Танцовщица Рита Сахето, экзотическіе танцы которой пользуются большимъ успѣхомъ въ Берлинѣ..

СОНЪ и ЯВЬ. Разсказъ Вл. Ленскаго.

ся жизнь. Но глаза у нея были чудесные, такіе глаза отъ взгляда которыхъ нельзя было оторваться, точно такъ же, какъ отъ темной таинственной глубины, голо
вокружительной, пугающей и манящей бездны. Эти глаза ясно говорили о богатствѣ ея души и талантливости ея натуры.
Она писала масляными красками небольшія картинки, и я подолгу просиживалъ передъ ними, упи
ваясь ихъ женственной прелестью и таинственностью. Въ нихъ не было ничего земного. Блѣдныя, прогля
дывающія какъ-бы сквозь туманъ, онѣ походили на воплощенныя сновидѣнія и будили въ моей душѣ не то смутное воспоминаніе чего-то, что я видѣлъ еще до своего появленія на землѣ, не то предчувствіе будущаго, начало котораго лежитъ за гранью жизни.
Преобладающимъ мотивомъ ихъ настроеній была тихая, покорная задумчивость надъ бренностью всего земного и печаль души, оторванной отъ дорогой, пре
красной отчизны и брошенной въ скучный и чуждый ей міръ. Женщины на картинахъ Ирины были блѣдны и красивы, какъ лиліи надъ тихой водой, съ удлиненными лицами, широко раскрытыми, смотрящими въ
вѣчность, глазами, тонкія и воздушныя, словно сотканныя изъ вечерняго тума
на. Отъ нихъ вѣяло тишиной и задум
чивостью лѣсныхъ озеръ, окруженныхъ зеленымъ мракомъ, недоступнымъ чело
вѣческому взору, на берегахъ которыхъ онѣ предавались созерцанію неба и во
ды, легкому сну или прислушиванью къ звукамъ другихъ міровъ...
Эта дѣвушка, повидимому, жила
больше во снѣ, чѣмъ въ реальной дѣй
ствительности, и мое постоянное и долгое общеніе съ ней, несомнѣнно,
отразилось и на мнѣ въ этомъ смыслѣ. Благодаря этому, со мной и случилось то, о чемъ я хочу здѣсь разсказать.
Она жила очень одиноко. Ей не нужны были люди; они мѣшали ей жить той глубокой, внутрен
ней жизнью, которая единственно для нея возможна. Но мое присутствіе, я угадывалъ, ей становилось не
обходимымъ. Во мнѣ она встрѣчала родственную себѣ душу; я понималъ ее съ полуслова, иногда, если не понималъ, то чувствовалъ то, что она хотѣла передать мнѣ словами. Вводя меня въ свой тихій, полу
сомнамбулическій міръ, она знала, что я не осмѣю ее, а, наоборотъ, проникнусь ея жизнью и буду съ ней вмѣстѣ жить въ немъ. Я подходилъ къ ней своей нервной впечатлительностью и воспріимчивостью; я бу
квально впитывалъ въ себя все, что поражало меня новизной, или красотой и, перерабатывая въ себѣ воспринятое, такимъ образомъ, расширялъ свой собственный міръ настроеній, чувствъ и ощущеній.
Самъ не замѣчая того, я привыкъ къ Иринѣ, привязался, полюбилъ ее, и скоро дошло до того,
Портретъ дѣвушки.
Съ картины А. Кемпнеръ.
Гдѣ-то, у какого-то ученаго, я читалъ такія удивительныя вещи о снахъ, что мнѣ пришла тогда въ голову совершенно сумасшедшая мысль: не сонъ-ли то, что мы называемъ дѣйствительностью, и, наобо
ротъ, не дѣйствительность-ли то, что принято считать сномъ? Конечно, подумавъ это, я сильно хватилъ че
резъ край, но все-же есть нѣкоторыя основанія такъ думать. Ужъ одно то, что во снѣ всѣ наши чувства, мысли, ощущенія, переживанія гораздо ярче и силь
нѣе, чѣмъ на яву, - отчасти подтверждаетъ эту мысль. А затѣмъ, и въ самой дѣйствительной жизни бываютъ такія настроенія, о которыхъ, спустя нѣкоторое время, никакъ нельзя вспомнить, какъ о пережитыхъ на яву. Впрочемъ, въ нашемъ прошломъ, сны и явь часто такъ переплетаются, что трудно бываетъ провести между ними рѣзкую черту. У меня однажды эта путаница произошла въ настоящемъ: я спалъ, и, проснув
шись, не могъ себѣ уяснить, что мнѣ снилось и что было на самомъ дѣлѣ. И это сцѣпленіе нитей жизни и сна чуть не стоило
мнѣ жизни...
Я былъ тогда влюбленъ въ одну очень интересную дѣвушку, которая не стала моей женой только благодаря несчастной случай
ности, разлучившей насъ. Дѣвушку зва
ли Ирина, и это имя, само по себѣ довольно не изящное, слившись въ моемъ чув
ствѣ съ ея образомъ, казалось мнѣ удиви
тельно красивымъ и поэтическимъ. Она была худа, блѣдна, хрупка, какъ боль
ной ребенокъ, въ которомъ едва теплит
Данте и Беатриче.
Съ картины С. Саккаджи.