окумент великого.
gg ED ст АЕ
отечественной войны множество советских
людей в армии и в тылу, в осажденных го-
дах и в эвакуащии, в одиночестве и сре-
ju MHOTOTONOCOTO JNONCKOTO ToBopa вели
Дневники. Их диктовала неистребимая пот-
$
Павел АНТОКОЛЬСКИЙ
©
ность ‘фиксировать хотя бы для себя ве-
дикие дни истории по свежим следам еже-
дневных впечатлений, разговоров и разду-
мий, Их вели безо всякой мысли о возмож-
ности Когла-нибудь поделиться с другими
написанным.
Большинство этих человеческих докумен-
тов тк и Останется неопубликованными.
Прежде всего потому, что личные излияния
должны обладать рядом явных достоинств
и бесспорных качеств, чтобы стать печат-
ным текстом, который интересен и поучите-
лен для читателей. Автор дневника должен
деть и запомнить самое существенное, и
9то должно быть отобрано в случайном шла-
к, на который так .щедра всякая жизнь.
Автор дневника должен рассказать об этом
связно, выпуклю, свежо. Коротко же говоря,
к нему пред’являются те же требования, что
як любому писателю, автору романа, пове-
сли. очерка.
Вот почему вызывает такой интерес книга
Веры Инбер «Почти три года» — дневник
человека, проведшего в Ленинграде все три
года блокады. Мне кажется, что‘ для писа-
теля этот интересе особенно жгуч, Ведь
здесь к автору невольно пред’является уйма
требований и вопросов: честно ли, верно ли,
правда ли, интересно ли, умно ли?..
С первых же страниц книги убеждаешься
в главном: да, это — подлинный дневник,
без подделки, то-есть. действительно поден-
ная затись всего происходившего с автором
в суровые дни и Ночи ленинградской бло-
кады,
С первых же страници ясно и другое: да,
gm записи сделаны писателем, человеком
“сного ума. За каждой из них стоит опыт
жизненный и дущевный, мастерство наблю-
дательности и мастерство отбора.
Героиня книги — это живое, стралающее
лействующее лицо большой народной тра-
гедии. Она абсолютно предана своему тру-
ду и, захлебываясь, рассказывает о TOM,
как движутся главы ее поэмы. Она знает,
чо такое отношение к труду характерно
для МНОГИХ МИЛЛИОНОВ советских людей.
Она юношески азартна в своей работе, как
и следует всякому искреннему и творческо-
му человеку... А где-то далеко на востоке,
за ледяной Камой, у нее взрослая лочь и
внученок, грудной младенец. Когда мы уз-
наем из дневника, что крохотная, хрупкая
жизнь годовалого человечка оборвалась, эти
страницы нельзя читать без того, чтобы к
Вера Инбер, «Почти три года», «Советский ци-
тел». 1948.
В книге И. Баукова «Вторая весна» есть
несколько стихотворений, обнаруживающих
несомненное дарование автора, его умение
перевести свои переживания, свои ошуще-
ния на язык поэтических образов — под-
вижных, Легких, почти неуловимых и в 10
же время точных и неожиданных.
Весна.
Кричат грачи невнятно,
Воркуёет голубь на повети..
И на пол солнечные пятна,
Как листья хмеля, омилет ветер.
Почему же, несмотря на ряд удачных
троф и образов, книга И. Баукова в целом
вызывает чувство неудовлетворения?
Большинство стихов этой книги связано
с темами Отечественной войны, но лириче-
ский герой Баукова -— свидетель и участ-
ник побед Советской Абмии — существует
словно‘бы сам по себе. Будто волшебной
палочкой очертил юн круг, за который не
может переступить ни один человек, ни ‘од-
но событие, не причастное к миру его сугу-
бо интимных переживаний. Эта ограничен-
НОСТЬ, поглощенность своей собственной
судьбой, своей собственной личностью при-
водит к тому, что герой стихов Баукова
не может ничем глубоко заинтересоваться,
не умеет по-настоящему осмыслить собы-
тия исторического масштаба. Герой Бау-
кова бродит по странам. Европы, одинокий
и непоикаянный, твердя о «чортовом Запа-
де» и своей «черной грусти». Ничто не
способно вывести его из состояния уныния
и меланхолии, вызванного разлукой с лю-
бимой, — даже величайшие победы Совет-
ской Армии, вместе с которой он продви-
гается на Запад.
Что бы ни происходило вокруг, все для
него лишь повод к тому, чтобы вернуться
к самому себе, к своим интимным пережи-
ваниям, — даже взятие Берлина — собы-
тие, знаменующее конец войны, от исхода
которой зависит судьба нашей родины,
судьба человечества:
Лвести десять до Берлина,
До конца разлуки нашей.
Любовь для него — не одно из звеньев,
еще больше углубляющих связь с миром, с
людьми это для него не новый стимул
Иван Бауков; «Вторая весна», Стихи.
1945 гг. «Советский писатель». 1948.
Книга о
горлу Не подкатил ком сострадания. Боль-
шой любовью к советским людям освеще-
ны страницы дневника. На них теснятся ста-
рушки, потерявшие продкарточки в сутробах
снежной ленинградской НОЧИ; ребята, ранен-
ные осколками вражеских бомб, широко рас-
крытыми глазами смотрящие в черноту свое-
го несчастья и еще не знающие истинных
ето размеров; студенты, юноши и девушки,
готовящиеся в общежитии к экзаменам у пе-
чурки, которую приходится топить облом-
ками мебели; молодые работницы ленин-
градеких заводов, великодушные, не сгиба-
ющиеся под непосильным трудом; моряки-
ии. EEE BES
балтийцы... Я перечислил едва ли треть из
тех, кто запоминается после чтения КНИГИ.
Героиня дневника, так же как и все эти
люди, полна неистребимой належлы. He
времени .
зуками и большим, горячо бъющимся серд-
цем, не сдавшиеся мраку блокады, не заро-
бевшие, не завопившие истошным голосом,
не бившиеся о пол лбом какому-нибудь
деревянному истукану. Несмотря Ha вою-
щее железо, на голод, на утраты близких,
на тьму, на обледенелые стены жилищ, они
продолжали делать свое скромное и вели-
кое дело у станков, у очагов, на дежурстве,
у койки больного, на любом посту, который
нам и не разглядеть уже сегодня, за дымкой
времени. И этим они спасли великий город
Ленина. Такими же, как автор—героиня
книги, могли быть и действительно были и
швея, и текстильщица, и артистка, и убор-
шина, и медсестра... Но здесь незачем пе-
речислять все женские профессии, тем 60-
лее, что такой список мало чем отличается
OT списка мужских. .
В книге Веры Инбер много о страшного,
много смертей и зияющих, только что на-
несенных ран. Все это зарегистрировано му-
жественно и точно: без снисхождения к чи-
Иллюстрации В. Ладягина к книге Арк. Первенцева «Огненная земля». (Детгиз).
В. ГЕРАСИМОВА
Немерннущая молодость
Беть книги, неразрывно связанные с судь-
бой и жизнью автора. Они выходят за рам-
ки обычного литературного значения, при:
обретая некую вторую — значительную;
непреходящую жизнь,
За ровными и, казалось бы, такими обыч-
ными печатными строчками повести Алек-
сандра Бойченко стоит мир великого чело-
веческого страдания и его великого прео-
доления. И мужество это невозможно све-
сти только к личным особенностям данного
характера, данного человека. Источники
его сложнее, глубже. Это угалали и почув-
ствовали многомиллионные читатели Пико-
‘лая Островского. Это же ощутит и пере-
живет тот, кто раскроет повесть «Моло-
дость» Александра Бойченко.
Повесть «Молодость» переносит нас в
первые годы революции. Промежуток вре-
мени между Х и Х! С’ездами РКП(б). Место
действия Украина. Смертельная схватка
трудового народа возглавляемого комму-
нистами и комсомольцами, с украинской бе-
‹логвардейшиной, всех мастей: с петлюров-
цами, жовтоблакитниками, «самостийника-
ми» и многими другими. Кое-кто из врагов
втерся в рабочую среду, орудует в ней, пы-
тается методами «разложения» изнутри ос-
лабить единство рабочих. Кое-кто из замас-
кировавшихся ‘даже проник в руководящие
органы...
Послевоенная разруха, холод. голод ду-
шат молодую советскую страну. Неисчис-
янмы трудности, из которых с честью вы-.
ходят горои повести — коммунисты и ком-
сомольцы; секретарь партийной ячейки же-
лезнодорожного узла Софрон Искров; мо-
не усматривая, что именно в повторяемо-
сти этого явления скрывается нечто
большое, закономерное, волнующее. Когда
повесть «Молодость» вышла в свет. автор
не смог даже поднять руку. чтобы взять
ее.. И Александр попробил-—положить кии-
гу ему на грудь. Так он лежал, покрытый
белой простыней, потому что даже прикос-
новения одеяла причиняли ему невыносимую
боль, — с скрытыми за желтыми очками
ий невидящими глазами, с окаменевшим те-
лом, скованным страшной болезнью, — ан-
килозом...
Первые предвестники этой беды Алек-
сандр Бойченко ощутил еще в 1931 году,
когда по поручению партии был направлен
на хлебозаготовки. Работа проходила в тя-
желых условиях. Однажды в донецкой сте-
пи, в пути, Бойченко захватила свирепая
степная пурга. Целую ночь проблуждал
Александр. А когда, наконец, почти без
сознания, выбрался к станции, с застывших
ног уже нельзя было снять валенки, —
пришлось разрезать... После этой же ночи.
пришла к нему странная скованность во
всем теле.. Но молодой организм и воля
коммуниста, привыкшего преодолевать все
трудности и недуги. временно как бы за-
тормозили болезнь. Но через два месяца,
‘когда Бойченко снова работал в Донбассе
в штреке, под землей. в шахте «Смолянка»,
болезнь снова сразила его: без сознания
упал он на груду угля. А очнулея уже с
одеревеневшей правой ногой, с недвижной
шеей...
A затем наступило еще горшее — помер-
кло зрение... угас правый глаз...
И, наконец, уже в дни Отечественной
войны этому свыше десяти лет чнедвижно
прикованному к постели человеку при-
шлось подвергнуться еще новому испыта-
нию — ампутации правой ноги. И это в да-
лекой эвакуации, в те дни, когда фашисты
лютовали на родной Украине, когда топта-
ли, взрывали, душили все то дорогое, что
завоевывал Бойченко, что завоевывали его
товарищи своей кровью, своей жизнью...
Но недаром товариш Бойченко когда-то
возглавлял Комсомольскую организацию
железнодорожного узла; недаром впослед-
ствии был руководителем одного из райко-
мов комсомола Киева, а впоследствии и
секретарем ЦК ЛКСМУ...
Почти невероятно, но когда эвакуирован-
ные в далекую волжекую деревушку орга-
низуют колхоз, товарииг Бойченко стано-
вится секретарем колхозной партийной ор-
ганизации. Партийные собрания происходят
у его постели; он разрабатывает темы до-
кладов и лекций; организует стенную газе-
ту. За хлеб для фронта, для страны борет-
ся бывший боец комсомольских отрядов...
Задумывает он и продолжение своей по-
вести «Молодость», вторую и третью ее
части.
Скажем прямо — далеко не все совер-
шенно в этой книге. Можно упрекнуть ав-
лора в несколько схематичном изображения
людей, в Недоработанности отдельных эпи-
зодов, в неумеании сказать то новое, неот-
емлемой частью. чего является сам автор
Александр Бойченко, по-новому свежим и
ярким языком .Но, несмотря на’ эти литера-
турные недочеты, неоспоримо одно: с боль-
НЙ волнующей правдой рассказано на
страницах этой книги о моральной чистоте,
о несгибаемой душевной силе советских
людей, беззаветных борцов за коммунизм.
И это будет понято и по заслугам оцене-
но советским читателем.
Хороший учеоник
В советскую эпоху, в связи ¢ общим
под’емом историко-литературной науки,
внимание к нашей литературе ХУ в. зна-
чительно возросло и вызвало появление не-
малого количества серьезных исследований.
Куре проф. Д. Благого — новый удач-
ный опыт самостоятельного, очень вдумчи-
вого осмысления русского литературного
процесса ХУШ в. и критического пересмот-
ра спорных вопросов, накопившихся в ис-
ториографии литературы ХУШ в. Книга
свидетельствует не только о безупречном
освоении автором материала, но и о его
длительном педагогическом опыте и лите-
ратурном вкусе словесника, умеющего до-
вести до сознания читателя подлинные
ценности художественного слова. Развитие
литературы ХУШ в. показано в книге в
тесной и органической связи с движением
исторического процесса, которому подчи-
вена периодизация литературного процес-
са, и в связи с развитием других областей
культуры, науки и искусства. Автор уде-
ляет много внимания судьбам литератур-
ного языка, непосредственно связанным с
судьбами литературы,
В огромном большинстве случаев творче-
ский путь писателей ‘прослежен в книге
обстоятельно и всесторонне, характеристи-
ки их сделаны выразительно и место в ли-
тературном процессе определено правильно.
При этом Д.: Благой всегда помнит, что он
имеет дело с художественным творчеством,
специфические черты которого историку
литературы необходимо вскрыть, и он поч-
ти всюду это делает с тонким чутьем ху-
дожественной ткани произведения, умея хо-
рошо подметить характерные индивидуаль-
ные черты того или иного писателя. Осо-
бенно удались Д: Благому главы © Кан-
темире, Тредиаковском, Ломоносове, Дер-
жавине, Радищеве, Карамзине, Княжнине,
о романах Чулкова и Эмина. Убедительны
его сопоставления отдельных тем и моти-
вов у писателей ХУШ в. со сходными те-
мами и мотивами, встречающимися у позл-
нейших писателей, в частности у Пушкина
и Гоголя.
Существенным достоинством КНИГИ
Д. Благого является то, что в ней нагляд-
но уясняется идейное содержание русской
литературы Х\УПШ в., насыщенной перело-
выми публицистическими темами. Учитывая
неизбежное и в ряде случаев плодотворное
влияние на’нашу литературу ХУШ в. ли-
тературы западноевропейской, Д. Благой в
то же время очень убедительно показывает
самостоятельность путей, по которым пло
развитие русской литературы в ХУШ в. в
соответствии с теми требованиями, кото-
рые пред’являлись ей национальной исто-
рией и живыми интересами русской совре-
менности. Мы вполне присоединяемся К
тому итоговому заключению, которое хо-
рошю сформулировано Д. Благим на осно-
ве его тщательного анализа особенностей
литературного процесса русского ХУШ ве-
ка: «Литература ХУШ в.... явилась огром-
HOH лабораторией, в которой вырабатыва-
лись формы нашего литературного языка,
стиха, впервые ставились почти все пробле-
мы нашего последующего литературного
развития. Именно в этой лаборатории бы-
ли выработаны начала, положенные в ос-
нову того величайшего художествевного
синтеза, который вскоре явил нам наслед-
ник всего нашего литературного протило-
го и провозвестник нашего литературного
будущего — Пушкин».
Отметив. большие достоинства книги
Д. Благого, остановимся вслед за этим на
том, что в ней не вполне нас удовлетво-
ряет. :
В самом начале книги Д. Благой пра-
вильно указывает на то, что «русская ли-
теёратура ХУШ в. вырастает на почве, под-
готовленной древней русской письменно-
стью (правильнее, литературой — Н, Г.)
и устным народным творчеством». Но если
в дальнейшем стихия устно-поэтического
народного творчества в литературе ХУШ! в.
прослеживается Д. Благим в достаточ-
ной мере, то нельзя сказать того же отно-
сительно древнерусского Литературкого
наследства, живучесть которого в ХУ в.
подтверждается большим количеством епи-
сков старинных литературных памятников,
во-первых, и, во-вторых, тем, что эти поо-
изведения в ту пору нередко перерабаты-
ваются в духе литературных вкусов и тра-
диций ХУШ в,
Крупной фигурой, замыкающей собой ли-
тературу ХУШ в., у Д. Благого является
Карамзин. Между тем Карамзин едва ли
не более связан с литературным пропес-
сом ХГХ в., чем с процессом ХУШ в.
Деятельность Карамзина определила собой
литературное движение первых десятиле-
тии ХХ в. и юный Иушжин и его едино-
мышленники в вопросах поэтического
творчества в борьбе с отживавшими тра-
дициями ХУШ в. выставляли имя Карамзи-
Ha Kak знамя литературной новизны. Сам
Д. Благой приволит известные слова Бе-
линского: «Карамзиным началась новая
эпоха русской литературы» и вслел 34
этим поясняет, что «Белинский прямо на-
ходит возможным говорить © целом боль-
OM «Карамзинском периоде» в истории
нашей литературы, сменившем ломоносов-
ское «книжное направление» и непосрелет-
венно. предшествующем пушкинскому», и
что карамзиназм в большой мере предопре-
делил и сентиментализм Озерова и Жу-
ковского и деятельность «Арзамаса» —
«колыбели Пушкина-лицеиста».! Как бы то
ни было, Д. Благому следовало бы ука-
зать на лискуссионность этой проблемы.
В очень содержательной главе о Ломо-
носове слишком бегло говорится о его тра-
гедиях и о таком характерном для Ломо-
носова ‹агитационном» жанре, как ero
«надписи». Значительно большего внима-
ния заслуживает лирика Сумарокова.
Едва ли правильно утверждение, что
«поэзия Державина, за отдельными исклю-
чениями, по существу своему представля-
ет полное разрушение ломоносовско-сума-
роковской системы», как ‘и утверждение,
что Державин «He смог... поднять наше
литературное развитие на Качественно но-
вую ступень». К тому же оба утверждения
взаимно друг друга исключают. Вряд ли
правильно говорить о неспособности Дер-
кавина дать подлинно реалистическую кар-
THHYS действительности. Замечательный
язык молодого Крылова-прозаика, стоя-
щий ближе к языку Пушкина, чем лаже
язык Карамзина, заслуживал бы того, что-
бы 0с0бо подчеркнуть его высокое каче-
CTRO.
Все‘ это и другие замечания, которые
сделаны здесь и могут быть еще сделаны,
оставляют в силе основное суждение о
книге Д. Благого, как о труде, представ-
ляющем собой бесспорно значительную
научную и педагогическую ценность,
ИЛоктор филолог. наув проф. ДЛ, Д. Благой,
«История русской литературы ХУИГв.», Учиед-
гиз. №. 1946, 429 стр. Тираж 75.008 Иена 23 руб,
о д ВЫ ee
ЗНАЮ лодка еее oo ee 122: тателям, Но и. без истерики, на которую было
знаю, может быть, автор, когда отдавал кни. im PERM, у
. =
ре 4 о ЗЫ isemnnoont Beate
так шедро искусство первой мировой вой-
ны. Проза дневника — ‘это деловая, скром-
ная, сухая проза.
И, наконец, еще ‘одно. Эта книга — про-
‘изведение искусства. Она могла бы обой-
тись и без признаков художественного ма-
стерства и все равно осталась бы сильным
документом великого времени. Но надо
быть благодарным автору за то, что дыха-
ние искусства нет-нет да проступит в его.
скупых записях.
- Bor мертвый лес около какой-то желез-
нодорожной станции, сожженный и искале-
ченный вражеской авиацией. «На опушке—
’березка. Ее кора с крапинками, скобочками,
‚ пигрихами и точками напоминает стенограм-
ay. Здесь вся история ее жизни. Теперь эта
‘ запись обована на полуслове...»
Вот лунная ночь где-то на аэродроме.
«Месяц, блестящий, похожий на какую-то
часть самолета: не то алюминий, не то се-
ребро...»
И тут же рядом: «Хотелось бы написать’
о Балтийском флоте, о трагедии военного
корабля, который все не может плавать:’
негде ему. Он как бы пустил корни в воду.
Могучий броненосец, морской орел, on 34-
вилует «мелким птахам», маленьким суде-
нышкам, торпедным катерам, морским охот-
никам.. Можно дать песню корабля, пол-
ную романтики, гнева, накопленной ярости:
где моря, по которым я плавал?»
Книга «Почти три гола» — маленького
формата, такого, что можно спрятать в кар-
ман. Средней величины повесть бывает куда
больше и толше. Между тем. содержания
книги хватило бы Ha три повести и на
столько же пьес. Это бывает в нашем труд-
ном и суровом труде: маленькая, сжатая
книга оказывается «томов премногих тяже-
лей»: Тут есть чему поучиться!
нам Европы, говорит о своем «праве» на
безразличие и равнодушие!
Что общего эта «декларация» имеет с мо-
ральным обликом наших воинов, которых
вели в бой и вдохновляли слова товарища
Сталина:
<На вас смотрит весь мир, как на силу,
способную уничтожить грабительские пол-
чиша немецких захватчиков. На. вас смотрят
порабошенные народы Европы, подпавшие
под иго немецких зэзхватчиков, как на сво-
их освободителей. Великая освободительная
миссия выцала на ван’ долю»,
Сознание своей великой освободительной
миссии, гордость за свою родину, ставшую
в авангарде всех свободолюбивых ‘народов
мирах — вот что влохновляло наших 0б0й-
цов. Вот что определяло их идеиную высо-
ту. И вот чего не видит и не понимает ге-
рой И. Баукова, замкнувшийся в кругу пе-
реживаний узко-личного характера.
Разве уже одно это не свидетельствует
о бедности внутреннего мира героя Бау-
Koga?
Именно нотому, что автор не в силах вы-
браться за пределы узкого, замкнутого
круга переживаний и интересов исключи-
тельно личного характера, не удалось ему
выразить существо Отечественной войны,
дух наших бойцов, нашей молодежи, широ-
ту ее интересов, ее благородный, мораль-
ный облик. Это‘и определило невысокий
уровень книги «Вторая весна».
Чем иным, как не чисто ученической
подражательностью, является попытка вы-
разить любовное чувство в таких стихах;
..Вотда ей станет тяжело,
Bruna б она. тихо за село,
Где так часто мы встречались с ней,
Где поет веселый соловей...
Й вздохнет любимая легко,
Станет близким слово «лалеко»,
Тотому что в роше соловей
Ей расскажет о любви моей,
Удачные стихи сборника тонут в груде
сырого аморфного материала.
Излательство явно поторопилось с опуб-
ликованием этого скороспелого сборника.
Нужно было поработать с автором и ото-
брать стихи по принципу: «лучше меньше,
да лучше»,
й вводит в текст описания таких сражений,
как Абукир и Трафальгар. Этот сравнитель-
ный анализ, юстати сказать, впервые встре-
чающийся в литературе об. Ушакове, дает
интересный результат. Ушаков, как новатор,
оказывается не только равным прославлен-
ному английскому адмиралу Нельсону, но
в применении основных элементов новой
морской тактики явно опережающим его,
При этом автор подчеркивает, что здесь не
было и не могло быть никакой преемствен-
ности: «Искусство морского`боя развивалось
во времени. Никто никому не подражал».
Все это делает книгу Шторма еще более.
интересной и убедительной ‘и как нель-
зя лучше опровергает ложность распростра-
ненного на Западе мнения о якобы «конти-
нентальном мышлении» русского народа, ‘©
том, что Россия-дё — не морская держа
а русские — не моряки.
Сам Ушаков горячо отстанвал свою са-
мобытность. Шторм показывает, как реаги-
ровал он на нелепые предписания началь-
ства, приказывавшего ему учиться у англий-
ского адмирала Роднея. «Так уж у нас ве-
дется, — с горечью. восклицал он: — своего
не видим, не ценим — чужому хвалу поём».
Немало страници своей книги автор. уделил
Суворову. И это оправлако не только тем;
что жизненные пути Суворова и Ушакова’
пересекаются не один раз, Великие совре-
менники, они. оба воплошали самые яркие
черты русского напионального военного ге-
ния. Их военные принцилы связаны вчут-
ренним неразрывным единством,
Ушаков долго готовил боевой коллектив
эскадры к тем нескольким часам сражения,
в течение которых флот доказывал, что Рос-
сия содержит ero не напрасно. Подобно
Суворову, Ушаков’ прекрасно изучил бие-
ние сердец своих воинов; его матросы и
команлиры блавились своими боевыми каче-
ствами, а при применении новых тактиче-
ских приемов только отличная подготовка и
выучка могли обеспечить успех. Думается,
что живому перу автора удалось бы ярче
го состава флота, если бы в повести была
полнее изображена будничная жизнь эскад-
ры, жизнь тех чудо-богатырей ушаковцев,
которые кровью своей стяжали славу Чер-
номорскому флоту. В книге почти нет мат-
росов; и в этом — ее нелостаток.
Через все повествование ‘проходит цепь
сражений. Их много, и все они между собою
связаны. Это как бы своеобразные «дейст:
вующие лица» со своим драматизмом, харак-
показать Ушакова как воспитателя =
тером и своею судьбой. На материале боев
ГУ в печать, и вычеркнул в ней какие-ни-
будь горчайшие тирады или ‘восклицания,
вырвавизиеся в особенно трудные часы... мо-
жет быть, но это совершенно не важно. В
лейтмотиве, сопровождающем весь дневник,
— «я верю, что жизнь победит», каждый
из нас узнает ‘самого. себя. Так советские
люди жили всю эту войну. Поэтому они жи-
вут и сейчас.
В декабре 1943 года, накануне нового го-
да, автора дневника принимали в партию.
На бюро Райкома. Происходил диалог,
обычный в таких случаях. В дневнике он
воспроизведен точно. Вот его конец. «Во-
прос: Не пугает ли вас строгая партийная
дисциплина? Ответ; Нет, не пугает. Я
организованна по природе».
Дневник убеждает в том, что это правда.
Как принято говорить в армии, героиня все-
гда подтянута, наедине с собою так же, как
на людях. У нее есть рабочий план, отсту-!
пить от которого кажется ей противоесте-
ственным. В каждом своем поступке, в каж-
дом помысле она профессиональна. Ее доб-
рый дух или домовой — пишущая матинка.
Если бы не было машинки, таким добрым
духом стала бы бутыль незамерзающих
чернил. Кончились бы они, их заменил бы
огрызок каранлапта.
Зо о
Ну так что же, — выходит, что эта книга
— дневник писателя, — «отличника», по
своим производственным и общественным
показателям, и только? Только в этом
поучительное значение книги?
Нет, совсем не так! Сила произведения
гораздо шире. Любому непредубежленному
читателю яюно: таких женшин, как эта. изо-
браженная здесь. поистине десятки тысяч в.
нашем обществе и в нашем народе. В суще
ности, это все ленинградские женщины —
милые, нежные, терпеливые, с маленькими
формата, такого, что можно спрятать в кар- лодой чекист Василий Бойчук. комсомоль:
‘цы Вадим Родына, Наташа, командир бое-
вого коммунистического отряда Антон Яб-
‘луненко...
Без волнения нельзя читать страницы. где
попавшему в руки белобандитов комсомоль-
цу Василию Бойчуку палачи вырезают на
груди красноармейскую звезду.
«Вы можете замучить меня, но помните,
я большевик, чекист, и нет в мире такой
силы, которая заставила бы меня стать
предателем», — преодолевая мучения, бро-
сает палачам Бойчук.
Но не только боевая героика волнует в
этой книге. Автору, в прошлом рабочему же
лезнодорожного депо, отлично известен и
незаметный героизм рабочих буден, повсе-
дневная, упорная борьба с такими, казалось
бы, обыденными трудностями. Замерзает
депо; комсомольцы, залитые водой из не-
исправного. паровозного котла. продолжают
работу в обледенелых одеждах; дома почти
такой же холод — нет дров, а У секретаря
парткома Искрова нет даже вторых рам...
Вместо чая — горячая вода, вместо за-
варки — ржаные корочки, самодельная, ве-
ревочная обувь на ногах...
Но, преодолевая ‘все это, не дрогнув. не
усомнившись, не отступив, стоит человек.
Человек — ленинской, сталинской эпохи.
Тот, кто отважно пошел в бой с неправдой
собственнического мира; кто поднимал на
сзойх элечак пятилетки; кто, наконеи. ло-
блестным победителем вышел из всемирно-
исторической битвы с фашизмом. Тот ве-
ликий Советский Человек. чье мужество,
воля и разум © такой силой раскрылись в
самом авторе «Молодости» — Александре
Бойченко. В сульбе этого писателя много
общего с судьбой Николая Островского,
Скептики могут сказать: «А, опять то же!»,
Алексанлр Бойченко «Молодость», «Молодая
гвардия», 1946 г.
ской мысли в ХУШ веке и таким мутем ско-
взывает одно из звеньев сюжета. Так сю-
жетно и образно обыгрывается Штормом
поведение французского адмирала Вильнева
в двух боях. При Абукире Вильнев коман-
дует арьергардом и, не решаясь притти на
помощь товарищам, является виновником ги-
бели французского флота. Ири Трафальгаре,
командуя соединенным Франко-Испанским
флотом, OM проигрывает сражение потому,
что ему самому не приходит на помошь его
юдчиненный — Дюмануар...
`«Флотоводен Ушаков» значительно шире,
чем только военная и военно-морская книга.
Это — книга о морской политике России,
которую в конце ХУШ столетия проводил
выдающийся русский человек за собствен-
ный страх и риск.
Значительное место в повести занимает
Средиземноморская эпопея русской эскад-
‘ры 1798—1800 тг. Международная обстанов-
ка заставила турок ‘изменить своей традици:
онно-несамостоятельной внешней политике и
отвернуться от Франции, у которой она бы-
ла на поводу в течение многих лет. Турция
вступила в союз с Россией, и вооруженные
силы их об’единились для борьбы с
французами. Это был первый в истории слу-
чай совместной для. обеих держав обороны
`Проливов. Договор’ об этом, заключенный
между Россией и Турцией 23 декабря
1798 г.. не только не нанес Порте никакого
‘ущерба, но, напротив, немедленно дал стра-
тегический и политический эффект.
Ушаков, находясь в Средиземном море
и еще не зная о заключении этого договора,
естественно, не был уверен в безопасности
русской эскадры, имея Дарданеллы у себя
в тылу. Хорошо зная переменчивость турок
и опасаясь, что недоброжелатели России мо-
гут. «подбить Порту переменить мысли», он
необычайно метко выражал свое мнение о
Проливах: «Мы черноморских вод с турка-
ми совладельцы: А чей двор, того и ворота,
полагаю так!».
Будучи союзником англичан и турок, он
высаживал десанты, штурмом брал крепости
и освобождал города. На Ионических остро-
вах, в Неаполе, в Риме — всюду, где ни по-
являлись русские, жители встречали их
восторженно. Георгий Шторм об’ясняет чи-
тателю причину этих чувств. Они были вы-
званы Не только тем, что ‘русские держали
себя благородно и дружественно. К этому
времени французская армия из армии-осво-
бочительницы превратилась в захватниче-
скую, и население ве ждало мира от ее сол-
лат. Поборы и контрибуции чили вместе с
батальонами генерала Бонапарта. Русские
Мир малых чувств
жизни, борьбы, работы; нет — это нечто
замыкающее, уводящее в узкий мирок, от-
гороженный от большого мира. Герой Бау-
кова настолько поглошен своей тоской.
что все воспринимает с каким-то унылым
безразличием,
Государства, юсвобожденные усилиями
и кровью наших бойцов, являются для ге-
роя стихов Баукова всего только «чужби-
ной», к которой он внутренне безразличен
1
и равнодушен, — недаром наиболее харак-
терный в этом отношении цикл стихов так
и называется «На чужбине». Находясь
на Западе вместе с частями Советской Ар-
мии, он недоуменно спрашивает:
Зачем я здесь? Чего мне надо
В дому ©бвсем чужом?..
и не нахолит ответа...
Но любой боем Советской Армии мог бы
ответить поэту на его чнедоуменный» во-
прое. Какой ограниченностью кругозора на-
до обладать, чтобы в самом конце Отече-
ственной войны задавать такие вопросы и
не находить на них ответа!
И при любой погоде нам
Казалось хмурым небо.
Немало стран мной пройдено,
Но счастлив я в них не был...
В этих стихах сказывается непонимание
великих исторических событий, свидетелем
и Участником которых был автор.
В Праге — столице дружеского государ-
ства, освобожденной героическими усилия-
ми Советской Армии, И. Бауков пишет:
Казалось бы, чего мне горевать:
Чужой здесь край, чужая стонет мать.
Пожар чужие кровли охватил,
Чужие лети плачут у могил,
Й я, видавший родины печаль,
’Мог эти беды здесь. не замечать.
Отоять бы мог спокойно у могил,—
Никто. никто меня б не осудил...
Правда, в конце этого стихотворения
автор невнятно говорит, что «язык печа-
ли — он везде один», говорит о «пёребоях
в груди», но сама эта декларация «права
на равнодушие» ничего общего не имеет с
духом наших людей. И напрасно Бауков
утверждает, что «никто, никто меня б не
осудил», ибо нельзя не осудить человека,
который при виде неисчислимых бедствий,
причиненных фашистскими убийцами стра-
великом
Иллюстрация А. В2-
невского к рассказу
А ПП. Чехова «Уи.
рургия» в книге
«Ю мор и стические
рассказы» FLEETS).
же избавляли мирных жителей от оккупа-
ции, от вечного страха за свой кров и хлеб.
Больше того — на Ионических островах
Ушаков учредил республику с выборным
самоуправлением, сильно урезав при этом
права местного дворянства. Это было не-
слыханной смелостью по тем временам.
‚ Одновременно с Ушаковым в Средизем-
ном море действовала эскадра Нельсона.
Англичане относились к русским недовер-
чиво и даже недоброжелательно. Вежливо,
но настойчиво пытались они навязать <вою
волю Ушакову, но тот так же вежливо и
настойчиво отклонял притязания англичан.
Он вел политику самостоятельную, и это
крайне раздражало Нельсона. Георгий
Шторм тонко описывает сложные взайимоот-
ношения обоих адмиралов, используя для
этого новый материал,
Особенный интерес представляет ульти-
матум о «генеральном прощении республи-
канцам», пред’явленный Ушаковым неаполи-
танскому королю. Это дипломатическое
представление русского адмирала было сде-
лано им вскоре после разгрома Нельсоном
революции в Неаполе и в связи с неслы-
ханным террором, свирепствовавшим в стра-
не, -
Большой интерес представляет также ди-
пломатическая интрига Нельсона, которую
на основании новых документов раскрывает
перед читателем Шторм.
Ушакову было предложено занять Рим,
где находились французы, причем ему бы-
ла дана гарантия, что пока русские не вой-
дут в Вечный город, туда не двинутся ни-
чьи другие войска. Но пока русский отряд
снаряжался к походу, англичане приняли
капитуляцию французов, после чего не.
только не отобрали у них оружия, но еше.
перебросили их на фронт против. Суворова
на английских военных судах.
«Бесполезная и вредная капитуляция, —
написал по этому поводу Ушаков, — не co-
ставляет то, чтобы Рим освобожден был от
французов, но неприятели французы OCBO-
бождены из Рима и от рук войск наших».
До последней страницы повести живет
в ней Ушаков, Забытый и оскорблен-.
ный императорской Россией, он доживало
‘свой век в родной деревеньке, мечтая об
одном: увидеть новую славу Отечества. И
он увидел ее в 1812 году.
«Флотоводеи Ушаков» —- произведение
патриотическое, `вдохновенное. Добросо»
вестный и серьезный труд вложен Teopru-
ем Штормом в эту книгу, которая, несом-
ненно, привлечет ‘внимание и юного, и
взрослого читателя и, конечно, не там
читателя-моряка.
iO. ЛАВЫДОВ
русском флошюволце
хорошо показал рождение нового в BOCHHO-
морском деле. Вто описания морских сра-.
жений слеланы со знанием этого дела, про-
сто и строго. Читатель впервые знакомится
с подробным анализом тактики флотоводца
и расширяет свое представление о. нем.
В 1787 г. началась русско-турецкая война.
В первом же сражении Ушаков; презрев
традиционные правила и сочетая огонь и
маневр. жестоко разбил флот Блистательной
Порты. Эта победа над неприятелем, пре-
восходивиим русских вчетверо, была значи-
тельной. Турки перестали чувствовать себя
монопольными хозяевами черноморских про-
сторов. Ушаков победил потому, что отка-
зался от рутины и смело вступил на нова-
норский путь.
Крейсерство у турецких ‘берегов, бои в
проливе Еникале, между Гаджибеем и Тен-
дрою, и, наконец, битва у мыса Калиак-
рии — картины всех этих сражений встают
со страниц книги, и читатель видит, как
складывалась новая военно-морская такти-
ка, как в боевых испытаниях она утвержда-
ла и оправдывала себя.
В решительном разгроме противника
‘усматривал Ушаков конечную цель и смысл
боя. «Боязливая тактика, — утверждал он;—
лишь вредит государству. Только полное
разбитие неприятеля оканчивает войну».
Он достигал этого смелым и свободным
маневром, невиданным до него выделением
разерва, сближением < противником на ди-
станцию картечного выстрела и стремитель-
ной атакой, поддержанной ураганным огнем.
Обычно свой первый удар Ушаков наноеил
вражескому флагману. Расчет был прост и
разумен: если турецкого флагмана удава-
лось связать боем, его командиры, не знав-
шие, что такое инициатива, теряли голову
и обращались в бегство. Все эти характер-
ные особенности военно-морского искусства
Ушакова отчетливо выявляет Шторм. Это
искусство показано им, как глубоко само-
бытное, возникшее исключительно Ha pyc-
ской почве, «нигде ни у кого He занятое».
Самобытность тактики Ушакова станозится
особенно наглядной, когда автор сравнивает
ге с западноевропейской морской тактикой
«Флотоводец Ушаков» Георгия Шторма—
книга нового, своеобразного жанра о много-
трудной и славной жизни русского адмира-
ла-новатора, орден имени которого украшает
грудь многих советских моряков. Название
книги вполне выражает замысел автора, все
усилия «го сосредоточены на образе Уша-
кова — создателе нового военно-морского
искусства.
Георгию Шторму ущалось избежать стан-
дартов биографического повествования. Его
книга — исследование ни повесть в одно и
то же время. .
Широко привлекая неопубликованный ар-
хивный материал и не досаждая читателю
описаниями «милой старины», ее внешними
эффектами и деталями, автор широкими
штрихами создал могучую фигуру великого
русского моряка.
Борьба новаторства и рутины — одна из
тем этой сложной, насыщенной историче-
скими фактами книги,
Известно, что в середине ХУШ века про-
стые и ясные воинские предначертания
Петра {были преданы забвению; так была
утрачена петровская решительность 8 сухо-
путном и морском! бою. Иностранцы, запо-
лонившие Россию, принесли и в армию и во
флот тяжелый груз окаменевшей догмы. Из
Окаменевших шаблонов и доктрин они сло-
жили крепость, за стены которой не смела
перелетать мысль военного. человека. Одна-
Ко уже во второй половине ХУШГ столетия
русский национальный гений выдвинул Cy-
ворова Ушакова, которым оказалось под.
силу крепость эту взорвать.
Книга Георгия Шторма открывается опи-
санием Морского корпуса, где будущий ад-
мирал задумывается над вопросом: что важ-
Hee для флотоводиа — искусство или ре-
месло? ‘
‚ Лвадцать лет прослужил Ушаков на ко-
раблях и был уже капитаном бригадирского
ранга прежде, чем окончательно убедился и
убедил других в том, что «морская бата-
лия» — высокое искусство, Георгий Шторм
в»,
Георгий ТИторм. «Флотоводек у таков»,
Гиз. 1946.
Л итературная газета
прослеживает автор развитие военно-мор-‘батальонами генерала Бонапарта.