что не видѣть ее одинъ день мнѣ казалось уже невозмож
нымъ. И чѣмъ дальше, тѣмъ сильнѣе рвались у меня изъ души слова любви, произне
сти которыя мнѣ не позволяла какая-то странная, непонятная робость. Долго носилъ я въ сердцѣ невысказанное признаніе, которое жгло, мучило ме
ня и, наконецъ, вырвалось, разрушивъ всѣ преграды робости и стыда.
Однажды, уходя отъ нея, уже въ пальто и шляпѣ, я остано
вился у двери, постоялъ съ минуту, снова сбросилъ пальто и вернулся въ комнату.
Потребность высказаться бы
ла неодолима, и я не могъ противостоять ей.
Ирина удивленно подняла на меня глаза. Она полулежала на софѣ, но, при моемъ возвращеніи, поднялась и сѣла.
- Я еще немного посижу у васъ, - сказалъ я
и опустился около нея на стулъ: - мнѣ нужно кое-что сказать вамъ...
Волненіе сжимало мнѣ горло, и я говорилъ сдавленнымъ, глухимъ голосомъ. Она съ удивленіемъ смотрѣла на меня.
- Что у васъ такое? - спросила она: - Тайна?.. Чего вы такъ взволнованы?.. Говорите-же?.. - Сейчасъ... это такъ трудно...
Я всталъ и раза два прошелся по комнатѣ изъ угла въ уголъ. Она слѣдила за мной глазами, поворачивая голову и въ нетерпѣніи поводила плечами.
- - Въ чемъ-же дѣло, Боже мой? Вы и меня заразили своимъ волненіемъ... Сядьте!..
Я рѣшительно подошелъ къ ней, сѣлъ и, наклонившись близко къ ея лицу, глухо проговорилъ:
- Я васъ... люблю...
Я самъ испугался сказаннаго. Что-то сдавило мнѣ горло, и я совершенно не могъ продолжать говорить. Лицо Ирины стало вдругъ такъ печально,
словно она соби
ралась заплакать.
Минуту длилось тяжелое молчаніе.
Я съ замираніемъ сердца слѣдилъ за ней, и мысли ви
хремъ неслись въ моей головѣ. «Что же теперь?» - съ тоской подумалъ я:
- «Нужно гово
ритъ, много, горячо... но что говорить?.. Скорѣй,
скорѣй говорить, умолять, но какъ? Боже мой, какъ же?..».
Я въ отчаяньи ломалъ пальцы и
Генеральная репетиція. - Картина Тафлоръ.
ни одного слова не могъ выдавить изъ своего сдавленнаго спазмой горла. Она какъ будто ждала, что я буду продолжать, но я молчалъ, и, тяжело вздохнувъ, она тихо заговорила, опустивъ глаза и теребя бахрому шелковой шали, висѣвшей у нея на плечѣ:
- Я этого боялась... даже ждала... Но все-же я надѣялась, что вы не такой, какъ всѣ... Неужели между мужчиной и женщиной не можетъ быть чистыхъ, дружескихъ отношеній?.. Зачѣмъ вы сказали это?..
Я былъ убитъ... Почва окончательно ушла изъподъ моихъ ногъ, и я дрожащимъ голосомъ тихо отвѣчалъ:
- Я не могъ молчать... это выше моихъ силъ... Ирина покачала головой:
- Мнѣ страшно подумать - быть чьей-нибудь женой... сколько въ этомъ сѣрой, грубой реальности... подумайте!.. Я васъ очень уважаю, вы даже... нужны мнѣ... только не такъ... какъ вы хотите...
Мнѣ показалось, что она начинаетъ сдаваться, и я взмолился, сло
живъ молитвенно руки:
- Ирина... я буду ждать... сколь
ко хотите - годъ, два, десять лѣтъ!..
Не отнимайте у меня надежды!..
Я долженъ буду умереть безъ нея...
Ирина закрыла глаза рукой. Лицо ея приняло жалкое, плачущее выраженіе.
Маріонъ.
Съ картины Г. Пиммерауеръ.
Шахтерка.
Съ картины Н. А. Касаткина.