„Пошлите шофера на вокзалъ, не забудьте послать мѣховое одѣяло... приказывала герцогиня.
Лектриса вышла, а черезъ полчаса свѣтъ фонарей блеснулъ по обоямъ и на снѣгу парка остались слѣды автомобиля.
Магги заняла свое мѣсто около герцогини. Теперь комната была залита свѣтомъ, дрова потрескивали, пламя окрасило комнату розовыми блесками, обѣ женщины молчали.
Снова мелькнулъ свѣтъ фонарей, послышался шумъ автомобиля, и когда слуга, распахнувъ двери, доложилъ: „Г. виконтъ , обѣ женщины уже стояли.
Съ перваго же взгляда на виконта можно было понять по его блѣдности, что не все „благополучно .
Онъ дольше обыкновеннаго цѣловалъ мать и затѣмъ опустился на подвинутое для него Магги кресло у камина.
Около яркаго огня, около неспускающихъ съ него взгляда двухъ женщинъ, онъ почувствовалъ прелесть очага, такъ по крайней мѣрѣ, думали обѣ женщины.
Кромѣ блѣдности, ничто не предвѣщало какой-нибудь непріятности. Его красивое лицо, съ выхоленными усами было гордо и спокойно, глаза хранили выраженіе счастливаго, увѣреннаго въ себѣ человѣка.
Мать не могла уловить и тѣни тревоги и начала успокаиваться. Но что значилъ этотъ неожиданный пріѣздъ? Можетъ-быть, приливъ нѣжности, жажда материнской ласки, послѣ иныхъ ласкъ? А виконтъ свободно и безпечно сообщалъ свѣтскія новости.
Обѣдъ прошелъ весело. Въ тихой жизни герцогини это было рѣдкостью. Она сама смѣялась.
Только Магги не вышла изъ своей молчаливой мечтательности.
Она привыкла не принимать участія въ разговорѣ и оставаться къ нему безучастной, такъ какъ не должна была ни помнить, что при ней говорилось, ни даже понимать. Она и теперь точно отсутствовала, безпокоясь только, что виконтъ обратитъ свое вниманіе и на нее. Онъ больше другихъ любилъ подшучивать надъ нею.
По окончаніи обѣда перешли къ камину, гдѣ мать бесѣдовала съ сыномъ, не замѣчая присутствія Магги.
Когда пробило, десять часовъ, герцогиня приказала Магги позвонить горничную.
„Я устала и ухожу , обратилась она къ сыну.
„Магги останется подлѣ тебя. Можетъ-быть, ты поиграешь съ ней въ карты или продиктуешь ей письма!
Она поцѣловала сына и, смотря ему пристально въ глаза, спросила:
„Это правда, у тебя нѣтъ никакихъ непріятностей?
„Правда, спите спокойно, мама“, твердо отвѣтилъ Шарль-Филиппъ.
Герцогиня ушла, въ сопровожденіи горничныхъ, вслѣдъ за ней по знаку виконта слуга погасилъ огонь, оставивъ только одинъ канделябръ на каминѣ.
Двери закрылись, и комната погрузилась въ полумракъ. Пожелавъ герцогинѣ доброй ночи, Магги вернулась къ камину. Видимо, виконтъ не зналъ о ея присутствіи.
Онъ сидѣлъ въ креслѣ, закрывъ лицо руками. Его поза заставила Магги подумать:
„У него непріятность... и серіозная . Она не знала, какъ ей поступить?
Виконтъ, вѣроятно, не слышалъ приказанія матери, чтобы она осталась.
Она кашлянула. Виконтъ не шелохнулся. Тогда она, точно случайно, подходя къ камину задѣла щипцы.
Шарль-Филиппъ поднялъ голову. -Въ тѣ нѣсколько секундъ, что прошло со времени ухода матери, его лицо такъ измѣнилось, что бѣдная миссъ не могла удержать крика.
„Dear me! Что съ вами? Позвать кого-нибудь?“
Ужасъ лектрисы вернулъ ему самообладаніе. Жестомъ онъ помѣшалъ ей позвонить.
Лицо тотчасъ приняло злое ироническое выраженіе, что еще больше напугало Магги.
„Что? подслушивали и подсматривали? Довольны?
Виконтъ часто насмѣхался надъ миссъ Магги, но дерзокъ не былъ никогда. Услышавъ подобное обвиненіе, она была подавлена и, взволнованная, съ глазами полными отчаянія, пролепетала:
„Я думала, вы слышали приказаніе миледи, чтобы я осталась! „Не все-ли равно!
И въ припадкѣ нервнаго раздраженія, желая сорвать его на комъ-нибудь, онъ прибавилъ:
„Я не допускалъ мысли, что кто-нибудь могъ увидѣть страданіе на моемъ лицѣ! Но вы... вы... что за бѣда!
„Я должна уйти?
Его не тронулъ этотъ тихій голосъ.
„Вы видѣли... оставайтесь... грубо отвѣтилъ виконтъ. „Но я запрещаю, слышите, запрещаю разсказывать что-либо матери
„О. я понимаю! Вы страдаете?... Чѣмъ можно помочь вамъ? „Помочь? Мнѣ?... Прежде чѣмъ думать, чѣмъ мнѣ помочь, надо знать, отчего я страдаю .
„У васъ что-нибудь болитъ? снова спросила Магги. „Болитъ, вотъ здѣсь, здѣсь, здѣсь ...
Онъ показалъ на сердце съ такой злобой, точно хотѣлъ порвать свою одежду.
„Но вамъ-то что? Вамъ-то какое дѣло? Что понимаете вы... бездушная кукла!
Въ глазахъ Магги онъ прочелъ упрекъ, но упрекъ такой смиренный, такой глубокій, что ему стало стыдно, онъ задѣлъ ранку не менѣе глубокую, чѣмъ его собственная.
Голосъ Магги былъ тихій, убаюкивающій, хотя вѣки глазъ нервно вздрагивали.
„Говорите... если это можетъ васъ облегчить, говорите рѣзкости... еще и еще. Вѣдь васъ слушаетъ не мать... а кукла!
Шарлю -Филиппу показалось, что, несмотря на тихій спокойный голосъ, она подчеркиваетъ слова. Но развѣ способна на это женщина, подчиненная, прослужившая двадцать лѣтъ на чужбинѣ.
„Мать! бѣдная мать! Я много мучилъ ее. Она переживала мои страданія, не имѣя моихъ радостей! Но завтра я овладѣю собой, она ничего не замѣтитъ! Я хочу, чтобы хоть она была счастлива! Слушайте, Магги, я пріѣхалъ сюда, чтобы подѣлиться съ нею своимъ горемъ, но, увидя ее слабой, взволнованной, я не посмѣлъ. Это было подло... эгоистично...
Магги тронула заботливость виконта о другой, и ей было понятно, какъ было тяжело ему, гордому, избалованному, показать ей свою слабость.
А онъ поднялся, подошелъ къ камину и облокотился на него. Онъ хотѣлъ сгладить то впечатлѣніе, какое должна была оставить на Магги его минутная слабость. Никто, даже эта нич
тожная лектриса, не должна думать, что онъ способенъ падать духомъ, какъ всякій другой. Онъ вынулъ папиросу.
„Вамъ не помѣшаетъ дымъ?
Она наклонила голову съ твердымъ намѣреніемъ терпѣть новую муку, обиды, которыя предвѣщалъ ей его насмѣшливый голосъ.
„Я не жалѣю, что выказалъ вамъ свою слабость. Я всегда считалъ васъ скромной и преданной... я солгалъ матери... у меня непріятность...
Магги сдѣлала испуганный жестъ.
„Вы предпочитаете не слушать... не знать? А я предпочитаю говорить... Мнѣ легче высказаться, а вамъ, полагаю, никакого труда не составляетъ слушать. Я въ такомъ состояніи, что способенъ откровенничать со своимъ грумомъ!
Магги вздрогнула какъ отъ удара хлыста и въ ея взглядѣ было столько страданія, что виконту стало стыдно, но раздраженіе его росло.
„Женщины! Какъ я ихъ презираю и ненавижу. Что вы смотрите? Я говорю не о васъ! Тѣ, что я зналъ! Женщины свѣта, полусвѣта, театры... всѣ.,, всѣ... грязь, грязь и грязь... двадцатилѣтняя дѣвушка, простая работница, я ее одѣлъ, кормилъ, лас
калъ. Я, я! Измученный измѣнами, я искалъ искренней любви,
самъ хотѣлъ любить. И эта... вы слышите, Магги, эта мастерица стала изящной парижанкой! Ей завидовали. Ни ума, ни красоты! Я искалъ только искренность. Страхъ, что я любимъ за деньги, заставилъ меня обезпечить ее. Я искалъ только любви, созданной изъ дружбы и довѣрія. Я ей вѣрилъ, я былъ почти счастливъ, и вчера я засталъ ее съ лакеемъ .
„Dear me! прошептала Магги, и ея рѣсницы вздрогнули и опустились.
„Грязь, грязь, одна грязь. Вотъ что мы можемъ ждать, когда намъ сорокъ лѣтъ! А въ двадцать!? Въ двадцать я любилъ княги
ню Рокруа, любилъ, молился на нее. Она измѣнила. Это была первая измѣна, потомъ другія... я пересталъ вѣрить... искалъ лишь наслажденій, затѣмъ лишь покоя душѣ въ прочной привязанности. И вдругъ ...
„Неужели это возможно? Неужели это возможно!? шептала Магги.
„Скажите что-нибудь другое, Магги. Меня раздражаетъ ваше причитаніе! Однообразно и неутѣшительно!
„Какъ, я хочу утѣшить! но я не знаю... у меня нѣтъ словъ... я хочу сказать, хочу, чувствую хорошо... но не умѣю...
Виконтъ не смѣялся. Онъ взглянулъ на Магги. На ея глазахъ блестѣли слезы. Хотя онъ не понялъ причину этихъ слезъ, но