- Эльдар, пока не рассвело, езжай в Чечню к Даниельбеку, передай ему - так тяжело никогда не было. Ворон
цов идет кончать с Дагестаном. Как всегда, Даниель-бек
должен первым защищать. Пусть поднимает на газават всю Чечню. Еще скажи, по-старому его люблю и уважаю. Потом езжай к Кибит-Магоме, пусть он поднимает даргинцев.
Шамиль повернулся к Хаджи-Мурату, продолжал:
- Ты готовь свой отряд. А ты, Варлинский...
Шамиль взял его за пуговицу мундира, покрутил минуту, потом спросил:
- Урусы с урусами воевать будут? Варлинский ответил:
- Пока есть царь - всегда...
- А пушки успеешь отлить? Три дня осталось! Варлинский кивнул головой. - А стрелять будут? - Должны... Но...
Варлинский развел руками, что означало «посмотрим». Все удалились, остался Шамиль с Петериковым.
- Эх, урус Иван, дай бог всем урусам твое сердце. Пойдем джигита накормим, - он указал на ребенка, - завтра и ему воевать...
Часть вторая
Всадник несется через аул. За ним увязалась свора овчарок. Он остановился у богатой сакли и пять раз отрывисто постучал. Ему открыли дверь.
- Где Даниель-бек? - спросил гонец Шамиля.
- Селям алейкум, кунак, - послышался чей-то голос из темноты сакли. С лучиной в руках, в черкеске, на
кинутой на белье, вышел высокого роста красивый горец лет пятидесяти.
- Селям Даниель-беку, - сказал гонец, - Шамиль передал, чтобы газават объявлял, Чечню поднимал, Воронцов через два дня идет на Ведено.
- Кого еще Шамиль зовет на газават? - спросил Даниель-бек.
- Весь Дагестан. Сейчас поеду к Кибит-Магоме. Варлинский уже пушки отлил. Шамиль сказал, что больше всех уважает тебя, больше всех надеется на тебя и самый главный - твой отряд.
- Я поеду с тобой к Кибит-Магоме, - ответил Даниель-бек и крикнул что-то в темноту сакли. Ему принесли черкеску и оружие. Быстро одевшись, он сел на подведенного коня и вместе с Эльдаром исчез в темноте.
В темноте едут двое. Они подъезжают к бурной реке. Остановились, ищут брода.
- Так Шамиль сказал, что мои чеченцы спасут Ведено? - спросил Даниель-бек.
- Да, - ответил мюрид.
- Тогда передай Шамилю, если его увидишь, что газавата не будет...
Раздался выстрел. Эльдар схватился за сердце, крикнул: «Больно!» и медленно свалился в бурный поток Кайсу. Ло
шадь убитого, испугавшись, кинулась в сторону. Даниельбек повернул лошадь, поехал обратно. Он проехал шагов пятьдесят и услышал топот. Остановил коня, прислушался и пустился вскачь. Проехав, снова прислушался.
Топот приближался. Он спрятался за скалу, стал быстро заряжать пистолет. В темноте на него неслась лошадь и как вкопанная остановилась неподалеку. В ночной мгле не было видно всадника. Даниель-бек, направив пистолет, ждал. Лошадь не двигалась. Даниель крикнул:
- Кто?
Никто не отвечал. Даниель-бек выстрелил, лошадь удрала... Он прололжал путь. Вскоре опять послышался топот КОПЫТ.
Эхо раздавалась в ущелье. Казалось, что мчится много коней. Даниель пустил свою лошадь в карьер по узкой тро
пинке. Топот все приближался. Даниель-бек осадил коня и приготовился встретить врага лицом к лицу. Из-за по
ворота выскочил взмыленный конь убитого мюрида. Увидя перед собой Даниель-бека, конь остановился и навострил
уши. Даниель с облегчением вздохнул. Ласково посвистал коню, взял под уздцы, похлопал по морде, сказал:
- Зачем хочешь быть свидетелем? - Газавата все равно не будет.
И выстрелил лошади в ухо. В обрыве летело что-то громыхая - и все стихло.
Аул был взбудоражен как пчелиный улей. По узким и отвесным улицам шли пешие, конные, вооруженные ружьями, вилами, шашками и просто дубинами, мужчины молодые,
старые и женщины. Вся эта масса спешила к маленькой площади близ мечети, откуда с высоты минарета слышалось завывание муллы. Вокруг площади амфитеатром мостились плоские крыши саклей, усыпанные людьми. На не
скольких крышах стояли беглые солдаты русской армии в мундирах без погон. Среди них был Петериков. На руках он держал своего Ваську. Впереди русских стоял Варлин
ский. На крыше, расположенной рядом с мечетью, стоял Шамиль со своими наибами. Здесь были Инко-Хаджи, Лабазан Андийский и другие. Сама площадь была заполнена табуном лошадей и скота.
На груди соседа Петерикова, старого бородатого солдата, висел георгиевский крест и шамилевский орден.
- Чего делать будут? - спросил его Петериков.
- Хаджи-Мурат отнял «Неприступную», - теперь делить будем. Таков наш закон, - ответил русский ветеран. В это время шум, говор стих, и на всю площадь раздались слова:
- Кому соха спину согнула?
Это кричал Инко-Хаджи, любимый наиб Шамиля.
- Мне... мне... - раздалось в толпе, и поднялись руки. - Возьмите по паре царской скотины и со вспаханного поля треть урожая военной казне отдадите.
Кинулись к площади, где раздавали скотину. Среди получавших горцев были и русские солдаты. Быков разобрали. Остались лошади, коровы и мелкий скот. Глашатай кричал:
- Лошадей возьмите те, кому больше пятидесяти лет, и те, кто сегодня идут на газават.
Пожилые горцы подходили к табуну лошадей. Каждый старался выбрать получше. Там же был сосед Петерикова. Сзади, в очереди, примостился сгорбившийся человек.
Лицо у него было повязано башлыком. Когда он подошел получать лошадь, мюрид, раздававший коней, подозри
тельно посмотрел на него и сдернул башлык. Он оказался мальчиком лет тринадцати. Он жалостливыми глазами смот
рел на мюрида и просил, чтобы ему отдали лошадь, так как он тоже хочет итти на газават. Мальчику дали подзатыльник и прогнали.
Петериков внимательно смотрел за происходящим. Неподалеку от него стояла молодая красивая горянка. Петери
ков, увидя ее, стал приглядываться к ней. Она, видимо, понравилась ему. Маленький Васька сосал пуговицу на потном мундире отца. Глашатай продолжал монотонно кричать:
- У какой матери высохла грудь, чтобы молоком детей кормить?
- У меня... у меня... - раздались женские голоса. Инко-Хаджи продолжал вопрошать:
- А кто хочет вскормить джигита как Хаджи-Мурат? - Я... я... - кричали матери.
- Возьмите по царской корове и вскормите детей как он...
Инко-Хаджи указал на Хаджи-Мурата, который стоял улыбающийся, затянутый в добрую черкеску, заложив руку за чеканый золотом кинжал. В нем было детское са
модовольство. Шамиль посмотрел на него и улыбнулся. В это время неподалеку, где стояли русские солдаты, послышались какие-то выкрики. Там окружили Петерикова беглые солдаты, подталкивали его, чтобы он вышел вперед.
Смеясь, уговаривали:
- Скажи, что у тебя молоко высохло... Кто-то другой подсказывал:
- Говори - не дойный... проси корову для сынка... Чрезмерная ретивость товарищей смутила Петерикова. Он хотел удрать, но товарищи не пускали. Васька, испу
гавшись, заорал. Петериков неуклюже стал успокаивать и укачивать ребенка. Тот еще больше разорался. Солдаты смеялись. Стоявшая рядом горянка поглядывала на «пло
хого» отца со страданием. Подошел Шамиль. Взял на руки ребенка. Тот сразу успокоился. Шамиль, обратившись к инициатору этой затеи, спросил:
- Когда твоя жена умерла, ты смеялся? - Нет, - ответил смущенный солдат.
- Зачем над ним смеешься? Он солдат... Разве его дело сына кормить?
Приободрившийся солдат начал оправдываться:
- Вот я и говорю, чтобы корову требовал...
Шамиль оглянул собравшихся вокруг него мужчин и женщин и, указав рукой на красивую горянку, спросил ее:
цов идет кончать с Дагестаном. Как всегда, Даниель-бек
должен первым защищать. Пусть поднимает на газават всю Чечню. Еще скажи, по-старому его люблю и уважаю. Потом езжай к Кибит-Магоме, пусть он поднимает даргинцев.
Шамиль повернулся к Хаджи-Мурату, продолжал:
- Ты готовь свой отряд. А ты, Варлинский...
Шамиль взял его за пуговицу мундира, покрутил минуту, потом спросил:
- Урусы с урусами воевать будут? Варлинский ответил:
- Пока есть царь - всегда...
- А пушки успеешь отлить? Три дня осталось! Варлинский кивнул головой. - А стрелять будут? - Должны... Но...
Варлинский развел руками, что означало «посмотрим». Все удалились, остался Шамиль с Петериковым.
- Эх, урус Иван, дай бог всем урусам твое сердце. Пойдем джигита накормим, - он указал на ребенка, - завтра и ему воевать...
Часть вторая
Всадник несется через аул. За ним увязалась свора овчарок. Он остановился у богатой сакли и пять раз отрывисто постучал. Ему открыли дверь.
- Где Даниель-бек? - спросил гонец Шамиля.
- Селям алейкум, кунак, - послышался чей-то голос из темноты сакли. С лучиной в руках, в черкеске, на
кинутой на белье, вышел высокого роста красивый горец лет пятидесяти.
- Селям Даниель-беку, - сказал гонец, - Шамиль передал, чтобы газават объявлял, Чечню поднимал, Воронцов через два дня идет на Ведено.
- Кого еще Шамиль зовет на газават? - спросил Даниель-бек.
- Весь Дагестан. Сейчас поеду к Кибит-Магоме. Варлинский уже пушки отлил. Шамиль сказал, что больше всех уважает тебя, больше всех надеется на тебя и самый главный - твой отряд.
- Я поеду с тобой к Кибит-Магоме, - ответил Даниель-бек и крикнул что-то в темноту сакли. Ему принесли черкеску и оружие. Быстро одевшись, он сел на подведенного коня и вместе с Эльдаром исчез в темноте.
В темноте едут двое. Они подъезжают к бурной реке. Остановились, ищут брода.
- Так Шамиль сказал, что мои чеченцы спасут Ведено? - спросил Даниель-бек.
- Да, - ответил мюрид.
- Тогда передай Шамилю, если его увидишь, что газавата не будет...
Раздался выстрел. Эльдар схватился за сердце, крикнул: «Больно!» и медленно свалился в бурный поток Кайсу. Ло
шадь убитого, испугавшись, кинулась в сторону. Даниельбек повернул лошадь, поехал обратно. Он проехал шагов пятьдесят и услышал топот. Остановил коня, прислушался и пустился вскачь. Проехав, снова прислушался.
Топот приближался. Он спрятался за скалу, стал быстро заряжать пистолет. В темноте на него неслась лошадь и как вкопанная остановилась неподалеку. В ночной мгле не было видно всадника. Даниель-бек, направив пистолет, ждал. Лошадь не двигалась. Даниель крикнул:
- Кто?
Никто не отвечал. Даниель-бек выстрелил, лошадь удрала... Он прололжал путь. Вскоре опять послышался топот КОПЫТ.
Эхо раздавалась в ущелье. Казалось, что мчится много коней. Даниель пустил свою лошадь в карьер по узкой тро
пинке. Топот все приближался. Даниель-бек осадил коня и приготовился встретить врага лицом к лицу. Из-за по
ворота выскочил взмыленный конь убитого мюрида. Увидя перед собой Даниель-бека, конь остановился и навострил
уши. Даниель с облегчением вздохнул. Ласково посвистал коню, взял под уздцы, похлопал по морде, сказал:
- Зачем хочешь быть свидетелем? - Газавата все равно не будет.
И выстрелил лошади в ухо. В обрыве летело что-то громыхая - и все стихло.
Аул был взбудоражен как пчелиный улей. По узким и отвесным улицам шли пешие, конные, вооруженные ружьями, вилами, шашками и просто дубинами, мужчины молодые,
старые и женщины. Вся эта масса спешила к маленькой площади близ мечети, откуда с высоты минарета слышалось завывание муллы. Вокруг площади амфитеатром мостились плоские крыши саклей, усыпанные людьми. На не
скольких крышах стояли беглые солдаты русской армии в мундирах без погон. Среди них был Петериков. На руках он держал своего Ваську. Впереди русских стоял Варлин
ский. На крыше, расположенной рядом с мечетью, стоял Шамиль со своими наибами. Здесь были Инко-Хаджи, Лабазан Андийский и другие. Сама площадь была заполнена табуном лошадей и скота.
На груди соседа Петерикова, старого бородатого солдата, висел георгиевский крест и шамилевский орден.
- Чего делать будут? - спросил его Петериков.
- Хаджи-Мурат отнял «Неприступную», - теперь делить будем. Таков наш закон, - ответил русский ветеран. В это время шум, говор стих, и на всю площадь раздались слова:
- Кому соха спину согнула?
Это кричал Инко-Хаджи, любимый наиб Шамиля.
- Мне... мне... - раздалось в толпе, и поднялись руки. - Возьмите по паре царской скотины и со вспаханного поля треть урожая военной казне отдадите.
Кинулись к площади, где раздавали скотину. Среди получавших горцев были и русские солдаты. Быков разобрали. Остались лошади, коровы и мелкий скот. Глашатай кричал:
- Лошадей возьмите те, кому больше пятидесяти лет, и те, кто сегодня идут на газават.
Пожилые горцы подходили к табуну лошадей. Каждый старался выбрать получше. Там же был сосед Петерикова. Сзади, в очереди, примостился сгорбившийся человек.
Лицо у него было повязано башлыком. Когда он подошел получать лошадь, мюрид, раздававший коней, подозри
тельно посмотрел на него и сдернул башлык. Он оказался мальчиком лет тринадцати. Он жалостливыми глазами смот
рел на мюрида и просил, чтобы ему отдали лошадь, так как он тоже хочет итти на газават. Мальчику дали подзатыльник и прогнали.
Петериков внимательно смотрел за происходящим. Неподалеку от него стояла молодая красивая горянка. Петери
ков, увидя ее, стал приглядываться к ней. Она, видимо, понравилась ему. Маленький Васька сосал пуговицу на потном мундире отца. Глашатай продолжал монотонно кричать:
- У какой матери высохла грудь, чтобы молоком детей кормить?
- У меня... у меня... - раздались женские голоса. Инко-Хаджи продолжал вопрошать:
- А кто хочет вскормить джигита как Хаджи-Мурат? - Я... я... - кричали матери.
- Возьмите по царской корове и вскормите детей как он...
Инко-Хаджи указал на Хаджи-Мурата, который стоял улыбающийся, затянутый в добрую черкеску, заложив руку за чеканый золотом кинжал. В нем было детское са
модовольство. Шамиль посмотрел на него и улыбнулся. В это время неподалеку, где стояли русские солдаты, послышались какие-то выкрики. Там окружили Петерикова беглые солдаты, подталкивали его, чтобы он вышел вперед.
Смеясь, уговаривали:
- Скажи, что у тебя молоко высохло... Кто-то другой подсказывал:
- Говори - не дойный... проси корову для сынка... Чрезмерная ретивость товарищей смутила Петерикова. Он хотел удрать, но товарищи не пускали. Васька, испу
гавшись, заорал. Петериков неуклюже стал успокаивать и укачивать ребенка. Тот еще больше разорался. Солдаты смеялись. Стоявшая рядом горянка поглядывала на «пло
хого» отца со страданием. Подошел Шамиль. Взял на руки ребенка. Тот сразу успокоился. Шамиль, обратившись к инициатору этой затеи, спросил:
- Когда твоя жена умерла, ты смеялся? - Нет, - ответил смущенный солдат.
- Зачем над ним смеешься? Он солдат... Разве его дело сына кормить?
Приободрившийся солдат начал оправдываться:
- Вот я и говорю, чтобы корову требовал...
Шамиль оглянул собравшихся вокруг него мужчин и женщин и, указав рукой на красивую горянку, спросил ее: