литературная
Надо знать. Иначе смерть,
Р. РОЛЛАН.
(«Очарованная душа»).
1
Маленький Жан — кто из нас не
помнит этой начальной ситуации
ллановской эпопеи — пододвинул
дедовокое кресло к роялю, с трудом
раобрался на его высокое сиденье и
притронулся пальцем к клавише. И
о этого он не раз прикасался ко
всякого рода вещам. Но вещи молча-
ли. И только клавиша ответила на
прикосновение тихим, чуть дребез-
жащим. быстро исчезнувшим зву.
м.
ан Кристоф рое и мужал И
постепенно учился трудному искус:
ству заставлять вещи отвечать на
вопрос 0б их смысле. Десять ступе:
ней книг ведут к пониманию окру-
жающего мира: надо знать. Иначе
емерть.
Одному из наших советских изла-
ний Роллана предпослан фотопор:
т: писатель сидит у рояля; руки
ео протявуты к клавиатуре; перед
глазами, сдвинутыми морщиной со:
средоточения, раскрытая нотная те-
традь. Край клавиатуры за обрезом
фото. И кажется, будто она уходит
—черными и белыми клавишами,
своими да и нет—в беспредель-
ность.
2
Есть хорошее русское присловие:
«н одинокая сосна родному бору шу-
инт». Корни одинокой сосны оторва:
ны от корней леса. Ее «душа»—ды-
“ханье ветра, несущего шопот ее итл
х шумам бора. И может быть ее уже
можно назвать. «очарованной —ду-
шой».
Другое дерево. Высеченное из мра-
хора. Я вспоминаю сейчае о скульп-
туре Шимановокого, представлен-
ной на парижский конкурс за roa
или два до мировой войны: «Шопен,
слушающий ветер родины» (Роллан
написал монографию и о Шопене).
Скульптура дает длинное, с просту-
лающими скулами лицо музыканта;
над ним наклонилиеь мраморные ве-
твн Фантастического дерева, колы-
шущиеся в ветре родины. И нако-
нец, третье дерево. В «Кола Брень-
оне›: «Задрав к небу нос, я емотрел,
опершись руками на палку. словно
дятел на хвост; я все смотрел на
вершину дерева, гле расцветала лу-
на. Я старался вырваться из охва-
тившего меня очарования. И не мот».
Десятью строками ниже: «И. тихо
ллача, прильнув губами к телу ду-
ба, я поверял ему свою скорбь, при-
таясь между его корнями, как в об’-
ятьях отца. И я знаю, что он меня
слушал». Велед за слезами— уста:
лость, за усталостью крепкий сон. А
тм: «Солнце вставало. Дерево, пол-
Hoe птиц, пело. Оно сочилось пень-
ем. как виноградная грозль, зажатая.
в руках. Зяблик Гильоме, зырянка
Мари Годре, и точильщик, и серо-
крылая Сильви, и славка и лрозд
и... Птицами, слетевшимися из раз-
ных стран, полна листва старого ду-
ба, мыслями, летящими во все края
уира, полон мозг старого Бреньона
Это не сосна, знающая только ближ-
) нюю опушку, и не мраморное симво-
`’ лическое дерево, беседующее. с роди-
ной, — старому веселому дубу Рол-
лана доступны все ветры, все пти-
цы и все песни. .
5
Повесть о «Кола Бреньоне» завер-
шается цитатой из Раблэ. И не
только этот послелний абзац напоми-
нает о великом гиперболисте ХУ ве-
xa. И у Франсуа Раблэ и у Ромэн
Роллана. вопоминающего о своем
пра-прадеде из Кламси. из горла
льются песни. из бочек—вино. солн-
1 иляшет в небе. а ноги выбивают
пыль из земли. И даже в. последнем
цикле мастера «Очарованная душа»
то и дело воплывает имя или лите-
фатурная реминисценция 0б авторе,
весело описавтем жизнь веселых ве-
ликанов. :
Рабла, ках известно, дал биогра-
фию целото: ряда’ людей небоскреб
ного роста. Великанша Гаргамель, ги-
ЗАМЕТКИ
Великаны Ромэн\ Роллана не ©мо-
трят © высоты своего роста, они да-
же неё натибаютоя к малым сим, а
просто подымают их до себя, \ Е
Каждый из нас видел, как строит:
ся большой дом. Сначала фундамент.
потом кверху—©тальная ферма стро:
ительной вышки. От нее книзу
стяльные тросы и скаты. По ним по-
думается кверху строительный: мате:
риал, ползут кирпичи, железные
прутья и цемент. Так строят здание
мира люди-вышки Роллана: терпе-
ливо. кирпич за кирпичом. они тя-
нут к себе, ввысь, грубые и разроз-
ненные элементы жизни. И посте-
пенно—этаж над этажом—подымают-
ся многооконные, многоглазые зда-
НИЯ.
5
Олин из самых замечательных пер:
сонажей Ромэн Роллана—Оливье,
друг Кристофа. более того—друг сво-
ето автора, Роллана. Оливье, как это
уже отмечалось рядом критиков
(Земпель, Цвейтои др.), одно из на-
иболее тонких и чистых выражений
французского духа во французской
литературе. Это-—человек, являю-
щийся гостеприимным хозяином всех
культур мира, живых и мертвых
(впрочем, культура. позволившая се-
бя сделать мертвой, вряд ли культу-
ра). Он тщетно пробует научиться
столь полезному в налие время «HO-
кусству ненавидеть». В результате
смущенно признает: «Я умею н?-
навидеть только одну ненависть».
В старинном французском эпосе, в
«Песне о Роланде», рассказывается,
как рыцарь Роланд (Roland, a не
ВоПап4) едет впереди со своим дру-
гом Оливье. предаваясь беседе о «do-
uce Егапсе» (слалчайшей Франции).
Извивы лолины Ронсеваля выводят
их на открытое поле. Оттуда движут. .
ся несметные полчища врагов. Преж-
де чем вынуть из ножен свой верный
меч, Дюранлаль, Роланд трубит в
рот, предупреждая об опасности тех,
кто илут велел, и затем, пожав ру-
ку верному другу Оливье, бросается
в бой Оливье потибает первым. Ро-
ланд остается для новой битвы.
Критикам было нелегко определить
литературную форму. выбранную ав-
тором Кристофа: Говорилось о музы-
кальном, симфоническом построении
мноточаютной эпопеи, о биографии
человека, перерастающей в Guorpa-
фию эпохи. Все это верно. Но, по-
жалуй, еще вернее было бы сказать:
великая поэма мастера—это беседа
автора с евоим персонажем, Роллана
—Ролланда с паладином духа Оли-
вье *. Они говорят не о Чопсе Fran-
се, а о той горечи, которая отравляет
это им столь дорогое имя. И разве
Роллан Роланл в последних томах —
песнях своей эпопеи, как и тогда зя
восемь веков тому назад не приета-
вил своего рога & губам, чтобы про-
трубить опасность, гибель, грозящую
культуре, тем, кто идет велел.
6
«Создавать — это значит убивать
смерть». Р. Роллан всетла верил, ве-
рит и будет верить в”великий смысл
созидания. Можно было бы привести
цитаты. Но к чему? Если быть спра-
ведливым к тексту, то пришлось бы
процитировать в доказательство это-
то положения всего Роллана. Оста:
новившийся в своем росте великан
вскоре окажется пигмеем рядом да-
же с лиллипутом, который непрерыв-
но растет и растет. Ну, а если тово-
рить 06 одной шестой мира и осталь-
ных пяти шестых, 10...
Простая и точная послелователь-
ность должна была привести Ромэн
Роллана. этого удивительного био-
трафа великанов. к необходимости
изучить нарождающуюся биотрафию
самото великого из всех великанов
современности. Он остановилея у
«выики мира», у предельной верпти-
ны в горном кряже идей, Его тлаза
смотрят так же спокойно и сосредо-
ченно, как там на портрете, тде он
изучает взглядом сложно гармони-
зированную партятуру. Пальцы пре-
тянутм к клавишам. Мы ждем их
встречи: клавиш и пальцев.
: с. КРЖИЖАНОВСКИЙ
* Olivier — олива, символ мира.
YMA:
рах молодой мелкобуржуазной интел-
лигенции Запада,
В последних томах «Очарованной
души» художник выступает HO как
бесстрастный наблюдатель, & на-
против, как страстный искатель тех
путей, которые вывели бы молодую
интеллигенцию Запада на пути
подлинного гуманизма и не позволи-
ли бы ей, этой молодежи, споткнуть-
ся так, как споткнулась она в оды
империалистической войны...
Ромэн ‘Роллан чувствует ответет-
венность за поколение, которое он
воспитал своим «Жаном Кристо-
how. =
Безмятежно было настроение Ро-
мэн Роллана, когда он заканчивал
свою десятитомную эпопею. В деся-
том томе «Жана Кристофа» он 066-
щал человечеству «ясную зарю»,
счастливый «трядущий день». Он ©0-
бирался отдохнуть от тратедийной
атмосферы «Жана Кристофа» в вол-
нах жизнерадостного талльекого сме-
ха своего «Кола Бреньона».
, «Я написал тратедию уже исчева-
ющего поколения, — говорил Роллан,
рекомендуя. читателю десятый том
«Жана Кристофа». — Я ничего не
ры из его тяжелой пе-
чали, хаотической гордости, героиче-
ских усилий и смертельной устало-
сти. Вот то, чем мы были. Теперь ваш
черед, люди нашего ‘времени, моло-
дежь. Это сказано было примерно
за два тода до империалистической
войны, Ромэн Роллан не предвидел,
что трагедия Жана Кристофа окажет-
ся смешной в сравнении с той, кото-
рая вскоре разразится. Молодежь,
которой Ромэн Роллан обещал «яс-
ную зарю», стала жертвой бесомых-
ленной военной мясорубки, оказалась
в рядах «потерянного поколения».
Подобно Вольтеру, который после
приговора над Каласом утверждал,
что он вменял себе в преступление
каждую: улыбку, Ромэн Роллан в то-
ды войны отложил Кола Бреньона и
предпринял серьезный и почетный
путь разоблачения буржуазной циви-
лизации — разрушения старых илео-
лотических фетишей.
Это лалось ему не легко, но имен-
HO это стало основной темой и его
публицистики и ето многотомных
эпопей.
В «Очарованной душе» Ромэн Рол-
лан отталкивается от людей, подоб-
ных Клерамбо, чей хрупкий, подат-
ливый ум, стремясь к истине, неспо-
собен ни к каким ренительным дей-
тантоки большой и непомерно до-
бродушный Грангузье, его сын Гар-
тантюа («Оце grand tu ass—o, Kak TH
огромен), гигант король Пикрошоль
и т, д. Но примечательно, что, разд-
витая масштабы тела, Раблэ забыва-
eT (разумеется. нарочно) о- соответ:
CTBCHHOM расширении психики. Он
превращает мух в блонов. оставляя
слонами мушиные души. Микроско-
пический человечек, ученейший док:
тор Олоферн Тубал- преподает вели-.
кану Гаргантюа все микроскопичеё-
ские науки своей эпохи, оказываю-
щиеся как-раз в рост уму Гарган-
тюа. Воспитанник его с самых ран-
них лет (информирует автор) Bea
жизнь «такую же, как и все дети
всех людей: пил—ел— спал; ел—пил
—<пал, спал ел—пил». Великан,
смиренно нагибаясь, входил по 30-
ву колоколов в соборный храм Пари:
ка, и за ним везли на телеге гитант-
ский молитвенник, застежки которо-
то весили несколько пудов. Но, хотя
буквы молитвенника были огромны.
смысл их был не больше смыела
любого молитвенника.
Заимствователь. образов Рабле ан-
тличанин Джонатан Свифт заменил
золото солнца желтейшей желчью.
«Добрый» Пантагрюэль Рабле, созда-
тель грохочущих пантагрюэлизмов,
превратился в тонкогубого и молча-
ливого хирурга мистера Гулливера.
Гигантский рост придуман Свифтом
не в возвеличение великанов *, а в
уничтожение обыкновенным людям.
тем, © которых поклонник Свифта Се:
мюэль Джонсон писал впоследствии
(конец ХУШ века) свои парламент-
ские отчеты, озатлавливая их: «Мас:
па Шри а» (от Ш — малый, кро-
хотный). }
Ирландец Шоу, заставляющий те-
мы переезжать о олной логической
квартиры на другую, перебросил тра-
дицию рассказов о великанах из про-
странств B области времени.
Его «великаны времени», тлядящие
на Hac с высоты своего четырехсот-
летнего и пятисотлетнего возраста
(«На пути к Мафусаилу»—сцениче-
ская трилогия), рассматривают уче-
ные труды маститых деятелей на-
уки, парламента и искусства как бес-
смысленную детскую возню филосо-
фически расшалившихся бэби, вось-
мидесятилетних мальчуганов. кото-
рых. попросту надо высечь или уло-
жить спать, отняв у них игрушки
проблем, философии и т. д.
Ромэн Роллан может быть тоже
назван писателем, посвятивигим себя
биографиям великанов. Один вслед
другому проходят: Аэрт—Шопен—
Бетховен—Микель Анджело — Тол-
стой—наконец, синтетический образ
Жана Кристофа Kpadra (Kraft — en-
ла).
Но создавая свою галлерею «теро-
ических биографий», Роллан отказы»
вается от гипербол пространства и
времени, а также и от иронии. Его
персонажи берут у пространства не
больше места, чем любой обыкновен-
ный человек, их жизнь часто даже
короче среднего—статистикой исчи-
сленного-возраста. Но хотя у клал-
бища они’ не отнимают больше семи
футов. а у времени — больше малой
TOPCTH лет. но идея их охватывает.
всю планету, а духовная жизнь их
длитея тысячелетия. потому что они
великаны духа, обладающие удиви-
тельной способностью возвышать
все, чего бы. они ни коснулись. Имен-
но о них и пишет Роллан: «Нали oc-
новной долг быть великими и защи-
щать величие на земле». Защищать
величие—на его языке это значит--
защищать культуру.
4
Пятисотлетние великаны Бернар-
да Шоу четыреста девяносто девять
лет своего пятисотлетия тратят на
‚парадоксы, Свифтов фут не наме-
рен нагнуться к дюйму. притом, в
дюжину раз превышая дюйм, он 0с-
TACTCA по существу дюжинным.
^ эпобопьтно, что о Гулливере го-
ворится; «Его можно бы назвать: ро-
стом в фут (?), если рост жителей
Лиллипутии определить в дюйм».
{Два года со оня
‚ожжения в Германии
-крамольных“ книг’
Два тода назад на костре перед
зданием берлинского университета
были сожжены книги «крамольных>
авторов.
Вслед за Берлином запылали кост-
ры во всех других крупных городах
Германии. ^
В первую годовщину этих варвар-
ских событий собравшиеся в Париже
немецкие эмигранты-писатели. OCHO-
вали «Немецкую библиотеку сво-
боды», цель которой — собрать во-
едино все книги, изгнанные из Гер-
мании, и тем самым сохранить для
потомства громадные ‚ культурные
ценности. ;
В этом году эта библиотека справ-
ляла первую годовщину своего суще-
ствования торжественным собранием
в Нариже.
Ha собрании с большим докладом
выступил 1неральный секретарь
библиотеки д-р Альфред Кантарович.
Приводим некоторые места:
«.. от Лессинга до Генриха Ман-
на, от Маркса до Ленина, от Гейне
до Вассермана, от Вольтера до Горь-
кого произведения передовых; писате-
пей и ученых за два столетия были
сожжены и запрещены. Это не было
случайностью, не было поступком,
совершенным в момент аффекта. Это
было планомерной работой нацио-
нал-социалистских властей».
«Hak глупо желание уничтожить
учение о действительном положении
человечества, которое создали Маркс
и Энгельс, путем запрещения их тру-
дов и трудов их великих последова-
телей.
«Смешное желание замолчать все
созданное Лениным, Сталиным и их
учениками, изгнав все ими написан-
ное. Детская попытка отрицать исто-
рическое значение Готгольда Эфраи-
Лессинга. Смешное требование,
обы немцы, которые пюбят песни
Гейне, забыли их только потому, что
несколько дураков занесли их как «не
немецкие» в свой дурацкий запрет-
ный список.
«И что за близорукое желание —
одним ударом заставить забыть по-
чти всю современную мировую пите-
ратуру: от Сельмы Лагерлеф до Горь-
кого, от А. Жида до Ромэн Роллана,
от Дрейзера до Андерсен Нексе, ст
Генриха Манна до Лиона Фойхтван-
гера, от... до... почти нет имени ни од-
ного значительного современного пи»
сателя, который не бып бы поруган,
подвергнут нападкам или просто за-
прещен. .
«Тысячи примеров говорят о том,
что в сегодняшней Германии хоро-
шая литература больше изучается,
нежели в те времена, когда она была
в открытой продаже.
Доказательством этой жажды хоро-
шей книги является йроцветающая
сейчас в Германии контрабандная
продажа запрещенных книг.
Мало кому известно, что это стрем-
ление к познанию истины приняло
уже продуктивные ‚ формы. За по-
спеднее время к нам поступил ряд
рукописей, частью от неизвестных
авторов; переправленных из Герма-
нии за границу часто с риском для
жизни.
Зти произведения показывают нам,
что события в Германии находят
свое литературное отображение, -
Эти произведения рассказывают не
только © страданиях, но и о непре-
клонном сопротивлении немецких
революционеров. Они утверждают нас
‚в уверенности, что подпольно’ растет
настоящая литература... При поддер-
жке крупнейших мировых писателей,
ученых, художников мы смогли с03-
дать, в очень тажелых материальных
условиях, нашу библиотеку и нахо-
дяшийся при ней архив и довести
ее до`250.000 экземпляров.
Мы сохраним эти труды и сделаем
их доступными всем, кто хочет по-
знавать, учиться и бороться».
столь же живой и впечатляющей, как
образ Аннеты.
Марк Ривьер — живой и страст-
ный человек, не в пример Клерамбо.
Ромэн Роллану удалось показать в
хуложественном сочетании мысли и
страсти своих тероев. В некоторых
случаях Ромэн Роллан. сочными фла-
мандскими красками живописующий
брачную жизнь Марка Ревьера и Аси,
равно как и плотские вожделения
некоторых персонажей, ° поступает
очень смело, как художник, и эта
смелость убежлает и очаровывает
читателя.
«Кровать пуста, а мозт полон. Kor-
да левушек нет в кровати, они тес-
нятся в мозгу. Они вступают там в
потасовку с идеями», — иронически,
замечает Роллан, изображая Марка
Ривьера в послелнем томе «Очарован-
ной лущи». Роллан находит лостаточ-
но ‘много самобытных и свежих штри-
хов, чтобы зарисовывать и левущек,
и идеи, увлекавшие Марка Ривьера.
Много чувственных тонов — в но-
следних томах роллановской эпопеи.
«Нельзя действовать и мыслить без
страсти» — расбуждает олин из геро-
ев Роллана.
Образ Марка Ривьера, благодаря
сильному хуложественному таланту
Роллана, убеждает нас. Марк — один
из тех молодых интеллигентов Евро-
пы, для которых «CCCP существует
как пример и как опора» (стр. 247).
Еще не усвоив философию марксизма,
Марк Ривьер «принял решение на лю-
б0м посту, кула поставить ето боевой
приказ, служить армии угнетенных,
которая лолжна сломать старый пофя-
док социальной несправедливости. Он
не имел права умывать руки и гово-
рить другим: «марайте валти, я тут не
при чем» (стр. 252).
Последний том «Очарованной луз
ши» казалось бы должен был на-
строить и автора и читателя на эле-
тический лал. Умирают Аннета и
Сильвия, с которыми свыкся чита-
тель на протяжении многих томов.
Безвременно погибает Марк Ривьер
от руки итальянского фалциста. По-
чему же этот последний том назван
столь бодро и жизнерадостно «Po-
ды»? Не потому ли, что художник.
увидел наконец рождение того ново-
го, подлинного героя, о котором дав-
но мечтали автор и персонажи «Оза-
ровайной души». Это — образ боль-
птевика, сочетающий в гармоничес-
ком единстве смелые мысли, реши-
тельные действия, сильные страсти;
В образы этих люлей жадно вома-
\тривается сейчас Ромэн Роллан, ибо
знает он, что эти люди не только по-
строят лучший мир, но и смотут за-
TWATHTB eTO для всего человечества
в случае, если трянет новая имме-
риалистическая войма,
Ромэн Роллан и Максим Горький
ЛИ О РОМЭН РОЛЛА
Ромэн Роллан — один из люби-
мейших моих писателей. Да он и не
может им не быть, он, создатель
«Жана Кристофа», «Кола Бреньона»
и многих других замечательнейних
‚ произведений.
ЧИТАТЕ
НЕ
0 РОЛЛАНЕ
Бывает так: прочтешь яркую та-
пантливую книгу современника, но
06 авторе ее не думаешь, личного,
интимного ‘влечения к нему не ис-
пытываешь, как будто художник и
его создание - — ‘это два разных
мира. Только немногие явления в
питературе составляют в этом смыс-
пе исключение.
Дла меня исключением такого рода
явипся «Жан Кристоф» Ромэн Рол-
лана
Всем существом своим почувство-
вал, понял, что. встретился. не только
с великим художником, но и замеча-
тельным человеком, тонким. мысли-
телем, одним из благороднейших и
гуманнейших представителей совре-
менной культуры.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ
ХУДОЖНИК
Вместе со всей страной, вместе с
трудящимися столицы я чувствовал
большую радость и гордость, когда
на советскую землю вступил вели-
кий наш друт Ромэн Роллан.
Лично мне он знаком не только
как автор многочисленных статей
против империалистов, но и как пи-
сатель. 4
Я недавно прочел «Кола Бреньон»
и только что закончил читать пя-
тый том романа «Жан Кристоф» и
мне бы хотелось поделиться своим
мнением об этих сенигах.
«Кола Бреньон» изобыкновенно
сочно написан. Это веселая оптими-
стическая поэма. Я ее считаю одним
из самых! блестящих достижений ми-
ровой литературы, читаетиь и раду-
енться © героем этой книти. Такие
произведения нам нужны, они дают
зарядку.
Но особенно меня захватил «Жан
Кристоф». Все пять томов один за
другим читал не отрываясь, Эта кни-
га залюминается потому, что за-
ставляет тебя пережить, перечув-
ствовать все в ней налтисанное,
Ромэн Роллану удалось с необы-
чайной тлубиной показать сильную
личность борча, Он в этом романе
показывает целую эпоху. В этом от-
ношении я его могу сравнить со
Львом Толстым.
По прочтении «Жан Кристофа» не-
вольно приходит сравнение: как
трудно выбиться таланту в капита-
листических условиях и какие широ-
вие возможности предоставлены у
Hae, в етране советов, любому та-
лантливому человеку.
В заключение советую налиим pa-
бочим познакомиться ¢ творчеством
Ромэна Роллана.
я прочитала все его книги — по
крайней мере те, что выпущены на
русском языке: и его исследователь-
скую работу о Бетховене, и его ху-
дожественные вещи, и публицисти-
ческие статьи.
Больше всего нравиться, конечно,
«Жан Кристоф». Это ‘произведение я
моту читать и перечитываль. К, нему,
как к «Анне Карениной» или «Вой-
не и мир» можно возвращаться мно-
го Daa.
«Жан Кристоф» привлекает громад-
ной художественной силой, большой
искренностью.
Захватывает сам Кристоф -— этот
сильный. волевой человек-борец.
О многих явлениях, описанных в
романе, я знала и раньше, до того
как прочла роман. Но Роллан показал
их с такой силой, в таком свете, в
таких проявлениях, что читая я как
будто впервые познавала эту дейст-
вительность. Я не ‘раз прошедшей
зимой использовала страницы «Кри-
стофа» на занятиях в комсомольской
политшколе,
С некоторыми положениями писа-
теля я не согласна. Но часто «доду-
мываю» ето героев. Я могу предста-
вить Аннет из «Очарованной дупги»
тероиней нашей действительности,
моим хороптим товарищем. To же ся-
мое—Кристоф. Они оба близки мне
своим оптимизмом, пафосом борьбы и
труда, тем. что каждый нтат в жизни
берут с бою, тем, что они вее время
стремятся вперед, не останавливаясь
на доститнутом.
Кто-то мне олнажды сказал. что
якобы Роллан не понятен рабочим.
Это ерунда! В нашей библиотеке
имеется более трехсот различных
книг Роллана. :
Казалось бы не мало, Однако, книг
нехватает. Книги Роллана никогда
He лежат на полках, на них всегда
очередь, & это лучшее локазательст-
во того, как любят Роллана налии ра-
бочие.
ЕЧЕИСТОВА В. И,
работник библиотеки з-да «Серп и
мопот»
основных эпопей «Жана Кристофа»
и «Очарованной души».
«Подлинный смысло «Очарованной
души», как и «Жана Кристофа», —
пинтет Ромэн Роллан, — был в том,
чтобы сорвать Bee повязки, одну за
друтой». Это дает включ к заглавию
КНИти, смысл котброго, по велавнему
признанию Роллана он намеренно
слелал заталочным.
Ромэн Роллан мечтал об единстве
мысли — действия. Труден и ответ-
ственен путь к этому единству. Вой-
на родила на Западе среди мелкобур-
жуазной молодежи ваплевательское
отношение к возтросам идеологии. Ин-
теллектуальная страсть чужда этой
молодежи. «Мы поняли, wo зубная
щетка гораздо ценнее, нежели Кант и
Попентауер», — устало говорили ге-
рои Ремарка. Поколение, воспитавше-
еся в окопах. возненавилело вее иде-
ab, CTA питать отвращение RO всем
и всяческим абстракциям. «Абстракт-
ные елова честь, мужество и муче-
нический венец, — товорил Хемин-
туэй в романе «Прощай оружие», —
звучали гнусно рядом с конкретными
названиями рек, деревень, пифрами
полков. датами боев».
Читая «Очарованную дупгу>, вы ча-
сто встречаете эти абстракции, столь
ненавидимые людьми, подобными
ъпустошенному Хемингуэю. Ромэн
Роллан пронес сквозь преисполнен-
ные цинизмом военные годы абстрак-
тные слова: честь, мужество, муче-
нический венен, героизм, справедли-
вость. Он не собиралея развенчивать
эти абстрактные понятия, он только
искал, как художник, такие челове-
ческие характеры, которые оказались
бы достойными этих больптих слов. .
8
Таких хараклеров еще Het B «Oqa-
‚рованной душе», Есть только очерта-
ния новых характеров, и в этим очер-
таниям стал жадно присматриваться
великий художник. .
Героиня «Очарованной дупеи», про-
ходящая сквозь всю эпопею, —Аннета
Ривьер. Она вместе с ее сестрой
Сильвией принадлежит к поколению
женщин, родившихся в конце 70-х
и в начале 80-х годов. Ромэн Роллан
дает образ женщины мужественной,
решительной, которая с большим тру-
дом и энергией прокладывает себе до:
„рогу в борьбе с предрассудками и
злой волей своих спутников — муж-
чин. Образ Аннеты Ривьер выко-
ван, как из бронзы. Аудожник, по-
казывая женщину, «которая ведет се-
бя мужественно», на протяжении
многочисленных томов поворачивает
ее во все стороны, изображая ее ена-
чала как дочь, затем как сестру, как
любовницу, как мать, причем во всех
случаях она выступает женщиной де-
\
«Жан иИристоф» что-то внес в мою
жизнь в мой внутренний мир. Я
помню, с какой страстной настойчи-
востью я заставляп моих близких и
друзей читать эти маленькие томи-
ки, выходившие с такими мучитель-
HO длинными перерывами. При-
знаюсь по секрету: я не очень-то
пюблю раздавать свои книги прия-
телям и знакомым, но. ведь: наслаж-
дение и радость от произведения ис-
кусства никогда не могут быть пол-
ными, если их не делят с тобою твои
друзья. И как велика была горечь
обиды, когда я сталкивался ‚иногда
с равнодушной или казавшейся мне
слишком сдержанной оценкой «Жан
Кристофа»!
Я не мог понять: как можно опе-
рировать обычными. трафаретными
определениями, шаблонными крите-
риями, когда читаешь страницы, в
которых столько ума, пиризма, ис-
креннего пафоса, моральной чистоты,
человечности и сверкающего таланта.
Весь дальнейший путь Ромэн Рол-
лана. казался мне закономерным про-
должением пути «Жана Кристофа».
Разве‘ возможно было, чтобы этот ги-
гант оказался в стане пюдей, охва-
ченных шовинистической горячкой
во время мировой войны? И можно
пи хоть на минуту вообразить Рол-
лана, отдепывающегося молчанием,
отходящего: «в сторону от схватки»
сейчас, в наши дни, когда идет по-
спедний бой между старым нена-
вистным ему миром и новым, где
реапизуются его величественные
мечты о братстве народов?
Лучшие люди эпохи — с нами.
Какое счастье сознавать это!
‚ Агроном: Н.. Я.. ЦАРЕВ
ятельной и энергичной, преисполнен-
ной интеллектуального пафоса, шаг
за. шагом разочаровывающейся в бут-
жуазном обществе. -
Образ `Аннеты для. самого Ромэн
Роллана в тяжелые годы послевоен-
ных раздумий был не только ‘творче-
ской отдушиной; но и’ резервуаром,
откуда он’ черпал” свою уверенность
в будущем: Образ напоминал ‘ему о
тех силах, которые в недрах самого
буржуазното общества могут этому
обществу даже противостоять.- Чрез-
вычайно любопытна. заметка из лнев-
вика Ромэн Роллана от 10 января
1925 г. «Сегодня ночью я внезапно
увидел дверь, через которую можно
спастись... Я чувствовал себя прити-
снутым к войне и хотел вырваться,
чтобы не быть разлавленным войной.
‘давящей меня ва пацифизм_ Клерам-
60. И вдруг.. Аннета.. которую ни-
сколько не смутила жестокость вой-
НЫ»,
Поучителен o этой точки зрения
разговор Аннеты © Виларом.
«Почему же вы разыгрывали паци-
фиству, — спросил Филинп Вилар
У Анетты. — Почему в годы войны
вы проявляли такой ужае перед вой-
ной? :
— Потому, что я питаю ужас Е
бессмыелице. Потому, что эта война
наций была основана на лжи и глу-
пости. Потому, что она была движе-
нием: вспять к прошлому. Я жалею
миллионы жертв. е болью, с возму-
щением. Но не так самые жертвы
приводят меня B неголование, как
бессмысленность этих жертв. Tan,
гле речь идет о действительном спа-
сении человеческого общества и его
будущего, уже нет вопроса о жерт-
вах. «Нет, это совсем не жертва!» —
как поет Альцеста. Человек знает,
человек, верит, любит — и отдает
себя.
— Отдает других!
— Нет. Я помотаю другим понять,
что етоят. жертвы. Но пусть они бу-
дут. свободны в своем решении!
— Они уже не свободны © того
момента, когда вы бросаете на весы
вазни- страсти...
— Мой разум...>
Разум и страсть бросает Ажннета, на
чаши весов грядущего общества. В
этом — обаяние ее характера. На-
ученная смертью Марка Ривьера, по-
гибитего от руки фашиста, она ре-
шает самый мучительный для Рол-
лана и для его героя Марка Ривьера
вопрос о жертвенности послевоенного
поколения. Духовный поединок, ко-
торый в это время шел в миросозер-
цании самого Ромэн Роллана между
лукавыми непротивленческой фи-
лософии гандизма и межлу теорией
революционного насилия показан в
образе Марка Ривьера, этой фигуры
отвиям. «Вто вина не в том, что он
понимал, — товорит Ромзн Роллан
об одном из героев «Очарованной ду-
mH», — Его вина В «том, что он He
действовал. Надо все понимать и
действовать»,
Еще нё совсем давно Ромэн Рол-
лану казалось, что люди действия —
это одно, люди мысли — другое. «Ка-
ждому свое место, — писал он в сво-
ей книге пацифистеких статей: солда-
ты пусть защищают землю, мужи
мысли — мысль».
Ему казалось, что здесь возможно
какое-то\ разделение фузкций, что
мысль может существовать незавиеи-
мо от действяя, что действие может
возникнуть, как результат отвлечен-
ной мыели обособленного от масс ин-
дивидуалиста. Это заблуждение не од-
ного Ромэн Роллана. Оно типично для
многих передовых интеллитентов 6yP-
smyasroro Sarama.
НА ПОЛЯХ ПОСЛЕДНЕГО ТОМА_
«Спеши же думать, прежде чем
торнист заиграл атаку» — эти слова
произносит терой «Провозвестницы»
Марк Ривьер. Слова эти обращены
К тому поколению европейской моло-
ABA, которому придется, очевидно,
вынести. на своих плечах тяжесть
_ новой империалистической войны.
‚ — Спеши же думать! — восклицает
< устами своего тероя Ромэн Роллан.
/ Печальная участь постигнет тех, кто
‹ опоздал мыслить, Об этой участи по-
дробно рассказывали первые после-
военные произведения Ромэн Ролла-
на. Вепомните пьесу «Лилюли»: оде-
тыю в различные мундиры, «окован-
ные мозги» пляшут один и тот же
жуткий военный танец. Вопомните
«Клерамбо»: мучительные пережива-
ния и насильственную смерть тихо-
т, мирного поэта, с опозданием по-
р бессмыслицу военной впо-
Всякая последовательная мысль
казалась опасной в эти тоды. Герой
одното из французеких романов, по-
священного фронтовой жизни 1914 Г.,
«аспар» Бенжамена, этакий развя-
SHE пуалю, беззаботно восклицал:
«В нашем ремесле не надо размы-
Шлять». Это вспоследствии почув-
ствовали и покорные персонажи Ре-
марка. Ужас войны, — говорили
они, — можно перенести только в
10м случае, когла о нем не размы-
Шляешь. Герои романов — да и ав-
Торы их — старались поменьше ду*
мать. Размышления грозили опасно-
He только внешней, но и вну-
Тренней. Разве не ясно, что Клерамбо
пал в Париже возле Дворца право-
ЗУдия не только и не столько от пу-
Пи остервенелото пювиниста, сколько
собственного бессилия разрешить
Вопросы, связанные с войной?
Но мужественный Роллан шел по
линии наибольшею сопротивления:
н попрежнему заставлял своих ге:
рев размышлять. О’чем бы ни писал
омэн Роллан в эти поблевоенные го-
ДЫ, в центре ето творческого внима-
Чня неизменно оказывались не по-
STKE, & размышления ето персона”
Ret. B одной из своих дневниковых
‚ Заметок, относящихся Е периоду
21 т, Роллан отмечал: «Мы всегда
Мишем историю событий какой-ни-
УДЬ жизни. Мы ошибаемся. Подлин:
eee это — внутренняя нЕ
к Г раз .
ще, КУльтивирует «роман р :
feeame enmnnen Бе что
«Клерамбо»), в то время как, етре-
мяеь позабыть военные тяготы, боль-
шинетво романов’ первых послевоен-
ных ‘лет прославляло бездумную
жизнь. В этом смыеле Ромэн Роллан
резко отличался от тех мноточислен-
ных вульгарных пацифистов, кото-
рые о той. же. беспечностью мобили-
зовывали милосердие масс, с какой
пювинисты мобилизовывали их не-
нависть в первые месяцы войны.
«Надо любить. Тогда не грянет ни
одного выстрела», —так, рассуждал Ле-
онард Франк в своей сентименталь“
ной и душещипательной книге «Че-
ловек добр». «Людям помочь нельзя,
их можно только любить», фассуж-
дал и Клерамбо. Разница та,\что Кле-
рамбо не удовлетворялея «любовью».
Он искал истину. «Я хотел описать
тот внутренний лабиринт, в котором
бролит наощупь нерепгительный,
хрупкий, податливый, но в то же
время искренний и страстно стремя-
щийся к истине ум»— писал’ автор в
обращении к читателю, сопровождаю-
щему повесть о Клерамбо. Чего, од-
нажо, стоят размышления человека,
пускай тонкого и любвеобильного,
если ничем и никак они не могут
помочь людям. Ромэн Роллан хочет
найти людей ¢ умом, достаточно
сильным, чтобы выйти из любого ла
биринта. Так постепенно зарождает-
ся тема «Очарованной дути», образы
Аннеты и Марка Ривьера...
Многотомный о прозаический цикл
«Очалованная душа» может быть по-
ставлен вровень с «Жаном Кристо-
фом». Ромэн Роллан, который в. свое
время зарисовал поколение Жана
Кристофа, с неменьшей хуложествен-
ной силой сумел рассказать о его на-
следниках и продолжателях. Отнюдь
не в роли бесстрастного летописца на-
блюдал Роллан смену поколений, Он
всегда ощущал себя бойцом перело-
вых отрядов молодой интеллигенции.
Особая юнолтеская страстность чув-
ствуется в последнем томе «Очаро-
ванной души», хотя и написан он
кою человека приближающегося
к 70 годам. Вот почему, читая «Про-
возвестницу», мы рассматриваем ее
не только как очередное произведе-
ние маститого классика, но как бое-
вое, современное и своевременное
произведение, способное ответить на
многие волнующие нас вовресы 0. вад-
Ромэн Роллан — представитель ста-
рой интеллитенции в самом лучшем
смысле этого слюва. Он хранитель
традиций буржуазии времен ее мо-
лодости. Ему чужда та легкость мы-
сли, какая свойственна фатоватым
писателям, меняющим свои взгляды
словно туалеты, Долгое время Роллан
носил свое мировоззрение гуманиста-
непротивленца, как мантию непогре-
шимого судьи. Тяжелы покровы ста-
рой идеологии.
Не о себе ли говорит Ромэн Рол-
лан в последнем томе «Очарованной
души» — книге «Роды», когда изо-
бражает старого гуманиста Жюльена
Дюмона?
«Понадобилось He мало героизма
этому французскому мелкому бур-
mya, робкому и ‘совестливому, нахо-
дившемуся под опекой властной ма-
тери, связанному в движениях уста-
ревшей одеждой вековых навыков
мыели и обычаев, из благонамерен-
ной, консервативной, клерикальной
семьи, — чтобы осмелиться, перешат-
нув за тридцать пять лет, иселело-
вать себя до основания и мало-по-
малу, не плутуя с собственной мы-
слью, освободиться от всего, что он
считает ложным и во что он до сих
пор верил. Носле этоть оказываешь-
ся до ужаса обнаженным; и как по-
казаться на глаза тем, кто’ вас знал
одетым в это платье из лжи, которым
они всетла окутывают свою оскорб-
ленную стыдливость, — тем, кто не
хочет видеть налоты мира и кто ис-
пуганно прикрывает правдивость мы-
сли, как пол, фитовым листком3».
Не легко лалось Ромэн Роллану это
сбрасьтвание покровов. Тем не менее
он шел неуклонно в этом направяе-
нии В этом и заключалась тема. его