говорятъ о МачаловЪ, какъ о генш, доставлявшемъ величайшее наслажде-
не. Воспоминан!я о немъ полны трогательныхъ разсказовъ о неизглади-
момъ впечатлфнш, которое оставляла его игра, часто неровная, невыдер-
жанная, но, когда пробуждался въ немъ „духъ“,—потрясавшая весь театръ.

Павла Степановича Мочалова природа одарила великимъ сцениче-
скимъ, рфдкимъ, самороднымъ генемъ, чуднымъ, проникновеннымъ голо-
сомъ, удивительно подвижнымъ, выразительнымъ лицомъ. Но ни поучи-
тельнаго примфра въ отцЪ и въ невЪжественной актерской средЪ, выросшей
на условной, ложноклассической сценЪ, ни образовашя онъ не получилъ.
Cn дЪтства видфлъ онъ кутежи и пьянство и легкомысленнов отношене
къ искусству, для котораго (какъ думало тогда большинство актеровъ),
довольно навыка, шаблона и напыщеннаго паеоса. Шо восемнадцатому
году 4-го сентября 1817 г., съ огромнымъ, чрезвычайнымъ успфхомъ юноша
дебютируетъ въ МосквЪф ролью „Толиника“ въ трагедм Озерова „Эдипъ
въ Аеинахъ“. Уже въ этой первой роли отмфчаетъ рецензентъ „искры
огня и вдохновен1я, которыя потомъ разгорЪлись въ ослфпительный
блескъ“. Необыкновенный талантъ и бездна огня и чувства поразили и
С. Т. Аксакова, когда онъ слышалъ, еще до дебюта, чтене роли въ домЪ
отца юноши. Не прошло и года пребыван!я дебютанта на сценЪ, какъ
поэтъ Федоръ Глинка привЪтствуетъ юношу за исполнеше роли Танкреда
восторженными стихами:
	Чеки своимъ путемъ, талантъ не умираетъ,

Онъ блещетъ, какъ луна, надъ водной глубиной,
Того въ потомствЪф лавръ безсмертьемъ увфнчаетъ,
Кто трогалъ здфсь сердца волшебною игрой.
	Но, несмотря на восторги, истинные любители искусства уже видЪли
въ МочаловЪ недостатокъ подготовки къ сценЪф и особенно образованя—
и даже хотфли было послать „аэтотъ счастливый талантъ“, пока еще онъ
молодъ, учиться въ Парижъ; но пофздка почему-то не состоялась. ЛЪтъ
десять позже пробовалъ сблизить Мочалова съ образованнымъ Обществомъ
С. Т. Аксаковъ, но артистъ упорно отстранился отъ сближен!я, пред-
почитая общество ниже себя, которое только поклонялось его гению.
Такъ и остался Мочаловъ за всю свою тридцатилЪфтнюю службу сценЪ,

до самой смерти, генальнымъ самородкомъ „чародЪемъ“, когда на него
	сходило „вдохновенше, за которое ему прощалось все; и приводившимъ въ