литературная газета
	 
	Бари культуры и отдыха им. Максима Горького посетии Ромэн Роллан. На снимке: \
	mm.   Ran. С Sy
изранен ржавыми IBOSAMMH, RBOTOpNE~
он глотал е целью самоубийства, }

За это чтение они расплачиваютея!
жесточайшими пытками. И какой ра.
доетью воныхивают их глаза, когда.
произносится слово «СОСР», колу
Крейбель рассказывает о евоем путь.
этествии в страну социализма, в Мь.
скве, Ленинграде, Баку...

Интересен и весьма  поучителен
тлубоко правдив образ штурмовик“
Янке, в ‘свое время поверившето 3
демагогические обещания Гитлера т
ныне очутившегося в латере, — Ян.
хо — в значительной мере имя соб.
рательное, он ие один, таких обмм.
нутых сотни тысяч.

Не таснет революционный дух
хоммунистах-заключенных в конпль
герях. И это е такой большой силе
проходит через все произведение Бу»
деля, которое е полным правом ме
жет быть названо «оптимистической
трагедией». :  

„.Солице для нас не исчезнет» ~
поет зверски избитый Вальтер Kep
нинг, и веришь, что это так и буде,  

Крейбель вырывается из каткань,
он на «свободе», его одолевают мучи.  
тельнейшие колебания, но образы то:  
варищей-мучеников стоят пер.
ето глазами, взывают о классовой ке.  
сти, борьбе, и Крейбель, преодолев  
все свои колебания и соблазны, ево.  
ва бросается со всем пылом и жары  
в борьбу.  

Духом борьбы дышит вся ним
Бределя, она оптимистична, несмотм \.
на весь наполняющий ее ужас, ой =
мобилизует на борьбу и  вселям
уверенность в победе—и в этом ее и’
ромная ценность, несмотря на ее сл».  
бость в художественном отнозении,  
‘«Иопытание»—лотрясающий документ  
эпохи, жуткая хроника палаческах  
подвигов — «коричневорубанечников»  
(почему-то они в книге «черноруба  
шечники?»), ‘мортиролог и глубоко  
революционное произведение, 080)
усиливает нашу ненависть к anus
му и вселяет в нас чувство глубокой  
любви и уважения к его неутомимым  
и самоотверженным = могильшикам,  
к борцам, He выпускающим красно  
знамя революции в предомертные
мученические минуты, i

ЕФР. ПОЛОНСКИЙ
	Ромэн Роллан беседует с директором парка т. Б. Н. Глан.
	единства» бьет в глаза и становится
особенно разительной тогда, когда
концлагерь ` начинает пополняться
оппозиционными штурмовиками, ци-
нично обманутыми Гитлером,  выд-
витающим лозунг «второй револю-
ции». Любопытны фигуры. отставво*
то ротмистра Беррингтаузена-Гель-
тинга с его идеей «Четвертой импе-
рии» — «второй экземпляр обанкро-
тивигейся национал-социалистской
лавочки» как его определяет один из
заключенных, молодой рабочий; ин-
тересна фигура соц.-демократа
Шнемана, тупоумное понимание ком-
муниама которого почти не отличается
от понимания разочарованного рот-
мистра. Жалок-—и в концлагере —
облик социал-фатшистов, всей своей
	политикой проложивших дороту Гит-
	леру и его режиму. И как убота, тру-
слива их фразеолотия-—даже в. конц-
лагере, — пред лицом испытаний.
Как они жалки и убоги по. еравне-
нию с коммунистами Торстеном (быв-
ший комдепутат рейхстага), Крейбе-
лем и другими, которые отчетливо
знают, за что боролись, за что стра-
дают и. за что будут бороться до пос-
леднего вздоха.

И котда коммунист Торстен, изне-
могая от пыток, говорит: «Этих ужа-
сов надо было. ожидать. Германекие
рабочие недостаточно прониклись не-
навистью к своему классовому врагу,
то за этим чувствуется огромная мо-
ральная сила, четкое знание слабос-
тей, нестибаемая воля к борьбе и
несокрунтимая вера в победу. И да-
же сам «оппозиционный» ротмистр
проникается уважением. к. коммунис-
там, что не мешает’ ему, после’ свое-
го освобождения из лагеря, предать
HX.

Не сломлен боевой дух коммунис-
тов даже в условиях инквизиции, не-
вероятных пыток. Избитые, искале-
ченные, толодные заключенные ком-
сомольцы вобираются `вокрут Крей-
беля, который читает историю руб-
окой коммунистической пафтии и сре-
	‚ди слушателей комсомолец Генрих
	лудок
		„сингание
ВИЛЛИ
	В №№ Би 6 журнала «Знамя» на-
печатан новый роман немецкото рево-
	люпионного писателя Вилли Бределя,
	хоропю известного читателям Совет-
ского союза по своим предыдущим
произведениям ‘«Машиностроитель-
ный» и др.

Место действия нового романа —
фалпистская Германия, точнее выра-
жаясь, кониентрационный лагерь и
	застенок. что стало санонимом Гер-
	Со скрежетом зубовным и е ненз-
вистью читаешь это произведение,
с каждой страницы, из каждой строч-
ки которото выглядывает звериный
лик фапгизма, его «идеологов» и прак-
тиков. Автор хоропю знает. этих ры-
царей расизма и свастики, потому что
побывал в их руках, он хором зна-
ком с нравами и «бытом» гамбургско-
го конплатеря Фульобютельск, где
пробыл почти 13 месяцев, из них
11—в одиночке.

«Кто побывал здееь хоть раз, до
конца жизни должен вопоминать это
© трепетом», — говорит сам комен-
дант лагеря Элернтаузен, преподавая
своим подчиненным правила усми-
рения, инквизиции, И р этом ему
охотно веришь.

Лагерь Фульсбютельск это — бук-
вально камера пыток, но комендант
его все еще недоволен: перед его гла-
зами «идеал» — лагерь Дахау. «Пос-
мотрите на Дахау. Там почти ежед-
невно кого-нибудь убивают при по-
пытке к бегству». Даже фашистские
инквизиторы лагеря изумлены и по-
ражены цинизмом своего начальника:
они ли не стараются сверх всяких
сил, пытая и терроризуя этих прок-
лятых коммунистов, они ли не усерд-
ствуют, придумывая для заключен-
ных все мыслимые способы истяза-
ний, и все еще комендант недоволен,
жалуется на «чрезмерную  туман-
ность». Ну, чо-ж, они рады старать-
ся, «Хайль Гитлер», и по воему ла-
repo разносятся душераздирающие
крики и вопли истязуемых. И уж,
конечно, они не отстанут от палачей
латеря Дахау. Начинается соревнова-
ние между обоими латерями, разда-
ются выстрелы, кто-то из заключен»
ных убит... «при попытке к бегству».
Жертва истекает кровью, издает
предомертный хрип, a на фаптиет-
ских палачей Гармеов, Цирбегов,
Дузеншенов напалает? необычайная
веселость, палач Гарме наитрызвает
модную песенку.

Несмотря на страшные пытки и ие-
тязания, несмотря на убийства и вы-
	вужденные ссамоубийства», несмотря
	на тончайший шпионаж, строжайштую
изоляцию в лагере не затихает но-
литическая жизнь, порою незримая,
несльпнимая.

Перестукиваются между собою вак-
люченные, несчетно иотязуемые ‘ком-
мунисты, комсомельцы — Торетен,
Крейбель, Теплин и сотни, тысячи
	Вилли Бредель
	„ПЕ ПЕРЕВ
	В нашей критике уже указывалось
на связь Эренбурта в отношении фор-
мы © современной и белле-
тристикой.
	Прежде всего это касается вомпо-
зиции, структуры сюжета. И в «Не
переволя дыхания» и в «Дне втором»
Эренбурт не лает. целофо связного сю-
жета. Оба романа составлены из не-
скольких параллельно идущих сюже-
тов и нескольких не связанных друг
с другом групп дюдей.
	Эренбург привлекает в роман пер-
вого встречного, назыжзет массу фа-
милий, сообщает множество различ-
ных фактов о люлях, одинаково под-
робно говорит о героях и персонажах
второстепенных. Вначале неизвестно,
KTO из названных станет героем, да
и в дальнейшем попадаются люли, ко-
торые исчезнут бесследно в следую-
щей главе, какая-нибудь случайная
фитура, попутная зарисовка, иногда
целое их скопление, с подробными
биотрафиями и характеристиками. Ро-
ман развертывается на одной плос-
кости. С точки зрения композицион-
ной нет и центральной фигуры, те-
роя. Это — жизнь, как она идет со
всеми ее случайностями, непредвилен-
ными вотречами, с отдельными суль-
балаи, которые могут итти рядом, не
пересекаясь одна © лрутой.
	Теоретическое обоснование этих
приемов читатель может найти у
Жюль Ромэна в ето предисловии к
роману «Люли доброй воли». Это —
весьма любопытные и довольно остро-
умные рассуждения, направленные
против классической композиции бур-
жуазного реалистического романа,
Этот прием композиции по мнению
Жюль Ромэна уместен лишь при из0-
	бражении «индивидуальной психики
	или судьбы». «Но он становится пе-
режитком, копла подлинным сюжетом.
становится само общество или боль-
шой человеческий ахломерат с разно-
образными инливилуальными сульба-
ми, которые движутся каждая само-
стоятельно, не зная друг друга на
протяжении большей части времени и
не залаваясь вопросом, не улобнее
ли было бы романисту, чтобы все они
случайно встретились на одном и том
же перекрестке». Здесь не место ралз-
бирать эти рассуждения и доказывать
преимущества Бальзака как социаль-
ного романиста перел Жюль Ромэном.
Hac сейчас интересует Эренбург.
Связь Эренбурга с новейшей техникой
западного романа очевилна. В романе
«День второй» эта техника представ»
лена полнее и разнообразнее, чем в
новом романе, но и новый роман по-
строен по тому же принципу: слу-
чайными, елва намеченными и чесу-
щественными для целого, нитями
связаны тут несколько параллельно
илущих жизненных историй.

В «Дне втором» эти отдельные кус-
ви об’единяет фон, в «Не переводя
дыхания» — тема, которая проходит
через все истории. Это — разные ис-
тории на одну и ту же тему © по-.
учительным выводом в конце. Связь
отлельных кусков в «Не переводя
	дыхания» выступает поэтому отчет-
	ливее, чем в «Дне втором», но прин-
пип связи тот же: она не возникает
с необходимостью в процессе художе-
ственного развития замысла, & при-
носится извне.

М. Шагинян*, товоря о «расчленея-
ной новеллистике» «Дня звторого»,
правильно связывает это явление ©
распалом жанра, а распад жанра, —
с «утратой большой коллизии и те-
мы> в современном буржуазном рома-
не. Новейшая техника буржуазного
романа не-сволится только`к приему,
это — целая художественная метоло-
логия, имеющая определенные обще»
ственные основания.

Какое же отношение имеет ко все-
му этому Эренбург? В чем емысл его
«новаторства»? Смысла этого не при-
холитсея искать слишком глубоко.
	* См. «Красная новь», № 4 статья
М. Шатинян «Чего ждет писатель
от Критики»,
	«Это был верх совершенства, вдох-
новения и терпения, нежное созда-
ние необычайного молотка, радость
металла, который зацвел и выцвел и
постиг хрупкое прорастание живых
клеток.

— И тебе скажу, командир, каж-
дый лепесток я молотком ковал, а
вся роза из одного куска, и ничего
тут не приварено, не спаяно, будто
росла она у меня из железного зерна,
от металлической прививки. А родом
я кузнец и оружейный мастер и весь
свет прошел насквозь, как журавль».

Кузнец Максим, красный боец, всю
жизнь ковал железную розу — в
тюрьме, в ссылке, в скитаниях — 4H
он поларил эту чудесную розу слав-
ному большевистскому командиру
	‚ сталевару : Чубенко.
	Когла читаешь этот рассказ Мак-
сима о том, как он ковал розу, ду-
мается, что и Яновский создал свою
книгу необычайным молотком и вы-
росла она у него из «единого желез-
ного зерна», 460 он стал подлинным
мастером революции. ,

Уже первые шаги Яновского —
«Мастер корабля» и «Четыре сабли»
— свидетельствовали о том, что мы
имеем лело с крупным хуложником.
Но в этих книгах  нехватало дыха-
ния революции, ее влохновенных пу*
тей. побед и страланий, это обстоя-
тельство не давало хуложнику \Вы-
прямиться во весь рост. заговорить
полным голосом. «Всадники» Янов-
сБого — ето крупная творческая по-
бела Конструкция книги напоминает
замечательную розу кузнеца Макси-
ма. тле кажлый лепесток любовно и
мастерски выкован, Восемь эпизодов
рассказывают о необыкновенных лю-
лях из «племени большевиков» и не-
обыкновенных, почти ставших Ae-
тендарными, днях девятнадцатого
Года.

В каждом эпизоде вилны эти же-
лезные люли, сыны Донбасса, крас-
ные командиры, мастера, лля которых
«был один заказчик — революция?.

Образы этих мастеров и красных
командиров по силе, выразительно-
сти и лушевному  ботатству можно
сравнить только © Чапаевым из 3а-
ъмечательното фильма бр. Васильевых.
		SE
			ВТОРАЯ.
	быту, в нашей повбедвевности какой-
либо живой и типический оборот, ха-
равтерную ситуацию,  своеобравное
выражение, что-либо меткое или 38-
бавное, буль то цитата из ©тентазе-
ты, обрывок песни или фраза из обы-
денного разтовора.
	В евоих описаниях и характериети-
max Эренбург всегда идет от детали,
от частности, Писатели-реалисты —
мастера детали и цену ей знают. В
иных случаях целое харажтеризуется
только через деталь, но и тогда она
не подменяет целото. Реалист. дает
одну деталь и она живет как харак-
терная черта. Эренбург дает множе-
ство деталей.
	В «Дне втором» эти детали. распо-
ложены по принципу контраста. «Герл
умер на боевом носту. И ему отда-
вали революционные почести. Комоо-
мольцы пели похоронный марш, но
он выходил у них бравурный. Гроб
положили в товарный вагон. На ва-
тоне значилось: срочный возврат».
Вот — типичный пример, харажтери-
зующий стиль «Дня второго». Но в
«Дне втором» контрасты имеют свою
философию, свой смысл. На контра-
стах основан в больной мере эпиче-
ский пафос летописца, в тоне которо-
то выдержан весь рома. Малограмот-
ная темная масса и тероизм, самоот-
верженность, Сибирь — дикое, глухое
место — и гигант индустрии, умира-
ющий лишенокий Томск — и еорок
тысяч вузовцев, эти сопоставления
идут через всю книгу. Через них и
в них Эренбурт осмысливает дейет-
вительность, в которой он столюнул-
ся. Эренбурт стремитоя понять, про-
никнуть в ТО, ЧТО ДВИТало людьми В
героической их работе, он размытля-
ет, сопоставляет. И воссоздавая обста-
новку и быт стройки, как обстановку
и быт гражданской войны, приходит
к выводу о величии происходяткего.
Именно это придало книге «День вто-
рой» м солержательноеть, и значи-
тельность тона. В манере Эренбурга
прием выступает всетда очень Резко,
подчеркнуто. В характериетике персо-
нажей, в обрисовке людей он пользу-
ется своеобразным приемом, который
можно назвать приемом пересказа.
Это — не простая замена пересказом
диалота, живой речи, как бывает ча-
сто в очерке. Эренбурт цитирует ©во*
их персонажей даже тогда, котда они
товорят сами от себя. Это — продол-
жение все той же линии отказа от
беллетристической условности. Олна-
ко это приводит в условности еще
большей.

Эренбурт ироко применяет прие-
мы документалистов. В некоторых
очерках он прямо дает своеобразные
фотомонтажи. Так, в «Дне втором», в
тексте описаний вузовокето торола он
дает монтаж из отдельных фраз, т9,
что слышно в толпе, «Вечерами все
омептивалось: «я сегодня у Кролыкова
перехватила зачет», «послезавтра по-
едем в Городок», «с звуком плохо,
ничего не знаю», «ты почему гулял
	вчера © Аней», «вот, поеду па праж-
	тику, пришлю тебе подарок» и т. д,

В конце киити «Не переводя дыха-
ния» Эренбург дает лирический мон-
таж-перекличку родственников © зи-
мовшиками на московской радиостан-
нии, Очерк этот прилуман хорошо.
Это — кусок советской жизни, где
обыденное перемешано < необычай-
ным, житейское с героическим. Эрен-
бург очень чувствует такие вещи и
умеет их подавать. Хорошо оделан и
монтаж ‘из подслушанных разговоров
на пароходе, когда актреса Лидия
Николаевна едет в колхоз,

Талантливый и наблюдательный
журналист Эренбург дал в романе
«День второй» несколько очерков, до-
стигающих настоящей художествен-
ной выразительности. Всея эта книга
в целом одушевлена пафосом прихо-
да к социализму и проблематикой
этого прихода, В новом романе наду-
манность, искусственность содержа-
ния лишь подчеркиваются искусст-
венностью манеры.
	Эренбург использует приемы запад-
ного романа ках приемы беллетриза-
ции, Здесь форма у Эренбурга — не
©1060б изображения, а ©1юсоб изло-
жения. Материал наблюдений, 060б-
щенный в плане публициостическом,
он беллетризует © помощью европей-
ской техники, без затруднений пере-
нося ее на советскую почву.

Люди, которых Эренбург выводит
в своих романах, не являются образа-
ми в собственном смысле этого слова.
Это очерки, художественно публи-
цистические портреты, которые он
заставляет действовать на правах
образов. Взятые сами по себе эти
очерки и зарисовки типов могут пред-
составлять большой интерес и боль-
шую художественную ценность. И в
старой литературе и в налей есть
тому не мало примеров. Художест-
венно публистический потрет Чапа-
ева, который дал, например, Фурма-
нов в своей книге, стоит целых то-
мов беллетристики 0 людях эпохи
гражданской ‘войны. И не случайно
этот очерк и этот портрет легли в
основу высокохудожественного обра-
за, созданного в фильме.

Всегла ли содержательны очерки и
портреты Эренбурга? He все и не
‘всегда. Второстепенная тема, разви-
тая в истории актрисы Лилии Нико-
лаевны в романе «Не нереводя ды-
хания», не мешает этому портрету
быть по своему содержательным. То
же можно ‘сказать и о Ляссе — это
зарисовка типа, хотя и поверхност-
ная, но довольно живая. Интереснее
‘всех, конечно, Сафонов, хотя это —
тип и не новый, этому типу в ми-
ровой литературе лет этак за`сто, Но
тут как-раз и следовало — не от-
крывать что-либо новое, & подвести
итоги. Володя Сафонов — фитура от
цачала до конца литературная, нежи-
вая, он не человек, он персонаж. —
Эренбург так и дает его, опециаль-
но подчеркивая этот момент (вспо-
мним хотя бы сцену на улице Досто-
евското © двойником Сафонова, ли-
тературные параллели, которые дела-
ет Сафонов относительно самого себя).
Ввести эту фигуру как готовое уже
обобщение в нашу действительность,
столкнуть ее с советской действи-
тельности, в этом и заключался за-
мысел Эренбурга. Это — замыюел пу-
блицистический, интересный и ест-
рый, он позволил Эренбурту создать
несколько конфликтов, поставить ряд
острых проблем и открыть клапан
для обобщающих рассуждений о н&-
тем времени для сопоставления по-
	локительных и отрицательных Offt-
	нок нашей действительности.
	Но вот перед нами фигуры новых
людей, типы комсомольцев. Мы гово-
рили уже о том, как они мало жив-
ненны, схематичны. Это — построе-
ния искусственные и в основе своей
неверные. Эренбург идет неверными
путями в своих обобщениях. Нашя
люди — это люди борьбы, люди ре-
волюционного дела. Это — тлавное
в наших людях, это — основа их
характера`и это — то, что образует
их как характеры.

И только на основе характера,
сформированного революционным му-
жеством и высокой революционной
идейностью, можно открыть тот, 60-
лее высокий тип личной душевной
культуры, который Эренбург пытает-
ся сконструировать на аботрактной
почве интеллитентокого гуманизма.

И «День второй» и новый роман
Эренбурга отличает удивительно цеп-
кая наблюдательность, умение офи-
ентироватьея в разнообразии нашего
быта, улавливая разительные летали,
массу характерных частностей. Эрен-
бурт отлично умеет охватить в нашем
	 
	 
		других, ежеминутно подвергающихся
опасности быть расстрелянными «при
попытке к бегству», все эти борцы
за пролетарскую революцию, не. слом-
ленные фангистскими экзекуциями,
все те, с которых Евтений Левинэ,
предшественник этих мучеников, ска-
зал: «Мы, коммунисты, покойники
в отпуску». .

Перестукиваются — в коротких пе-
рерывах между пытками — между CO-
бою заключенные. О чем? Новопри-
бывшие информируют старожилов о
подпольной работе партии, © пос-
лелних постановлених ЦК и ИККИ,
6 статьях вождей партии, о предсто-
ящем процессе о педжоге рейхстага,
o Димитрове, 6 так называемом гит-
леровоком «народном  толосовании»,
о достижениях СССР и т. д.

Бредель явно не претендует на 000-
бенную художественность своих изо-
бразительных средств, он выдвигает
на первый план свой материал, этот
страшный материал, эти жуткие буд-
ни концлагеря, и читатель, не отры-
взясь от романа (ла к роман ли это!),
сжимает кулаки, стискивает зубы,
проникается такой ненавистью к фа-
шизму, что эмоциональное — в опре-
деленном направлении — воздействие
произведения огромно.
	«Испытание» Бределя в художест-
венном отношении значительно сла-
Gee друтого произведения на эту же
тему романа французского писателя
Мальро «Годы презрения», построен-
HOPO главным образом на внутренних
психологических коллизиях елинст-
венного героя коммуниста Касснера;
образы коммунистов у Бределя даны,
рлавным образом, плоскостно, они ли-
шены специфических индивидуаль-
ных черт, они едины в своей предаж-
ности делу революции, коммунизму,
но их внутренний мир значительно
беднее, чем у того же Касснера из
романа Мальро: Этому есть весьма
веское об’яснение: Бредель—и автор
и етрадеющее лицо своего произведе-
HHA, GH сам еще под сильнейшим
влиянием своих переживаний в KOHL
лагере, полон жутких впечатлений
и спешит рассказать о них, поделить-
ся с ними, отделаться от них, на него
давит материал, он выкладывает его
перед читателем таким, каким унес
его из фашистского ада. И нало ека-
зать, что получился документ воисти-
ну потрясающий.

На фоне нынешней гитлеровской
Германии с ее каторжным режимом
перед нами проходит целая галлерея
столнов фашизма: охранников, штур-
‘мовиков и т. п. Их звериные лики
запоминаются легко и определенно.
Они внешне все однолики, но разно-
птерстны по своему составу, призрач-
ность гитлеровского «национального
	художественные произведения боль-
THOTO мастерства, аналогичный MaTe-
риал. И сразу становится очевидным,
что Бабель в крепко еделанных об-
разах показал высокое напряжение
эпохи, дал замечательные фигуры
красноармейцев. но ему не удалось
то, что удалось Яновокому, — дать
монументальные незабываемые об-
разы большевиков. Поэтому, если па-
фос Бабеля порой только литерату-
рен, то пафос Яновского всегла —
	следотвие большой идеи, илеи о боль-
	шевиках,  преобразующих мир и
строящих новую жизнь прекрасную
и в муках и в победе.

Поэтому в книге так много тепло-
го лиризма, взволнованности, Отсюда
— и эпическая простота и вместе с
тем торжественная суровость языка.
Обилие «и», повторения, ‘восклица-
ния, плавность и певучесть, богатое
использование мотивов украинской
народной речи — все это совершен-
но гармонирует с высокой патетикой
и тероикой образов и событий, рас-
сказанных в книге.

Неомотря на ‘обилие ‘страданий,
смертей: и горя, о которых повествует
автор, тон книги бодрый и жизне-
радостный, она вся насыщена опти-
мизмом, верой в человека и в свет.
	doe будущее. Эта вера сквозит в ре-
	чах всех героев, умеющих говорить
каждый особенным, выразительным
и отличным языком. И рассказ Чу-
бенко в последнем эпизоде звучит
как радостная песня.

Роман Яновского по жанру нано:
минает поэму. ‘

Поразительная гармония формы и
содержания, достигнутая Яновским
во «Всадниках», — яркий пример
того, как художник, ставший на
единственно правильный путь высо-
кой пролетарской идейности, создает
произведения большой художествен-
ной ценности,

И поэтому победа Яновокого есть
также победа всей советской худо-
жественной литературы. Вместе с
тем она — неоспоримое локазатель-
ство правильности и плодотворности
		ТОМАС МАНН
	К ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ.
	щуюся, вырождающуюся семью 5;
денброоков, он делает их носителям
духовной культуры, искусства, #
как это выглядит беспомощно, нежиз
ненно. И не случайно роман «Будея’
броски» полон смертей,  изобилу
покойниками, трупами, как в Tpate
диях Шекспира; круг смертей вак бы
замыкается смертью Ганно, 91709
последнего отпрыска: Буденброоков
ушедшего в искусство.
	Но это призрачное бегство —
ненадежное спасение. Дух вырожде :
ния продолжает свое дело, и в 14 
следующих романах Томаса Манна —
«Тонио Крегер» и «Смерть в Bert
ции» — мы видим тех же беглецов

se

Вуденброоков. тщетно пытающихеи 7

пустить корни в новой почве иску
ства. «Дорога на кладбище» — в .
лейтмотив и этих лвух романов. Х/°
дожниЕ Тонио Крегер и писатель
Густав Ащенбах. (главные героя 2%),
— Буденброоки в новом Raa ни
мире: искусства, — несмотря на вне
нее великолепие, живут призрачно
жизнью, распед идет в них ест’.
новочно, и в конце концов они Е

нут от внутреннем опустошения
Этот. процесс показан Манном 6 1
‘ключительной художественной силой
местами с острой иронивй, сугубо №
алистически, с больпьтия философ’  
©окими и. социальными обобщениями  
		Дорота распада, начавитаяся в «57.
денброоках», проходит и через рома  
«Волшебная гора» (1924 г.). Не OF
чайно главное место действия ег”,
санаторий в горах, далеко от жиоЕ
где его герои занимаются самосоает
цанием, абстрактными Pacey RICH
ми о жизни. бесконечными бт $
И это характерно для всего твор“”_
ского пути Томаса Manna.
	Томас Манн. пишет сейчас в Ulse*
цария обширную. эпическую трило 
под библейским затлавием «Ио —
его братья», которая, но словам и.  
ра, дает этико-философское вЫР8®
ние его отношению к идеологий *
практике коричневом фашизм. rr  

И тщетно мы сталем искать В,
книге ответа на волнующие ре
и проблемы современности. Here
сугубо реалистичный в «Будев”,
оках», Т. Манн уволит нас 88  ТР
девять земель „от современности ,
действительности, в библейские ro
мена, в эпоху Иакова, в мифом
Erauta и Палестины, в «СИМВОЛ,
последних тайн, скрытых лубок ,
Крови», в «глубокий колодеп м8 ot
шего»? ит д Там, в «101320 $.
мире прошлото» обретает он «Под зая  
ную истину». Но в чем эта «ист8
мы пока что не узнаем.

FauOee apr.
		Свою шестидесятую годовщину To-
мас Манн, виднейший из современ-
ных немецких писателей, встречает
на чужбине, в Швейцарии. «Дым
отечества» OT инквизиционных KOCT-
ров коричневого фашизма оказался
слишком крепким для него, «гума-
ниста немецкой прозы».
	Признанный представитель своей,
отечественной буржуазии, бюргеретва,
ее бытописатель и в известной стене-
ни летописец («Семья Буденброок»),
ее атологет и идеолот («Размышления
аполитическото человека»), убежден-
ный защитник ее «высокой культур-
ной миссии», Томас Манн пытался
даже возвести ее в некий универсаль-
ный дотмал, Его «Размышления апо-
литического человека», проникнутые
антидемократизмом, это —. целый
трактатов защиту немецкого бюргер-
ства, запоздалая декларация его ду-
ховных прав. ‚.«Немецкое бюргерство
всегда было немецкой человечностью,
свободой и просвещением. Немецкий
бюртер, это, собственно, был. немец-
кий человек, и к его середине стре-
милось сверху и снизу все, что стре-
милось к свободе и духовности...»
	Но декларация и действительность
— разные вещи. Широкий эпический
роман «Семья Буденброок», эта се-
мейная хроника немецкого бюргер-
ства, весь пропитан духом распала.
Роман, сделавший эпоху широтой
диапазона, блестящей техникой изо-
бражения, эпической простотой сю-
жетной линии, роман, вызвавший
множество подражателей, трактует не
величие немецкого бюртерства, a ero
развал.
	Буденброоки, старинная. семья тор-
вых патрициев, вековое могущество
которых строилось на старых трали-
циях бюргерской, купеческой ‹«чест-
ности», вынуждены освободить трон,
сойти со сцены; они слишком старо-
модны, они не в силах примениться
к «новым требованиям» жизни. заг-
нивают. Новое племя  лельцов без-
жалостно вытесняет их. Это люди, не
знающие никаких принципов, ‘кроме
«принципов» биржи, жадные и нена-
сытные, беззастенчивые  выскочки,
бизнесмены; захватывающие миллно-
ны благодаря спекуляции, ажиотажу.
Буденброоки собирали своя миллио-
ны столетиями, — эти ботатеют быст-
ро, легко.
	Какими жалкими, ничтожными вы.
тлядят последние, физически выро-
дившиеся отпрыски некогда могу-
щественных Буленброоков. все эти
Ганно и др. по сравнению с новым
типом  дельца-спекулянта,  натлого
биржевика, финан иста, становящего-
ся хозяином положения. Томас Манн
цытается идеализировать распадаю-
	обеда
	 

рия Яновского
	ного рода ходоков и бродяг — учит
их’ драться за социализм.

«Цветет липа, и будто КИПИТ КЛЮ-
чом каждое дерево в отдельности,
бушует запах липы над. Херсоном,
пьянящий: и ‘острый, неред . оркест-
ром идет сам командир босого ба-
тальона — товариш Швед, алешков-
ский морячок».
	Швед готов осуществить самые
сумаюбродные проекты, десант в
Крым, что утодно—он  представи-
	тель буйной стихии угнетенного Ha-
рода, который горит гневом и жаж-
дой мщения. Комиссар Данило Чабан
направляет этот гнев на путь боль-
шевизма. И командир Швед погибает
на фронте, как настоящий больше-
ВИК,

Яновский с удивлением и востор-
гом отлядывается на годы,  создав-
ние героев замечательного племени
большевиков, и нам понятна взвол-
нованность автора, который увидел и
показал нам этих людей. Эти люди
шли к победе и путями большеви-
стоких армий дошли до украинско-
го Техаса — Перекопских степей. Их
привел командарм революции слав-
ный Фрунзе, и они победили. В эпи-
зоде «Путь армий» автору особзнно
улалось показать неизбежную обре-
ченность белых и непоколебимую уве-
ренность частей Красной армии в по-
беде. Злесь им использован очень
оригинальный и улачный прием.
	В эпизоде нет батальных каротин,
	а есть ряд отдельных сцен: рассказо
	кузнеца Максима, эпизод гибели
Шведа, отдельные моменты, где по-
казан командарм Фрунзе, разговор
белого генерала сс своим подчинен:
ным, но все эти отдельные сцены
убеждают в том, что Перекопский
бой кончится победой Красной ар-
мии; во всех словах и зарисовках
чувствуется нарастающая и не зна-
ющая никаких преград мощь ревс-
лЮции.

Книга Яновокого это — тимн те-
роям и мастерам революции. Когда
читаешь взволнованные страницы
книти, поневоле — натраптивае?ся
	го казака, рыболова Мусия Половца.
Мусий и ето. жена — замечательно
свежие и колоритные образы; неза-
бываем эпизод единоборства Мусия е
	морем во время шторма, когда
	рискует жизнью, чтоб апасти шалан-
ду — колхозное добро, & жена его
одна на берету оплакивает его ти-
Selb. У этих рыболовов — подполь-
ная большевистекая типография.

Но судьба пяти сыновей Половцев
трагична в’ своей несхожести.

Олин из них — петлюровец, дру-
ой — махновец, третий — деники-
Hen, четвертый, Иван, — большевик,
а четырналиатилетний Сашко, пя-
тый, не понимает, что происходит..

Все пять братьев встречаются на
поле брани. в Перекопской степи—
‹этом украинском Техасе». Три бра-
та погибают, и остаются Иван и ма-
ленький Сашко.

Этот смелый и трудный замысел
осуществляется Яновоким с монумен-
тальной простотой и эпичноетью. От-
сутствие ложното пафоса и предель-
ная простота и ясность спокойного
повествования, своеобразная синтак-
сическая конструкция фразы, даю-
щая беспрерывное нарастание дейст-
вия — вее это придает мастерски
сделанному эпизоду («Двойное коль-
цо») подлинное трагическое  звуча-
ние. Вот как написан этот эпизод.

«Бесновались сабли, и лошади бе-
тали без всадников, и Половцы не
узнавали друг друга, и © неба жа-
рило солнце, а гиканье бойцов на-
поминало ярмарку, & пыль вадыма-
лась, как за стадом, — вот и разбе-
жались все по степи, и Оверко побе-
THN», ,

Такое построение фразы, котда от-
дельные короткие’ предложения,  на-
слаиваясь, производят ‘впечатление
силы, большей чем самые яркие ме-
тафоры и сравнения, характерно для
стиля Яновского.

Большевики, как магнит, притяги-
вают к себе людей. Таким, пришед-
шим издалека, является командир
батальона Швед.

В его батальоне бродяги и бывшие
босяки дерутся отважно, как львы.
Комиссар Данило Чабан — тот са-
мый маленький Данилка из мятеж
	сравнение «Всадников» © <«Конарми- } политики партии в литературе,
	ей» Бабеля. И здесь, и там мы имеем
	Кто же эти люди — герои Янов-
ского?

Это — те большевики, о которых
говорил в своей исторической речи
4 мая товарищ Сталин. Это — люди,
для которых революция—все в жиз-
ни, которые не боятся никаких труд-
ностей и с героической отвагой, не
задумываясь и не колеблясь, идут на
штурм этих трудностей. Это това-
	‚риши, любящие друг друга, готовые
	пожертвовать жизнью для товарища,
которых. даже в бреду не покидает
чувство долга перед революцией и ко-
		гом, ибо у них страшная воля к по-
беде — и они побеждают.

Это. наконец, люли, которые, поз
бедив на поле брани. идут в цеха
и поля — «работать так, что земля
затудит, и гол, и два, и может де-
сять, пока выйдем на гору из темно*
ты и других выведем, и жизнь наша
олна — чорт ее лелал — сладкая и
болючая» (Яновский = «Всадники».
эпизол «‹Аламенко»). Это говорит
	‚тлавный терой—красный командир—
	сталевар Чубенко. Этот бесстралиный
и непобелимый боец, преодолевая не-
вообразимые препятствия. велет свой
полк к побеле. И в тифу ето ни на
минуту не покидает сознание, что он
лолжен вывести свой полк, разбить
врата и привести людей в милый
серлцу ролной Донбасс, И он велет
свой полк, сражается, команлует, по-
ка не ‘достигает цели, и‘ его полу-
мертвого сменяет товарищ и коман-
лир Иван Половец.. В послелнем эпи-
зол6 «Аламенко» Чубенко рассказы-
вает о погибшем командире и дру-
те, с которым он вместе сражался за
революцию, Чубенко © настоящей
большевистской скромностью почти
не упоминает о себе; из его замеча-
тельною и волнующего рассказа
встает железный образ бойца и това-
рища — Аламенко. Он из той же по-
роды людей, для которых революция
— «отчаянная. кипящая сталь»; это
— мастер стали и мастер револю-
ции, человек высокого напряжения.

Иван Половец показан автором в
совершенно исключительной по твор-
ческой омелости ситуация. Вотреча-
ются пать братьев = сыновья старо-