопросъ, можетъ быть, покажется вамъ страннымъ; но вотъ въ чемъ дѣло:
«Я привыкъ вѣрить въ «Вѣстникъ Европы». Это журналъ солидный, вдумчивый, обстоятельный. Онъ зря слова не скажетъ. Ну, а просматривая на деревенскомъ досугѣ переводный романъ «Безпочвенники», печатавшійся въ «Вѣстникѣ Европы», я наткнулся на разсказъ прекрасной армянки Аравіанъ о томъ, что ея отецъ былъ
«статскимъ совѣтникомъ въ Константинополѣ».
«Мнѣ кажется, что прекрасная армянка вретъ, и что статскихъ совѣтниковъ въ Константинополѣ нѣтъ. «Но зачѣмъ же г. Стасюлевичъ это позволяетъ?»
И. Грэкъ.
НѢЧТО ПОЛИТИЧЕСКОЕ. Янки грозное вымолвилъ слово:
Онъ, себѣ мысля сдѣлать прибавку, Предлагаетъ испанцу сурово
Изъ Америки выйти въ отставку. Но испанецъ - герой: не согласенъ
Онъ покинуть антильскихъ пенатовъ, И грозится онъ, въ гнѣвѣ ужасенъ, Учинить сокращеніе Штатовъ.
Люциферъ.
ДЯДЕНЬКА.
«...Пріѣзжайте, милый дяденька, коли можете, немедленно, по
тому старуха въ своемъ полномъ безуміи все можетъ отказать той самой мерзавкѣ, о которой я пи
сала вамъ въ прошломъ письмѣ моемъ. Будетъ плохо, если безъ васъ составятъ завѣщаніе и мы останемся точно какіе - нибудь не
годяи... Мнѣ, вдовѣ безпріютной, и тетенькѣ Матренѣ съ ея пьянымъ лѣшимъ придется
послѣ такого оборота дѣлъ по міру итти; да и самимъ вамъ, думаю, не сладко выпустить изъ рукъ такой кусокъ»...
Написавъ эти строки, Марфа Семеновна облегченно вздохнула, возложивъ всѣ надежды на прибытіе дѣятель
наго дяденьки, безъ котораго она терялась и не находила возможности отклонить набѣгавшую бѣду. А бѣда была нешуточная: старуха Кочегарова, ихъ родственница, бо
гатая и бездѣтная купеческая вдова, всѣми угасавшими силами своей души привязалась къ маленькой дочери своей экономки, собиралась ее «усыновить» и затѣмъ передать все благопріобрѣтенное мужемъ имущество и
тесь. У насъ здѣсь мѣсто спокойное, и ни - Боже мой! Я вотъ семь годовъ въ здѣшнихъ мѣстахъ дворникомъ, а чтобы какое баловство - Боже ивбави!
- Да что ты мнѣ говоришь! Зачѣмъ ты меня утѣшаешь? Я все равно не могу спать не запершись. Ни у балконной двери нѣтъ запора, ни у кухни. И кухня безъ замка.
- И кухня безъ замка? удивился дворникъ. - Ну, это, надо полагать, кто - нибудь отвинтилъ и пропилъ.
- Вотъ видишь, даже замки дверные воруютъ, а ты говоришь, чтобы я не боялся баловства.
- Насчетъ баловства - ни - ни... Истинно говорю. Замокъ не вещи, а чтобы вещи воровать - ахъ, оставьте. Лѣтось, правда, съ углового балкона вонъ съ той дачи парусину ободрали, а чтобы насчетъ вещей, такъ у насъ даже и не слыхано.
Михаилъ Ивановичъ начиналъ горячиться.
- Какъ хочешь, а мнѣ чтобъ запоры были! Сейчасъ чтобъ были! закричалъ онъ. - Слышишь?
- Завтра мы задвижечку и крючки привинтимъ, ваше высокое благородіе. А сегодня откуда же? Судите сами. Надо тоже хозяину доложить.
- Иди и докладывай своему хозяину, а я безъ запоровъ спать не буду.
- Позвольте, ваша милость. Хозяинъ въ городѣ. Нашъ хозяинъ здѣсь не живетъ. Нешто онъ можетъ въ такихъ дачахъ существовать? У него квартира - то ой - ой! Что дворецъ... А вмѣсто дачи онъ заграницу на кислыя воды. Да чего вы, сударь, сомнѣ
капиталы. По цѣлымъ днямъ она нянчилась съ дѣвочкой, кормила ее до отвала сластями и смертельно скучала, когда ребенка не было на ея глазахъ. Это была страсть старческая и болѣзненная. Марфа Семеновна и другіе многочисленные родственники вели противъ «счастливой малютки» ожесточенную и глухую интригу, но не могли ни вырвать, ни охладить привязанности.
- Вотъ дяденька бы только... успокоивала всѣхъ Марфа Семеновна. - Онъ турнетъ... онъ такъ деликатно... шаркнетъ въ затылокъ - то...
Прибылъ, наконецъ, и давно ожидаемый дяденька. Это былъ тертый калачъ, съ запасомъ большой житейской опытности и юркости. Проницательнымъ окомъ стратега окинулъ онъ поле битвы, соразмѣрилъ силы, разсчиталъ шансы побѣды и пораженія и принялся за дѣло. Дождавшись, когда всѣ родственники схлынули, онъ зашелъ въ комнату дѣвочки, нагнулся къ ребенку, игравшему въ куклы, звонко поцѣловалъ его нѣсколько разъ и, въ полной увѣренности, что старуха все слышитъ, началъ разговоръ, преднамѣренно возвышая голосъ.
- Любишь бабушку - то?
- Люблю, отвѣчала дѣвочка.
- Люби ее, милая, и я ее люблю... Бабушка добрая... хорошая... У тебя папаши нѣтъ? - Нѣтъ.
- И дяди нѣтъ? - Нѣтъ.
- Зови меня дядей... Сиротка ненаглядная!.. Молись Богу за бабушку, и я молюсь за нее...
Вошла мать дѣвочки.
- Забавляю любимицу - то, отнесся къ ней «дяденька». - Пріятно весьма, когда въ домѣ есть эдакая утѣха, эдакая крошка безгрѣшная...
Старуха изъ своей комнаты прислушивалась и восхищалась.
Начавъ столь удачно, «дяденька» съ такимъ же успѣхомъ и продолжалъ начатую политику. Онъ игралъ съ дѣвочкой, входилъ въ ея интересы, бралъ на руки и бѣжалъ съ нею къ старухѣ, восторженна восклицая:
- И гдѣ вы, бабенька, такое сокровище нашли, какъ васъ Господь милостивый надразумѣлъ на столь доброе
дѣло!!.
- Сядь, размягчалась старуха, - побесѣдуй... умникъ. У одного нашлось сердце, одинъ ты понялъ... оцѣнилъ.
- Корысть у всѣхъ, бабенька, очень велика, обширна несоразмѣрно, ваалъ всѣхъ смущаетъ, вотъ и злобствуютъ и распаляютъ въ себѣ зависть сатанинскую... А что она кому сдѣлать можетъ... милашка!
И онъ принимался цѣловать ребенка.
- Ну, что, дяденька, какъ? освѣдомлялась Марфа Семеновна.
- Какъ! Развѣ подѣлаешь чего... въ эдакомъ разѣ!..
Марфа Семеновна блѣднѣла отъ злобы и съ бранью покидала ненавистный домъ.
А «дяденька» шелъ въ дѣтскую, гдѣ опять раздавалась его ласковая, медоточивая рѣчь...
Прошло мѣсяца два. Въ одну темную, непогодную ночь сидѣлъ дяденька въ спальнѣ старушки и своимъ крупнымъ гвоздеобравнымъ почеркомъ царапалъ «проэктъ»:
«Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа... 3) Племяннику моему Павлу Степановичу Космачеву завѣщаю де
вять тысячъ рублей, хранящіеся въ Государственномъ Банкѣ въ билетахъ восточнаго займа, и плодовый садъ, находящійся въ урочищѣ «Зауморье»; 4) всѣ же осталь
ные денежные капиталы, гдѣ бы оные ни находились и все нижепоименованное имущество завѣщаю дочери от
ставного унтеръ - офицера Прасковьѣ Тихоновнѣ Ганашилкиной»... Когда дѣло было формально обработано, дяденька объявилъ о семъ собравшимся родственникамъ.
- Гдѣ у васъ совѣсть - то, дяденька? Гдѣ у васъ душа - то?!..
- Душа - то?.. У меня она на своемъ мѣстѣ безсмертная, гдѣ ей и слѣдуетъ быть, отвѣчалъ «дяденька». - А
вотъ малютку безпріютную гнать... преслѣдовать какъ собаку... удобно? Э - эхъ, черти жестокосердые!..
И дяденька съ достоинствомъ оставилъ пріунывшую стаю родственниковъ...
А. Кулаковъ.
ваетесь - то? Только печенки себѣ портите. Ужъ коли ежели что, то вотъ сейчасъ взялъ задвинулъ двери мебелью, и никто васъ не тронетъ. Мѣсто здѣсь спокойное, баловства никакого, а вы сомнѣваетесь.
- Ну, дачи! всплескиваетъ руками Михаилъ Ивановичъ. - Бѣги ты сейчасъ въ лавочку и принеси мнѣ крючковъ. Или... нѣтъ. Что я! Ты еле на ногахъ стоишь.
- Въ лучшемъ видѣ добреду... бормочетъ дворникъ.
- Нѣтъ, нѣтъ. Тебѣ если дать деньги на крючки, то ты попадешь въ винную лавку и, вмѣсто крючковъ, мерзавчиковъ себѣ накупишь.
- Ни въ жизнь. Заперта теперь винная лавка.
- Аннушка! кричитъ Михаилъ Ивановичъ и спохватывается. - А, чортъ возьми! Она только что сейчасъ въ лавочку убѣжала. Придется вторую прислугу туда же отправлять. Матрена! Сходи за крючками.
- Не извольте, сударь, безпокоиться. Въ здѣшней лавочкѣ нѣтъ крючковъ. Но гвозье, если для вашей милости желательно...
- Долженъ же я какъ - нибудь запереться!
- Гвозьемъ, самое лучшее гвозьемъ. Теперича ежели здѣсь полуторный гвоздь запустить, то и замка не надо. Лучше замка. У насъ капитанъ стоялъ, такъ всегда такъ, всегда гвозьемъ. Позвольте, су
дарь, я вамъ запущу въ дверь гвоздь, а вы мнѣ за это на чай, чтобы выпить за здоровье вашей милости.
ИЗЪ ИСПАНСКОЙ жизни.
Донъ Альваръ по саду бродитъ Безъ плаща и безъ сомбреро;
Два часа Альваръ ужъ ходитъ, Горячится донъ безъ мѣры.
Почему жъ онъ не съ гитарой, Не поетъ онъ серенаду -
Пѣснь любви Севильи старой, Два часа бродя по саду?
Почему не вызываетъ
На балконъ онъ Маргариту? Почему онъ такъ вздыхаетъ,
На балконъ глядя сердито?
Утомившись перепалкой, Донна выгнала Альвара
Изъ квартиры толстой палкой, И ему не до гитары.
Донъ Базиліо.
Онъ былъ извѣстный и даже, нѣкоторымъ образомъ, «славный» капельмейстеръ. она - дѣвица «подъ пятьдесятъ». Онъ каждый вечеръ, для услажденія слуха почтеннѣйшей публики, съ восьми часовъ методически раз
махивалъ палочкой, очень ритмично ведя... нѣтъ, скорѣе, идя за оркестромъ. Почтеннѣйшей публикѣ, въ сущности, не было никакого дѣла до того, что и какъ играютъ музыканты. Оркестръ всегда только мѣшалъ ея разгово
рамъ, временами даже заглушая ихъ. Многимъ это сильно не правилось. - «Какъ онъ громко играетъ!» - говорили нѣкоторые, - «оглохнуть можно! Ни слова нельзя разо
брать! Чортъ знаетъ, что такое! Пойдемте, господа, въ садъ!»
Только одна наша дѣва «подъ пятьдесятъ» относилась къ музыкѣ какъ къ священнодѣйствію, не отрывая сіявшаго восторгомъ взора отъ широкой спины капельмей
стера. Для нея не существовало времени. Она забиралась въ залу съ пяти часовъ, а уходила, когда уже гасили лампы... Капельмейстеръ былъ ея кумиръ, недосягаемое для нея божество.
Такъ прошло четыре года. Все это время она копила деньги, т. е, дѣлала сбереженія изъ своей ничтожной пенсіи. Она замѣнила лучшаго своего друга - кофе, ци
корной бурдой, стала ѣсть только картофель да кашу.
Ея жалкій гардеробъ уже давно не обновлялся... Частицу своихъ сбереженій она тратила только на разноцвѣтные шелка. Она вышивала роскошное полотенце. Подошелъ, наконецъ, день, когда оно, это полотенце, было готово. Къ этому времени у нея накопилось двадцать рублей.
То была какъ разъ стоимость большого лавроваго вѣнка, приличествовавшаго таланту «славнаго» капельмейстера.
Наступилъ день его бенефиса. Вѣнокъ былъ уже давно заказамъ и, наконецъ, послѣ долгихъ ожиданій и даже терзаній, доставленъ почитательницѣ великаго таланта. Съ особенною торжественностью навязала она на него полотенце и на извозчикѣ повезла туда, куда столько лѣтъ, и въ дождь и въ слякоть, ходила только пѣшкомъ.
Вѣнокъ былъ внесенъ и врученъ капельдинеру вмѣстѣ съ приказаніемъ поднести его въ концѣ перваго отдѣленія, послѣ «Музыкальной табакерки», бывшей конькомъ славнаго маэстро.
Бенефиціантъ былъ встрѣченъ тушемъ и апплодисментами, хотя и безъ подношеній. Онъ съ толкомъ и разста
новкой продирижировалъ увертюру. Послѣ этого пѣли пѣвцы скорѣе носомъ, чѣмъ ртомъ, и пѣвицы болѣе гла
зами, чѣмъ голосомъ. Они были изъ мѣстныхъ дачниковъ, а потому и имѣли соотвѣтственный своимъ знакомствамъ успѣхъ, даже съ подношеніями. Наконецъ, выступилъ со
листъ на флейтѣ. Къ нему почитательница бенефиціанта не чувствовала никакой симпатіи. Онъ замѣчательно уродливо кривилъ губы и больше плевалъ, чѣмъ игралъ.
Дворникъ взялъ гвоздь и молотокъ и сталъ забивать балконную стеклянную дверь, но, покачнувшись на ногахъ, наперъ плечомъ на стекло и оно зазвенѣло, вылетѣвъ въ видѣ осколковъ изъ рамы.
- Ну, что ты надѣлалъ мнѣ, мерзавецъ! вопіялъ Михаилъ Ивановичъ. - Теперь мы и безъ запоровъ, и безъ стекла!
- Не въ часъ взялся. Это домовой, сударь, подшалилъ. А только вы не обижайтесь. Теперича если взять подушку и заставить ею вотъ это самое мѣсто...
- Вонъ отсюда! И чтобъ духу твоего здѣсь небыло! затопалъ на дворника раздраженный Михаилъ Ивановичъ.
Дворникъ не уходилъ. Онъ стоялъ посреди комнаты, разводилъ руками и говорилъ:
- Ну, господа! Поищи другихъ такихъ безпокойныхъ господъ!
Его вытолкали за дверь.
Черезъ часъ семейство, забивъ гвоздями обѣ двери и заткнувъ дыру въ стеклѣ подушкой, а также наставивъ отъ воровъ вездѣ капканы изъ мебели, улеглось спать.
Сонъ былъ тревожный.
Н. Лейкинъ.
пріѣхать въ Царское Село и отправиться на скаковой ипподромъ, чтобы присутствовать на «финишѣ» велосипедной гонки Москва - Петербургъ.
Финишъ былъ назначенъ «отъ 11 часовъ утра до 6 часовъ вечера».
Нечего сказать, заманчивое удовольствіе: просидѣть семь часовъ на ипподромѣ, въ ожиданіи, когда эти велосипедные молодцы пріѣдутъ по - одиночкѣ изъ Москвы.
Гг. велосипедисты воображаютъ, что весь міръ помѣшался на велосипедномъ спортѣ.
Мы подучили слѣдующее письмо:
«Не откажите разрѣшить мои сомнѣнія. Существуютъ ли въ Константинополѣ статскіе совѣтники, коллежскіе совѣтники, надворные совѣтники и титулярные совѣтники?
«Вопросъ, можетъ быть, покажется вамъ страннымъ; но вотъ въ чемъ дѣло:
«Я привыкъ вѣрить въ «Вѣстникъ Европы». Это журналъ солидный, вдумчивый, обстоятельный. Онъ зря слова не скажетъ. Ну, а просматривая на деревенскомъ досугѣ переводный романъ «Безпочвенники», печатавшійся въ «Вѣстникѣ Европы», я наткнулся на разсказъ прекрасной армянки Аравіанъ о томъ, что ея отецъ былъ
«статскимъ совѣтникомъ въ Константинополѣ».
«Мнѣ кажется, что прекрасная армянка вретъ, и что статскихъ совѣтниковъ въ Константинополѣ нѣтъ. «Но зачѣмъ же г. Стасюлевичъ это позволяетъ?»
И. Грэкъ.
НѢЧТО ПОЛИТИЧЕСКОЕ. Янки грозное вымолвилъ слово:
Онъ, себѣ мысля сдѣлать прибавку, Предлагаетъ испанцу сурово
Изъ Америки выйти въ отставку. Но испанецъ - герой: не согласенъ
Онъ покинуть антильскихъ пенатовъ, И грозится онъ, въ гнѣвѣ ужасенъ, Учинить сокращеніе Штатовъ.
Люциферъ.
ДЯДЕНЬКА.
«...Пріѣзжайте, милый дяденька, коли можете, немедленно, по
тому старуха въ своемъ полномъ безуміи все можетъ отказать той самой мерзавкѣ, о которой я пи
сала вамъ въ прошломъ письмѣ моемъ. Будетъ плохо, если безъ васъ составятъ завѣщаніе и мы останемся точно какіе - нибудь не
годяи... Мнѣ, вдовѣ безпріютной, и тетенькѣ Матренѣ съ ея пьянымъ лѣшимъ придется
послѣ такого оборота дѣлъ по міру итти; да и самимъ вамъ, думаю, не сладко выпустить изъ рукъ такой кусокъ»...
Написавъ эти строки, Марфа Семеновна облегченно вздохнула, возложивъ всѣ надежды на прибытіе дѣятель
наго дяденьки, безъ котораго она терялась и не находила возможности отклонить набѣгавшую бѣду. А бѣда была нешуточная: старуха Кочегарова, ихъ родственница, бо
гатая и бездѣтная купеческая вдова, всѣми угасавшими силами своей души привязалась къ маленькой дочери своей экономки, собиралась ее «усыновить» и затѣмъ передать все благопріобрѣтенное мужемъ имущество и
тесь. У насъ здѣсь мѣсто спокойное, и ни - Боже мой! Я вотъ семь годовъ въ здѣшнихъ мѣстахъ дворникомъ, а чтобы какое баловство - Боже ивбави!
- Да что ты мнѣ говоришь! Зачѣмъ ты меня утѣшаешь? Я все равно не могу спать не запершись. Ни у балконной двери нѣтъ запора, ни у кухни. И кухня безъ замка.
- И кухня безъ замка? удивился дворникъ. - Ну, это, надо полагать, кто - нибудь отвинтилъ и пропилъ.
- Вотъ видишь, даже замки дверные воруютъ, а ты говоришь, чтобы я не боялся баловства.
- Насчетъ баловства - ни - ни... Истинно говорю. Замокъ не вещи, а чтобы вещи воровать - ахъ, оставьте. Лѣтось, правда, съ углового балкона вонъ съ той дачи парусину ободрали, а чтобы насчетъ вещей, такъ у насъ даже и не слыхано.
Михаилъ Ивановичъ начиналъ горячиться.
- Какъ хочешь, а мнѣ чтобъ запоры были! Сейчасъ чтобъ были! закричалъ онъ. - Слышишь?
- Завтра мы задвижечку и крючки привинтимъ, ваше высокое благородіе. А сегодня откуда же? Судите сами. Надо тоже хозяину доложить.
- Иди и докладывай своему хозяину, а я безъ запоровъ спать не буду.
- Позвольте, ваша милость. Хозяинъ въ городѣ. Нашъ хозяинъ здѣсь не живетъ. Нешто онъ можетъ въ такихъ дачахъ существовать? У него квартира - то ой - ой! Что дворецъ... А вмѣсто дачи онъ заграницу на кислыя воды. Да чего вы, сударь, сомнѣ
капиталы. По цѣлымъ днямъ она нянчилась съ дѣвочкой, кормила ее до отвала сластями и смертельно скучала, когда ребенка не было на ея глазахъ. Это была страсть старческая и болѣзненная. Марфа Семеновна и другіе многочисленные родственники вели противъ «счастливой малютки» ожесточенную и глухую интригу, но не могли ни вырвать, ни охладить привязанности.
- Вотъ дяденька бы только... успокоивала всѣхъ Марфа Семеновна. - Онъ турнетъ... онъ такъ деликатно... шаркнетъ въ затылокъ - то...
Прибылъ, наконецъ, и давно ожидаемый дяденька. Это былъ тертый калачъ, съ запасомъ большой житейской опытности и юркости. Проницательнымъ окомъ стратега окинулъ онъ поле битвы, соразмѣрилъ силы, разсчиталъ шансы побѣды и пораженія и принялся за дѣло. Дождавшись, когда всѣ родственники схлынули, онъ зашелъ въ комнату дѣвочки, нагнулся къ ребенку, игравшему въ куклы, звонко поцѣловалъ его нѣсколько разъ и, въ полной увѣренности, что старуха все слышитъ, началъ разговоръ, преднамѣренно возвышая голосъ.
- Любишь бабушку - то?
- Люблю, отвѣчала дѣвочка.
- Люби ее, милая, и я ее люблю... Бабушка добрая... хорошая... У тебя папаши нѣтъ? - Нѣтъ.
- И дяди нѣтъ? - Нѣтъ.
- Зови меня дядей... Сиротка ненаглядная!.. Молись Богу за бабушку, и я молюсь за нее...
Вошла мать дѣвочки.
- Забавляю любимицу - то, отнесся къ ней «дяденька». - Пріятно весьма, когда въ домѣ есть эдакая утѣха, эдакая крошка безгрѣшная...
Старуха изъ своей комнаты прислушивалась и восхищалась.
Начавъ столь удачно, «дяденька» съ такимъ же успѣхомъ и продолжалъ начатую политику. Онъ игралъ съ дѣвочкой, входилъ въ ея интересы, бралъ на руки и бѣжалъ съ нею къ старухѣ, восторженна восклицая:
- И гдѣ вы, бабенька, такое сокровище нашли, какъ васъ Господь милостивый надразумѣлъ на столь доброе
дѣло!!.
- Сядь, размягчалась старуха, - побесѣдуй... умникъ. У одного нашлось сердце, одинъ ты понялъ... оцѣнилъ.
- Корысть у всѣхъ, бабенька, очень велика, обширна несоразмѣрно, ваалъ всѣхъ смущаетъ, вотъ и злобствуютъ и распаляютъ въ себѣ зависть сатанинскую... А что она кому сдѣлать можетъ... милашка!
И онъ принимался цѣловать ребенка.
- Ну, что, дяденька, какъ? освѣдомлялась Марфа Семеновна.
- Какъ! Развѣ подѣлаешь чего... въ эдакомъ разѣ!..
Марфа Семеновна блѣднѣла отъ злобы и съ бранью покидала ненавистный домъ.
А «дяденька» шелъ въ дѣтскую, гдѣ опять раздавалась его ласковая, медоточивая рѣчь...
Прошло мѣсяца два. Въ одну темную, непогодную ночь сидѣлъ дяденька въ спальнѣ старушки и своимъ крупнымъ гвоздеобравнымъ почеркомъ царапалъ «проэктъ»:
«Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа... 3) Племяннику моему Павлу Степановичу Космачеву завѣщаю де
вять тысячъ рублей, хранящіеся въ Государственномъ Банкѣ въ билетахъ восточнаго займа, и плодовый садъ, находящійся въ урочищѣ «Зауморье»; 4) всѣ же осталь
ные денежные капиталы, гдѣ бы оные ни находились и все нижепоименованное имущество завѣщаю дочери от
ставного унтеръ - офицера Прасковьѣ Тихоновнѣ Ганашилкиной»... Когда дѣло было формально обработано, дяденька объявилъ о семъ собравшимся родственникамъ.
- Гдѣ у васъ совѣсть - то, дяденька? Гдѣ у васъ душа - то?!..
- Душа - то?.. У меня она на своемъ мѣстѣ безсмертная, гдѣ ей и слѣдуетъ быть, отвѣчалъ «дяденька». - А
вотъ малютку безпріютную гнать... преслѣдовать какъ собаку... удобно? Э - эхъ, черти жестокосердые!..
И дяденька съ достоинствомъ оставилъ пріунывшую стаю родственниковъ...
А. Кулаковъ.
ваетесь - то? Только печенки себѣ портите. Ужъ коли ежели что, то вотъ сейчасъ взялъ задвинулъ двери мебелью, и никто васъ не тронетъ. Мѣсто здѣсь спокойное, баловства никакого, а вы сомнѣваетесь.
- Ну, дачи! всплескиваетъ руками Михаилъ Ивановичъ. - Бѣги ты сейчасъ въ лавочку и принеси мнѣ крючковъ. Или... нѣтъ. Что я! Ты еле на ногахъ стоишь.
- Въ лучшемъ видѣ добреду... бормочетъ дворникъ.
- Нѣтъ, нѣтъ. Тебѣ если дать деньги на крючки, то ты попадешь въ винную лавку и, вмѣсто крючковъ, мерзавчиковъ себѣ накупишь.
- Ни въ жизнь. Заперта теперь винная лавка.
- Аннушка! кричитъ Михаилъ Ивановичъ и спохватывается. - А, чортъ возьми! Она только что сейчасъ въ лавочку убѣжала. Придется вторую прислугу туда же отправлять. Матрена! Сходи за крючками.
- Не извольте, сударь, безпокоиться. Въ здѣшней лавочкѣ нѣтъ крючковъ. Но гвозье, если для вашей милости желательно...
- Долженъ же я какъ - нибудь запереться!
- Гвозьемъ, самое лучшее гвозьемъ. Теперича ежели здѣсь полуторный гвоздь запустить, то и замка не надо. Лучше замка. У насъ капитанъ стоялъ, такъ всегда такъ, всегда гвозьемъ. Позвольте, су
дарь, я вамъ запущу въ дверь гвоздь, а вы мнѣ за это на чай, чтобы выпить за здоровье вашей милости.
ИЗЪ ИСПАНСКОЙ жизни.
Донъ Альваръ по саду бродитъ Безъ плаща и безъ сомбреро;
Два часа Альваръ ужъ ходитъ, Горячится донъ безъ мѣры.
Почему жъ онъ не съ гитарой, Не поетъ онъ серенаду -
Пѣснь любви Севильи старой, Два часа бродя по саду?
Почему не вызываетъ
На балконъ онъ Маргариту? Почему онъ такъ вздыхаетъ,
На балконъ глядя сердито?
Утомившись перепалкой, Донна выгнала Альвара
Изъ квартиры толстой палкой, И ему не до гитары.
Донъ Базиліо.
РОКОВОЕ НЕДОРАЗУМҌНІЕ.
Онъ былъ извѣстный и даже, нѣкоторымъ образомъ, «славный» капельмейстеръ. она - дѣвица «подъ пятьдесятъ». Онъ каждый вечеръ, для услажденія слуха почтеннѣйшей публики, съ восьми часовъ методически раз
махивалъ палочкой, очень ритмично ведя... нѣтъ, скорѣе, идя за оркестромъ. Почтеннѣйшей публикѣ, въ сущности, не было никакого дѣла до того, что и какъ играютъ музыканты. Оркестръ всегда только мѣшалъ ея разгово
рамъ, временами даже заглушая ихъ. Многимъ это сильно не правилось. - «Какъ онъ громко играетъ!» - говорили нѣкоторые, - «оглохнуть можно! Ни слова нельзя разо
брать! Чортъ знаетъ, что такое! Пойдемте, господа, въ садъ!»
Только одна наша дѣва «подъ пятьдесятъ» относилась къ музыкѣ какъ къ священнодѣйствію, не отрывая сіявшаго восторгомъ взора отъ широкой спины капельмей
стера. Для нея не существовало времени. Она забиралась въ залу съ пяти часовъ, а уходила, когда уже гасили лампы... Капельмейстеръ былъ ея кумиръ, недосягаемое для нея божество.
Такъ прошло четыре года. Все это время она копила деньги, т. е, дѣлала сбереженія изъ своей ничтожной пенсіи. Она замѣнила лучшаго своего друга - кофе, ци
корной бурдой, стала ѣсть только картофель да кашу.
Ея жалкій гардеробъ уже давно не обновлялся... Частицу своихъ сбереженій она тратила только на разноцвѣтные шелка. Она вышивала роскошное полотенце. Подошелъ, наконецъ, день, когда оно, это полотенце, было готово. Къ этому времени у нея накопилось двадцать рублей.
То была какъ разъ стоимость большого лавроваго вѣнка, приличествовавшаго таланту «славнаго» капельмейстера.
Наступилъ день его бенефиса. Вѣнокъ былъ уже давно заказамъ и, наконецъ, послѣ долгихъ ожиданій и даже терзаній, доставленъ почитательницѣ великаго таланта. Съ особенною торжественностью навязала она на него полотенце и на извозчикѣ повезла туда, куда столько лѣтъ, и въ дождь и въ слякоть, ходила только пѣшкомъ.
Вѣнокъ былъ внесенъ и врученъ капельдинеру вмѣстѣ съ приказаніемъ поднести его въ концѣ перваго отдѣленія, послѣ «Музыкальной табакерки», бывшей конькомъ славнаго маэстро.
Бенефиціантъ былъ встрѣченъ тушемъ и апплодисментами, хотя и безъ подношеній. Онъ съ толкомъ и разста
новкой продирижировалъ увертюру. Послѣ этого пѣли пѣвцы скорѣе носомъ, чѣмъ ртомъ, и пѣвицы болѣе гла
зами, чѣмъ голосомъ. Они были изъ мѣстныхъ дачниковъ, а потому и имѣли соотвѣтственный своимъ знакомствамъ успѣхъ, даже съ подношеніями. Наконецъ, выступилъ со
листъ на флейтѣ. Къ нему почитательница бенефиціанта не чувствовала никакой симпатіи. Онъ замѣчательно уродливо кривилъ губы и больше плевалъ, чѣмъ игралъ.
Дворникъ взялъ гвоздь и молотокъ и сталъ забивать балконную стеклянную дверь, но, покачнувшись на ногахъ, наперъ плечомъ на стекло и оно зазвенѣло, вылетѣвъ въ видѣ осколковъ изъ рамы.
- Ну, что ты надѣлалъ мнѣ, мерзавецъ! вопіялъ Михаилъ Ивановичъ. - Теперь мы и безъ запоровъ, и безъ стекла!
- Не въ часъ взялся. Это домовой, сударь, подшалилъ. А только вы не обижайтесь. Теперича если взять подушку и заставить ею вотъ это самое мѣсто...
- Вонъ отсюда! И чтобъ духу твоего здѣсь небыло! затопалъ на дворника раздраженный Михаилъ Ивановичъ.
Дворникъ не уходилъ. Онъ стоялъ посреди комнаты, разводилъ руками и говорилъ:
- Ну, господа! Поищи другихъ такихъ безпокойныхъ господъ!
Его вытолкали за дверь.
Черезъ часъ семейство, забивъ гвоздями обѣ двери и заткнувъ дыру въ стеклѣ подушкой, а также наставивъ отъ воровъ вездѣ капканы изъ мебели, улеглось спать.
Сонъ былъ тревожный.
Н. Лейкинъ.