И, наконец, трактовка той или иной стенной поверхности, оформление отдельных элементов, отверстий, опор и т. д., все это функции тех или иных перечисленных, или каких-либо других привходящих данных.
Таким образом, самый метод функционального творчества вместо старого дробления на отдельные независимые и обычно враждебные друг другу задачи — при
водит к единому органическому творческому процессу, где одна из задач вытекает из другой со всей логикой естественного развития. Нет ни одного элемента, ни одной части замысла архитектора, который был бы стихиен. Все находит себе объяснение и функциональ
ное оправдание в своей целесообразности. Целое все объединяет, все уравновешивает, создает образцы высо
чайшей выразительности, четкости, ясности, где ничто не может быть изменено.
Вопрос урбанизма. Вопрос давний, знакомый, жизненный и, повидимому, крепкий. Сущность его ясна. Гигиена, санитария, экономика, рациональность — вот барьеры, их надо взять. Надо ставить новые рекорды, надо доказывать, что если и есть ошибки, то они исправимы.
Можно думать, что, аналогично физическому магнитному полю, являет свое магнитное поле и город, и его поле дает свою картину расположения магнитных сил. Полюсы города —это его деловая часть, City, и часть,
отводимая под жилые дома. Естественно развитие города идет так, что деловая часть становится ядром, около которого наслаивается от него питающаяся пери
ферия жилых кварталов. А через нее город связуется с деревней, природой. Центр — всегда наименьший по площади, но возможно самый высокий по вертикаль
ному сечению города. Это Западом признано и принято:
однако неправильно и нежизненно считать, как это
делает ряд теоретиков — Б. Таут, Меринг, Берг (В. Taut, Môhring, Berg) и др., что только этот дело
вой центр вмещает высокие застройки. Мы полагаем,
что и в остальных частях города новая жизнь заставит нас возводить высокие дома. Повсюду, как в центре, так и в периферии, они возникнут, подчиняясь из
вестным условиям, ставшим законами новых принципов урбанизма. Там, где это происходит стихийно (Америка), урбанизм превращается в несчастье для жителей, в от
вратительную картину архитектурного помешательства. Беда американских городов не только в том, что их гражданская архитектура кроме дилювиальных размеров являет все виды постдилювиальных стилей одновременно; не только в том, что греческий или римский портик несет на себе громаду в 40 — 50 этажей, которые иллю
стрируют по-этажно историю стилей, не только в этом беда их, и потому самые последние постройки, уже более разумные, более современные, как Sheltonhotel в Нью- Иорке, не могут спасти города,— а беда в том, что город строился без системы, без заранее определенного плана.
Если мы признаем план дома, как органически растущее объединение элементов, не как слепой аггрегат помещений, а как застывшую в чертежной графике жи
Вместо готовых, бесчисленное множество раз пережеванных образцов прошлого, новый метод коренным образом перевооружает зодчего. Он дает здоровое направление его мыслям, неизбежно устремляя их от глав
ного к второстепенному, заставляет его отбрасывать ненужное и искать художественную выразительность в самом важном и необходимом.
Нет никакой опасности в вытекающем из этого метода аскетизме новой архитектуры, который отпугивает близоруких. Это — аскетизм молодости и здоровья, бодрый аскетизм строителей и организаторов новой жизни.
М. Я. Гинзбург
вую, движущуюся идею здания, то еще более живой, органичной, не косной и менее всего случайной мы должны признать систему, объединяющую эти индивидуальные планы. Градостроение — одна из самых высо
ких ступеней архитектуры. Это — мастерство овладения и подчинения пространства. Архитектура в простейшей форме оперирует над вещью-массой; из этих элементарных масс вырастает сложнейшее созидание простран
ства, того, что станет городом. Это почти последний этап возможного архитектурного размаха.
Наука градостроения, несмотря на свою молодость, имеет за собой немало пройденных этапов. Забытая одно время, проснувшаяся во Франции, затем вновь както замершая, она поднимается на высоту в Германии, и теперь две страны, Англия и Германия, идут в ногу в соревновании за первое место. Не случайно на кон
грессе по градостроению, состоявшемся этим летом в Нью-Йорке, доклады немцев и англичан, Брикса,
Гурлита, Гейлигенталя, Унвина и Нолена (Brix, Gurlitt, Heiligenthal, Unwinn, John Nohlen),
единственно были приняты и обсуждались. Мы, как ни стыдно признаваться в этом, вообще почти не имеем места в этом научном шествии: нет у нас крупных тео
ретиков, ни каких-либо достижений в этой области. Мы все еще питаемся и живем за счет любезности соседей с Запада.
Однако пора и нам взяться за дело и хоть остаток мертвого строительного штиля использовать, чтобы быть во всеоружии к моменту возрождения строительства. Уже и сейчас то тут, то там, то один, то другой трест,
в мечтах и грезах, рисовал на бумаге свой будущий дом, как вертикальную постройку. Счастливые грезы, правильный путь, все диктовалось людьми дела, не маль
чиками. Заседали комиссии, вопросы решались серьезно, рассматривали своевременность, экономичность, рентабельность, возможность, приходили к единственному правильному выводу, — вертикаль, а не горизонталь, дела
лись проекты, принцип торжествовал, но — волчьи ямы и капканы опрокидывали надежды, разрешая лишь тесть этажей, как предельную высоту зданий. Так,
когда-то Берлин по полицейской указке должен был строиться по одной мерке (тоже не выше и не ниже 6 этажей), и вот налицо город, как реализованная бездарь законописателей. Неужто это не урок, неужто же мы никогда не вырвемся из цепкой паутины старческого склероза?
Таким образом, самый метод функционального творчества вместо старого дробления на отдельные независимые и обычно враждебные друг другу задачи — при
водит к единому органическому творческому процессу, где одна из задач вытекает из другой со всей логикой естественного развития. Нет ни одного элемента, ни одной части замысла архитектора, который был бы стихиен. Все находит себе объяснение и функциональ
ное оправдание в своей целесообразности. Целое все объединяет, все уравновешивает, создает образцы высо
чайшей выразительности, четкости, ясности, где ничто не может быть изменено.
УРБАНИЗМ
Вопрос урбанизма. Вопрос давний, знакомый, жизненный и, повидимому, крепкий. Сущность его ясна. Гигиена, санитария, экономика, рациональность — вот барьеры, их надо взять. Надо ставить новые рекорды, надо доказывать, что если и есть ошибки, то они исправимы.
Можно думать, что, аналогично физическому магнитному полю, являет свое магнитное поле и город, и его поле дает свою картину расположения магнитных сил. Полюсы города —это его деловая часть, City, и часть,
отводимая под жилые дома. Естественно развитие города идет так, что деловая часть становится ядром, около которого наслаивается от него питающаяся пери
ферия жилых кварталов. А через нее город связуется с деревней, природой. Центр — всегда наименьший по площади, но возможно самый высокий по вертикаль
ному сечению города. Это Западом признано и принято:
однако неправильно и нежизненно считать, как это
делает ряд теоретиков — Б. Таут, Меринг, Берг (В. Taut, Môhring, Berg) и др., что только этот дело
вой центр вмещает высокие застройки. Мы полагаем,
что и в остальных частях города новая жизнь заставит нас возводить высокие дома. Повсюду, как в центре, так и в периферии, они возникнут, подчиняясь из
вестным условиям, ставшим законами новых принципов урбанизма. Там, где это происходит стихийно (Америка), урбанизм превращается в несчастье для жителей, в от
вратительную картину архитектурного помешательства. Беда американских городов не только в том, что их гражданская архитектура кроме дилювиальных размеров являет все виды постдилювиальных стилей одновременно; не только в том, что греческий или римский портик несет на себе громаду в 40 — 50 этажей, которые иллю
стрируют по-этажно историю стилей, не только в этом беда их, и потому самые последние постройки, уже более разумные, более современные, как Sheltonhotel в Нью- Иорке, не могут спасти города,— а беда в том, что город строился без системы, без заранее определенного плана.
Если мы признаем план дома, как органически растущее объединение элементов, не как слепой аггрегат помещений, а как застывшую в чертежной графике жи
Вместо готовых, бесчисленное множество раз пережеванных образцов прошлого, новый метод коренным образом перевооружает зодчего. Он дает здоровое направление его мыслям, неизбежно устремляя их от глав
ного к второстепенному, заставляет его отбрасывать ненужное и искать художественную выразительность в самом важном и необходимом.
Нет никакой опасности в вытекающем из этого метода аскетизме новой архитектуры, который отпугивает близоруких. Это — аскетизм молодости и здоровья, бодрый аскетизм строителей и организаторов новой жизни.
М. Я. Гинзбург
вую, движущуюся идею здания, то еще более живой, органичной, не косной и менее всего случайной мы должны признать систему, объединяющую эти индивидуальные планы. Градостроение — одна из самых высо
ких ступеней архитектуры. Это — мастерство овладения и подчинения пространства. Архитектура в простейшей форме оперирует над вещью-массой; из этих элементарных масс вырастает сложнейшее созидание простран
ства, того, что станет городом. Это почти последний этап возможного архитектурного размаха.
Наука градостроения, несмотря на свою молодость, имеет за собой немало пройденных этапов. Забытая одно время, проснувшаяся во Франции, затем вновь както замершая, она поднимается на высоту в Германии, и теперь две страны, Англия и Германия, идут в ногу в соревновании за первое место. Не случайно на кон
грессе по градостроению, состоявшемся этим летом в Нью-Йорке, доклады немцев и англичан, Брикса,
Гурлита, Гейлигенталя, Унвина и Нолена (Brix, Gurlitt, Heiligenthal, Unwinn, John Nohlen),
единственно были приняты и обсуждались. Мы, как ни стыдно признаваться в этом, вообще почти не имеем места в этом научном шествии: нет у нас крупных тео
ретиков, ни каких-либо достижений в этой области. Мы все еще питаемся и живем за счет любезности соседей с Запада.
Однако пора и нам взяться за дело и хоть остаток мертвого строительного штиля использовать, чтобы быть во всеоружии к моменту возрождения строительства. Уже и сейчас то тут, то там, то один, то другой трест,
в мечтах и грезах, рисовал на бумаге свой будущий дом, как вертикальную постройку. Счастливые грезы, правильный путь, все диктовалось людьми дела, не маль
чиками. Заседали комиссии, вопросы решались серьезно, рассматривали своевременность, экономичность, рентабельность, возможность, приходили к единственному правильному выводу, — вертикаль, а не горизонталь, дела
лись проекты, принцип торжествовал, но — волчьи ямы и капканы опрокидывали надежды, разрешая лишь тесть этажей, как предельную высоту зданий. Так,
когда-то Берлин по полицейской указке должен был строиться по одной мерке (тоже не выше и не ниже 6 этажей), и вот налицо город, как реализованная бездарь законописателей. Неужто это не урок, неужто же мы никогда не вырвемся из цепкой паутины старческого склероза?