6 Марта 1939 г. № 31 (611) кое и высокое. И какие же варвары ну. жегородцы, — OHH знают Татаринов, только как чиновника при компании, ст]. яшей железную дорогу...» (Дневник), Сам Шевченко очень часто ‘восприниуз оба искусства, музыкальное и живописное слитно. Он называл великих музыкантов, Моцарта, и Бетховена; «представителями слышимой гармонии». Повидимому, Шез. ченко думал’ при этом о неслыщимо гармонии пластических искусств, В повь сти «Близнецы» его интимная, любовь у сравнению этих двух тармоний и как бы усилению их одна другою проскальзы, вает в замечательной фразе: «И только, было, начал сравнивать линии и тонн пейзажа. с могущественными аккордами Tatiana...» Это место служит ключом ь разносторониости = Шевченко-художник, счастливого сына народа, одаренного таз полно, так совершенно творческим дароу, что дар этот прорывается в нем и в песня, и как поэма, и как рисунов у как скульптурный слепок, и как театраль, ная «я», — безудержно рвется на № moc, на краску, на слово, на действия, ‚СОВЕТСКОЕ ИСКУССТВО» ГРИГОРЬЕВИЧ. ка обесновалась в этот вечер, сама не зная отчего», — ‘рассказывает Шевченко и добавляет; «Что значит: ‘костюм для. хо- рошего актера». Впоследетвии он завязал тесную глубокую дружбу со Щепкиным. Пришлось ему на своем веку, уже поота- ревшим человеком, по выезде из ссылки нережить и. неразделенную любовь к Моло- денькой актрисе Пиуновой, даже написать, по ее просьбе. театральную ренензию. Эта рецензия, между прочим—Фдин из самых интересных документов здорового художе- orneHHoro вкуса Шевченко и его большой, чудесной внутренней чистоты и честности. Любимая им актриса просит написать о ней рецензию, уверенная, что Шевченко, влюбленный без памяти, создаст дифирамб. Поэт с готовностью соглашается и пишет полную правду, совершенно то, что ду- мает и чувствует: <..самые‘ успехи. ее порождают и большие требованья. Сколь- ко можно судить, г-жа Пиунова © 060- Чисто театральное мастерство этой ве- щи так велико, знание законов сцены тах глубоко, что невольно задаешь себе во- прос: неужели Шевченко, кое-где драмати- зовавший своих «Гайдамак в» и «Москале- ву крининю», — ничего больше не писал, не пытался написать специально для сце- ны? Оказывается, писал. В перечне остав- ленных им и отданных на хранение исто- рику Н. Костомарову повестей и расска- зов, писанных на русском языке упоми- нается «отрывок драматического сочине- ния». Спустя двадцать пять лет после смерти Шевченко, разобравши архив Ко- стомарова, отыскали рукописи рассказов и повестёй, но упомянутый отрывок не был найден, если только речь не идет об отрывке на русском языке трагедии «Ни- кита Гайдай», переименованной позже В драму «Невеста». На-днях, в пятом выпу- ске «Записок отдела рукописей Ленинской библиотеки». посвяшенном Шевченко, опу- BRUT IH KO Нихто не’ заплаче По билому тилу, По’ бурлачщькому.... TAPAG Скобелева, давшего пощечину офицеру за украденный у него перевод десяти руб- лей и пошедшего за это на каторгу, Шев- ченко описал потрясающе сильно, назвав «певуньей-птицей из Украины» за чудес- ное пение народных песен. ‘’ Потребность в музыке была у Шевченко постоянной, Ей он посвящает самые пыл» oun sanruwer pnp Anenunre: «GomecrpeHHnl Гайдн! божественная музыка.:?, “ори ‘несколько номеров из «Пророка» и «Гуге- ‘нотов» Мейербера и вознес меня на, седь- мое небо». Познакомившись В ПОЛУ? пьяной офицерской компании с виртуозом /Татариновым, которого и пригласили, на” ре лишь на Часок для развлеченья, Шевченко на следующий день «сделал визит» этому «вдохновенному виртуоз, з, 0 котором в офицерском кружке, должно быть. к утру уже позабыли: «И видел у него, чего я также не воображал уви` WHE нечаянности разом (т. е, музыка в Живопись. — М, Ш.) наслаждение ред- Художник был воздух, пейзаж, чувство, социальная воля к действию, — движенье пришло к нему вместё с темой. Но поэтическая раз- рядка до самой его смерти осталась как бы тем ближайшим каналом, по которому прорывалась эмоциональность Шевченко. Мы имеем значительное 06 этом CBH- детельство. Скрытный и неразговорчивый по природе. Шевченко нежбо любил до и был с ними простодушно-открытым. последние годы жизни судьба привела к нему в мастерскую того самого мальчика, с которого мы начали наш рассказ, Этот мальчик (Суханов) три раза в неделю приезжал к нему учиться рисовать, не по- тому, что был талантлив (он никак в живописи не проявился) & потому, что мать его хотела деликатно помочь Тара- су Григорьевичу материально. С ним про. водил Шевченко сам-друг долгие часы ра- боты, он писал при нем. портрет Кочубея, «Днепровских русалок», делал офорты, был весь, как на ладони, перед свежим детским восприятием, и мальчутан, всем сердцем. полюбивший «лысого, ‹усатого дядю с доброй и умной улыбкой», оста- вил нам, когда вырос, сердечные восно- минания — пожалуй лучшее, что есть в мемуарной шевченковской литературе, Он рассказал, как у старого Шевченко была привычка разтоваривать во время работы со своею картиной, давать ей нежно-ру- тательные клички в случае удачи и `креп- ко поругивать в случае неудачи, ак упорно, упрямо работал он, бурча себе что-то под нос. Фигура казака в «Днепров- ских русалках» долго ему не давалась, он соскабливал и начинал ее снова H CHO- ва, десятки раз, именуя «б1совою дити: HOD). «Иногда же, — рассказывает Суханов,— он садился к маленькому столику и начи- нал Tuto, почти осторожно выводить на первом попавшемся клочке бумаги какие- то не то старческие, не то старинные ка- ракули» и читал &хлопцу» «тихим доб- рым голосом свои стихи», & мальчик, не понимая, плакал, — «так уж жалостно, припевисто-нежно выходили эти стихи из уст кобзаря». Вирочем, Шевченко не ос- тавлял мальчика непонимающим, он .го- ворил ему о том, как тяжело живется крестьянину, как безобразна доля царско- го солдата, как его наказывают шпицру:- тенами... Так и в последние годы жизни Шевченко, в его занятия живописью вры- валась песня. Еще мальчиком Шевченко жадно заби- рал глазами и как бы складывал впрок в своей памяти множество зрительных впе- чатлений, — детали архитектуры, гераль- дику знамен, мельчайшие подробности ко- стюмов. Юношей он часами просиживал в музеях, рылся в архивах, записывал все, что пленяло его в народном фоль- клоре. Его исторические полотна GeayKo- ризненны в смысле достоверности малей- шей детали. Никто и никогда не’ бросал упрека Шевченко в какой-либо неверно- сти положенья или аксессуара его много- численных исторических картин. Это—ре- зультат огромной работы. Суханов расска- зывает, как они с Шевченко обегали од- нажды все лавки и лачужки Петербурга, все аукционы и старьевщиков в поисках нужной и верной исторически одежды для натурщика, в поисках старых картин, как волновался и хлопотал Шевченко, — и все это из-за неприятного ему ‘и не очень интересного портрета Кочубея. Так честно и добросовестно работал Шевченко в исторической живописи. Сю- жетную историческую тему, помогшую ему впоследствии перейти к жанровому пей- зажу, он разработал не по-брюлловски— он, своеобразно ввел в нее не только .«об- становку», но и пейзаж. Существует мне- ние, что новое слово, как художник, Шев- ченко сказал лишь в ссылке, повидав мир, залитый ярким полуденным солнцем. Это правда, что южное солнце совершен“ ствует каждое живописное дарование, обу- чает мастерству, четко выявляя, благода- ря резким контрастам освещенных и те- невых плоскостей, фактуру пейзажа, горы, деревья, небо. Это правда, что Средняя Азия, Крым, закаспийские и уральские степи, Астрахань, Аральское море были (и будут) таким же откровением для жи- вописца, каким был Кавказ для поэзии Пушкина и Лермонтова, для Л. Толстого. В киргизских стенях Шевченко вырос как художник, и его акварели, привезен- ные оттуда, неизмеримо выше академиче- ских картин доссыльного периода. Но ‘на. до оказать, что искорку, разгоревшуюся под полуденным солнцем, Шевченко под- хватил еще в украинских степях, откуда он вынес любовь к светотени, противопо- ставленье темной внутренности здания яркому клочку природы в окне или в двери, блестящее по-рембрандтовски раз- решение световых задач, затененный по- логом шляпы: взгляд на портрете. В конспекте своей лекции, прочитанной для каприйской школы, Горький бро: сает ‘интереснейшую догадку для искус- ствоведов — о том, что Шевченко был предшественником Федотова в жанре, По всей вероятности Горький знакомился с Шевченко по пражскому изданию «Коб- заря» от 1876 г. (тде помещены, кста- ти сказать, воспоминанья художника Ми- кешина о Шевченко, а в них есть фра- за о Шевченко-жанристе); это тем более вероятно, что пражскому тому Кобзаря предпосылается на титульном листе чет- веростишие «Г день 1де..» бев обозначе- ния даты написания. Это могло послужить причиной тому, что, как известно, Горь- кий отнес стихотворение «I день ines к юношескому периоду творчества поэта, тогда как оно написано за три месяца до его смерти. Как бы то ни было, догадка Горького ставит перед нами очень важ. ную задачу — проследить более полно, нежели это было сделано до бих пор, пути возникновения русского жанра и по. искать, нет ли документальных следов связи между Шевченко и Федотовым, ко. торый начал ходить в академию, когда (Ф. Лазаревский, Киевская старина, 1899 г)). Любя и понимая народную песню, как пожалуй HHEKTO Ha его современников, Шев- ‘ченко, просто страдал от. сусальных под- ‘ражаний ей и от слащавого городского ‘романса: «После... трогательной, простой ‚прелести наших песен что значат уродли- ‘вые создания современных нам романсов? ‘Kpome безнраветвенности, ничего более» ‚ (Цневник). ` В крепости Новопетровской. он не спал ночи, слушая пение ‘безымянного казака, ‘певего старинную песню «про Игната ‘Степанова, сына Булавина», и записал первую строфу этой: песни, «Уральцы большею частью’ народ бывалый в Мос- кве и Петербурге и поют все модные неж- ‘ные романсы, захваченные йли в с8л0- нах на Козихе, или в Мещанских и Под’- яческих улицах. Так, я немало удивился, услыхав этого отступника от законов мо- ды» (Дневник). Своего друга, рядового х Русское искусство знает немало ярчай- ших дарований, вышедших из крепостных или из народа (Тропинин, Шепкин, Шев- ченко, «мужичок Top eit Manwmen», re- ниальный архитектор). Все эти дарования роднит одна черта, общая и у художни- ка, и у актера, и у зодчего, и у бале- рины, — сорершенство, достигнутое как будто с необычайной легкостью. Зрителю кажется, что безукоризненность образа, глубина композиции, свежесть красок — все это далось «ечастливцу» прямо нут- ром, силою таланта, и сам он, творец своего искусства, как дети, не знает пол- ной цены тому, что создает: так, обычно, подходили искусствоведы к творчеству крепостных. И вот почему нигде (почти нигде) не найдешь в обширнейшей ‘нау- хе о Шевченко даже попытки поставить вопрос о том, кан работал Шевченко, ка- ков был его рабочий день или режим, что за техника лежит в основе его мастерства, Невероятно, но факт — исследбвалели про- шли мимо этого вопроса! Между тем, за совершенством «крелост- ных дарований» скрывается невидимый, молчаливый, упорный, напряженнейший труд. словно «само собой разумеющийся» для того, кто трудится, не открываемый перед зрителем и отнюдь не бессозна- тельный, а, наоборот, связанный с огром- ной работой пробудившегося сознания. В сороковых годах прошлого века, на закате дворянско-помещичьей культуры, была очень сильна среди дворян особого рода художественная «самодеятельность», — всех видов дипетантизм, Чуть ли не в каждом доме и усадьбе «пописывали», «помалёвывали», сочиняли музыку, «под- правляя» иногда, как это делал, напри- мер, помещик Г. Тарновский в своей зна- менитой «Каченовке», бетховенскую пар- титуру. Искусство для них не было про- фессией, не было средством заработка, не имело никаких социальных целей, оно развлекало, им баловались, Когда талант- ливый «барчук» Лев Жемчужников при- шел к больному и почти умирающему Брюллову за советом (он хотел бросить пажеский корпус и стать художником), то Брюллов, лежа в постели, стал с жаром его отговаривать. Он говорил о том, «как упорно должен заниматься художник, са- диться ва работу с восходом солнца и кончать работу, ложась спать.. 0 том, что начать рисовать надо с младенческого возраста, чтобы приучить руку передавать мысли и чувства, подобно тому как скри- пач передает пальцами на скрипке тб, что чувствует... Что же предстоит начав- шему учиться так поздно? Ему предстоит всю жизнь не быть удовлетворенным...» (Воспоминания Л. Жемчужникова, ч..1-я). Эти замечательные слова, где Брюллов с большим тактом удерживает Жемчужнико- ва от дилетантства в живописи, бросают совет и на его отношение к молодому Шев- ченко: не ва один только талант полюбил Брюллов Шевченко и приблизил его к се- бе больше, чем остальных учеников, & вот за эту рабочую психологию, за тре- нировку сызмальства, за приученную им с детства к рисунку руку. Крепостные, одаренные талантом. не «баловались», по примеру своих господ, а проходили, ино- гда зверокую, учебу. Жозяева стремились сделать из них профессионалов для себя, — таких, чтоб можно было ими щеголь- нуть перед соседом, затмить другого вла- дельца «талантов». Актрис, художников, музыкантов, отмеченных тением, муштро- вали, пороли, заставляли учиться до голо- вокруженья. приучали к казарменной дис- циплине, потому что искусство их было лишней прибавочной стоимостью для roc- под, если артист становился ‹оброчным»; лишней экономией, если артист работал «лля дома», Такую зверскую школу прошел и Шев- ченко. Бывшему пастушонку нипочем бы- 10 вставать в петухами, сыну умершей от «праци» матери естественным казался длительный рабочий день, ученику маля» пов и цеховых дел мастера пустяком бы- ло войти в сложный мир изготовления. красок. Легкость перехода Шевченко из. класса рисунка в натурный, три полу- ченные им медали, быстрое усвоенье при- емов Врюллова — мелкого, тщательного мазка, добротной доделанности деталей, блестящее уменье схватывать портретное сходство и в то же время по-брюллов- ски облатгораживать оригинал — все это шло не от «легкости», а от здоровой не- растраченной крестьянской работоспособ- ности. Брюллов учил своих учеников по- нималь и любить натуру, никогда не от- ходить от нее, но самого Брюллова можно было бы назвать «метафизиком природы»: он видел ее неподвижной, стоячей, пози- рующей, Чтоб придать ей движенье, он вводил манерность. условные повороты толовы и рук, вызванные аллегорическим толкованьем сюжета, а потом сам тщетно боролся с этим «манером», понимая, что он не нужен, что он отдаляет художника от «натуры». Лошадиные копыта под его амазонкой стыли в воздухе, не передавая движенья, как деревянные или чугунные, складки тканей развевались в пустом и безветренном пространстве, он не видел того истока, той силы, от которой прихо- дит движенье, — и бросался в историче- ские сюжеты, громоздил коней и всадни- ков, ломал копья и колонны, но и тут движенье как бы не имело третьего изме- ренья, ‘заканчивалось на плоскости. Долгое время Шевченко чувствовал се- бя скованным по-брюлловски. Ленты на толове его «Катерины» не хотели разве- ваться, & стояли в воздухе, как металли- ческие стружки. Но вот, в великолепном окружении брюлловских картин, в замечательной ето мастерской, Шевченко вдруг запел, забро- сал бумажные лоскутки каракульками сво- их поэм и стихов, из него стихийно выр- валась песня. Она пела о том потаенном, что Шевченко принес с собой в стены академии, о сыновней тоске по матери- вемле, по ‚народу, скованному рабством, о всех впечатленьях детства. В песнях В акждемической мастерской на тумбочке сидит мальчик Суханов и рисует «нату- ру» = горшок с цветами. Его учитель, в выиитой рубахе, забранной в широченные щаровары, тихим голосом разговаривает бам с с0бой, разбирая папку. Мальчику он кажется чуть ли не дедкой — лысый, морщинистый, о длинными усами кпизу. Папка пропадала одиннадцать лет, а сей: час неожиданно нашлась. Учитель, Тарао Григорьевич Шевченко, один за другим вытаскивает из нее пожелтелые рисунки и вдруг крякнул — ‹«эгез» и приподнял большой лист. Суханов увидел необычай- ный портрет, юношу со свечой в правой руке. Свег падает прямо в лицо юноше, наклонившему лоб и выразительно, испод- лобья, в упор взглядывающему на зрите- ля. Пушистые брови как бы слились в одну линию, большие глаза глубоки, кур- носый нос короток, — свежее, безволосое, открытое лицо, счастливое бесомертной мо. ложавостью, овеянное кудрями, озаренное будущим — лицо артиста, — А ведь.то я самый, хлопец, — 0% ти недоверчиво сказал Шевченко и, по- лойдя к зеркалу, долго, долго разглядывал самого себя, сравнивая, с портретом. Из ссылка вернулся другой ‘человек, облысе- лый, поросший дремучим YcoM, с длинны. ми волосинками в бровях, с пятнами скор- бута на лице, с тяжелым, грузным телом, с дыханьем эмфизематика. Артисты или до конца не стареют или стареют раньше сво- их лег Нам всем, желающим воссоздать образ поэта не как выдуманную схему, a © предельной правдой, необходимо отбросить гипноз того вечного батьки о запорожеки- ми усами, в знаменитой мерлушковой шап- ке и чуйке, какой сросся в нашем пред- ставленьи с наружностью Шевченко. Нам надо вспомнить, что поэт был молод, был необыкновенно, обаятелен. его любили все, с кем он сталкивался, в него влюблялись. Нельзя далее рисовать образ человека без острого внания и чувства его профиля, по. тому что именно в профиле сказывается характер, недаром медальонное искусство; чеканка на медали, монументальный ба- рельеф чаще всего изображают человека в профиль. А у Шевченко был незауряд- ный, очень резкий профиль — курносый тонкий нос. выдающийся из-под нависше- то, огромного. надлобъя. глубокие глазницы, чудесный овал лица. Прекрасно передают молодого Шевченко два альбомных рисун- ка Глафиры Псиол от 1843 — 1844 года. Именно о сороковыми годами, с моло- достью Шевченко, © доссыльным его пери- одом и связано стихийное проявление его талантливости в самых различных обла- стях. Мы знаем Шевченко-поэта. Мы ‘начина- ем узнавать его как художника, И мы по- чти не слынтали о нем, как о драматурге, певце, декламаторе. Между тем, он был И знатоком театра и превосходным музы- кантом редчайшего по чистоте и правиль- ности вкуса. Из драматургии Шевченко до нас дошел только «Назар Стодоля», выдержавший, как и пьесы М. Ф. Ахундова, десятилетия и не постаревший, не сошедший со сцены. Я сравнила украинского классика с азер- байджанским потому, что их роднит утра- ченная нашим временем подлинная теат- ральность, которую драматургам следова. ло бы глубоко изучать на их образцах, подобно тому как, изучают сейчас совет- ские поэты, с пользой для себя. народную поэзию. Искусство сцены десятки лет за- валивалось чисто постановочным режиссер- ским баластом, приучавшим драматургов или писать слабые пьесы, в надежде, что их вывезет постановка, или, еще хуже, за. ранее писать не пьесу, а «постановку», выводя колоссальное количество лиц, тре- буя множества картин, мапгин, бутафории, словом всякого приклада и перенося имен- Но в ЭТОТ «‹приклал» удельный вес пьесы. . «Назар Стодоля» возвращает нас к Тому времени, когда от пьесы прежде всего требовалась театральность, основанная на характерах и драматическом конфликте. Сотник, его дочь и его хитрая ключница; Назар, его верный друг, и хозяйка избы, где происходят вечерницы. — вот и все лица пьесы. Простейший сюжет, но в этом ‘маленьком мире он оказался всеоб’- емлющим, помог развернуть перед зрите- лем народные обычаи, бликован хранящийся в библиотеке новый VERRSIN пристрастием выоираер. ройи ной antarnadh taara —. pmrrvorTnonenTe из «Ни: Но-милых девушек. Слова нет: это лучшие киты Гайдая», Вот оно: Песня караульного у тюрьмы Старый гордый воевода Ровно на четыре. года ‹ Ушел на войну, И дубовыми дверями * И тяжелыми замками Запер он жену. Старый, стало быть ревнивый, . Бьется долго и ретиво. Кончилась война. И прошли четыре года, Возвратился воевода, А жена? Она Погрустила и решила, Окно в двери превратила И, проходит год, Пеленает сына Яна, Да про старого про пана Песенку поет: Ой, баю-баю, сын мой Ян, мой милый, Когда 6 воеводу татары убили, Татары убили или волки с’ели, Ой, баю-баю, на мягкой постели! Как и все русские стихи Шевченко, они слабее его украинских; как и над всеми русскими стихами Шевченко, над ними властвует непреодоленное влиянье Пушки- на («Поздно ночью из похода...»). Однако же значение этой публикации огромно. Не говоря уже о том, что она донесла до нас отрывок «Никиты Гайдая», в нем Шев- ченко дает любопытный образец силла&- бического строения стиха (не свойственно- го русской, метрической поэзии), но дает не как правило, а как редкое исключение, в трех местах нарушая метрику (ушел на войну, окно в двери превратила, татары убили или волки с’ели). Советский пере- водчик «Гайдамак1в», как известно, упо’ требил этот же прием силлабического сти- ха, как попытку сохранить возможно точ- нее текст поэта на русском языке, Было еще предложенье Шевченко напи- сать оперу на сюжет «Мазепы». Исходило оно от дилетанта в музыке и «маменьки- ного сынка»` П. Селецкого, помещика, чье имение было неподалеку от пирятин- ского имения Репниных Яготина, где в январе 1844 года гостил Шевченко, Се- лецкий тогда только что` приехал из-за границы; где он встречался с Францем Листом, и был очень высокого ‘мнения’ о своих «опусах>». Варвара Николаевна Реп: нина, 35-летняя экзальтированная Де- вушка, страстно полюбившая поэта, пред- ложила обоим гостям создать вместе опе- ру. В. любопытнейших «Записках» Селец- кого, писанных под влиянием Марлинско- TO, 06 этом эпизоде рассказывается так: «Варвара Николаевна предложила мне на- писать оперу,’ либретто взялся составить Шевченко, сюжетом избрали Мазепу... Но в разработке драмы и в языке мы не сош- лись». У поэта не могло быть особенных иллюзий насчет качества музыки молодо- то Селецкого, да и самого ето’ он крепко не взлюбил. С театром Шевченко поддерживал по- стоянную связь. Еще учась в Академии художеств, он ездит с Брюлловым на все театральные новинки, на все гастро- ЛИ приезжих знаменитостей, Как-то Брюллов повел своего ученика задолго до спектакля в уборную Каратыгина и сам. в присутствии Шевченко. одел ее роли; но она не должна забывать, что в них же кроется однообразие и легкость, которые ‘могут вредить ее таланту. Мы искренно думаем, что она может смело раснгирить свой репертуар; труда будет больше и вдумываться в роли нужно Oy- дет серьезнее; но зато талант развернется шире... ще мы заметили в одном месте, именно в свиданьи с дочерью банкира, ко- гда она приходит просить работы, не- правильность в дикции и позволяем себе обратить ее внимание на этот предмет». Рецензия была помещена 1 февраля 1858 тода в «Нижегородских губернских ведо- мостях», и наивный большой человек сму- щен отношением Пиуновой к его рецен- зии: «Быть может, ей не понравилось мое нельстивое рукоделье...» (Дневник). . На закате жизни ему улыбнулась встре- ча с великим актером-негром — Айра Ольриджем. Ольридж привез в Петербург шекспировский репертуар, и с первого же спектакля Шевченко «обезумел», Поэт так ‘шумно вел себя в ложе помещицы Сухя- новой, куда был приглашен, так громко аплодировал, кричал, вывешивался из ло- жи. что скандализованная помещица ва- претила ему приходить на следующий спектакль. Гр. Ф. Толоетой, в доме кото- рого Шевченко бывал чуть ли не еже- дневно, устроил вечер для Ольриджа, и тут-то поэт и актер познакомились лич- но. Есть забавный рассказ дочери Тол- cToro (позлнее известной мемуариетки Юнге), как они с сестрой едва поспеваля переводить беседу обоих, тотчас же — не зная ни английского языка (Шевченко), ни русского (Ольридж) — тесно сдружив- шихся, Десятки, даже сотни раз писа- лось 0б этой дружбе, основанной на глу- боком социальном сродстве положений: негр был ‘парией ‘у себя на ` родине, его соплеменники были рабами; Шевченко вы- шел из крепостных, его сестры и братья еще оставались крепостными. Но нужно прибавить, что не только это связало их. Шевченко глубоко чувствовал игру Оль- риджа, актер понимал глубину и силу оценки гениального поэта. Оба были сти: хийно-непосредственны. «Почему ты ее не задушил! — закричал поэт, ках только увидел Ольриджа, сыгравшего’ Отелло. — Почему ты ее по-настоящему не’ заду- шил?!»› Этот возглас был актеру совершен: но понятен, еф вызвала Топорная игра бездарной актрисы —. Дездемоны, Художник Микешин пошел с Шевченко на «Короля Лира». В своих воспомина- ниях он’ рассказывает: «Вот сижу я в Мариинском театре ни жив, ни мерть... Театр молчит от избытка впечатлений... Наконец, «не помня себя, пробрался за кулисы и открыл двери уборной. Следу: ющая картина поразила меня: в широком кресле, развалясь от усталости, полуле- жал «Король Лир», а на нем, буквально на нем находился Тарас Григорьевич; ‘слезы градом сыпались из его глаз, ог рывочные страстные слова рутани и лас- ки сдавленным громким шопотом произ- носил он, покрывая поцелуями искрашен- ное масляною краскою лицо, руки и пле- чи великого актера...» Реакция тения на игру гения! Даже в чтении обжигает и поучает это место всех нас, работающих в искусстве, Обычно знаменитые актеры любимы, но не любят. Ольридж любил Шевченко. Увидя’`у Микешина портрет Каратыгина для роли «Нищего», «Публи- ‘ поэта, он его выпросил и увез с собой. * р и в чем сила Моцарта, высказав как-то в дневнике, что увертюру к «Дон-Жуану», это «очаровательное созданье», трудно испортить дазке очень плохим исполнень- ем. Это обличает в Шевченко чисто про- фессиональное знание фактуры Моцарта, ве внутренней логики, которая ‚сама за себя говорит, которую трудно не передать, даже плохо ее исполняя, потому что у Моцарта, как у очень, немногих, осново- полагающих, гениев в искусстве играет н побеждает не краска, не колорит, не звук, не поверхность, не выражение, не наживные и условные придатки, a самый скелет музыки Из опер Шевченко очень любил «Виль- гельма Телля», конечно и за его сюжет, Еще живя у Брюллова, студентом акаде- мии, Шевченко полюбил Глинку, & по словам Микешина, даже «бототворил» ем за поиски народности, за обращение к ‚народному мелосу. Tor же свидетель, кстати сказать пустоватый и неглубо- кий, но сердечный в своих воспомина- ниях (которые совершенно зря выз- вали раздражение украинских друзей поэта, ибо в них нет ничего порочаще- го память Шевченко), пишет: «Музыку он любил страстно, особенно пение... Глубоко почитал Даргомыжского. Познакомился с HUM у меня и потом часто встречался в семействе Гринберг... Любил и сам петь, Tae «трацлялась» (случалась) гитара. Пел неважно, хотя и с большим чувством: толосу нехватало, да и аккомпаниман все как-то не налаживался», Микешин слышал Шевченко за два года до его смерти, когда голос поэта уже был с «хрипотцей» от эмфиземы (Тургенев тоже отметил эту хрипотцу в его голосе), и конечно не мог в полной мере оценить, да еще с неналаженным, как он выражается, «ак- компаниманом», Шевченко-певца, которого собирались. затаив. дыханье, слушать и в усадьбах на Полтавщине и Черниговщине до ссылки поэта; и в домах Щепкина, Аксакова, Толстого, Максимовичей, Кар- ташевской по возвращении из ссылки; ив самой ссылке, Как-то в Оренбурге его’ и другого певца ссыльные слушали целый вечер и плакали. Шевченко пропел не- сколько любимых своих песен: неизменную «З!роньку» «Тяжко важко в свити жы- ТЫ», НО 6 особенным чувством была им исполнена песня: Забилилы CHHTEH, Заболило тило Щей головонька, Музыкант И даже собираясь «рештувать вози в и в чем сила далекую дорогу», он предлагает — в 64 мом последнем предсмертном стихотворе- нии своем, — пением птицы в траве — Ночимчикуем спочивать.., . Надо оговориться, что и чтению вслух и декламации он обучилея — правда само- учкой — еще мальчиком у дьячка, посы- лавшего Шевченко читать‘ псалтырь над покойниками, 3% «кныш и копу» (хлеб и полтину). Давали их мальчику охотно, потому что, по мнению поселян, он чи- тал «виразно» (выразительно). Эти беско- вечные ночные чтения не только развили и укрепили ему голос, но и были полез- ны бессознательными стилистическими воз- действиями на него стихов псалтыря. Позднее он несколько раз писал подра- жания псалмам, придавая тексту их глу- бокое революционное значение, — ипсал- мы, кусочек гениальной бунтарской по- эзии в библии, подобно эпизоду любви к Суламифи, сколько ни суши и ни ка- нонизуй их церковь, были и остают- ся образцами народного поэтического творчества, вываливающимися всем сво- им здоровым художественным естеством из теологии. К Брюллову юноша Шев- ченко попал, поэтому, уже с окрепшим, установившимся голосом, с умением по- долгу громко читать, Но это не был обычный голос. Это был голос певца, красивый баритон с теноро- выми нотами, и писатель Кулиш несколь- ко раз говорит в своих воспоминаниях, что «Шевченко был в то время лучшим исполнителем украннских песен». Еще не изучено, откуда и как возник и сложился его безупречный музыкальный вкус, пря- мо удивляющий нас в суждениях Шев- ченко 0 музыке В «Варнаке», напи- санном еще до ссылки, дается образ де- вушки-воспитательницы в панском семей- стве, которая научила мальчика-«кршака» любить и понимать музыку. «Она проеи- живала до полуночи за фортепьяно, варь- ируя чудные создания Бетговена , (это был © любимый композитор, только что явившийся в музыкальном Mfa- ре)... Музыку я полюбил страстно... Через год с небольшим мы ‘с нею играли в 4 руки некоторые сонаты Мо- царта и Бетговена» .(«Варнак»). Бетховен был в то время еще новым, неосвоен- ным музыкальным гением, его стихий- ность многим мешала полюбить и понять его (даже Гете не смог, например, «пере- варить» эту мощь, казавшуюся ему бес- форменностью), — и преклонение Шев- ченко перед Бетховеном говорит 0 боль- шом пониманьи музыки. Ясно видел он поэт уже кончал ее. Интересно отметить и огромный расцвет иллюстративномю но кусства как раз в середине ХХ вы, тоже толкавший художников к жанру, ~ особенно если мы вопомним, что Наль страции давались к тексту, а первые жал. ровые картины сопровождались текстом, иногда стихотворным, как это любил де лать Федотов. Шевченко, будучи еще студентом зкадь мии, иллюстрировал очень мною ИЗДАНИЙ, подчас роскошных, печатавшихея в Лон, доне, — он дал серию портретов полку водцев, иллюстрировал «Суворова-Рымниг. ского» Н. Полевого, дал любопытнейший рисунок «Знахаря» в сборник «Ни, списанные с натуры русскими», СТВ 1841 г., монаха к рассказу Надеждиа «Сила воли». «Знахарь» хорош тем, ту Шевченко дал его не трафаретно — cn, риком колдуном, а скорей человеком ду» мающим, пытливым, выше среды, уоли быть знающим лекарственные травы т начатки химии; это еще не старый, выс, кий, красивый парень, идущий по pepe венской улице и молчаливо выносящи любопытно-пугливые взгляды женщин, К жанру в coOcTBeHHOM смысле слом Шевченко так и He пришел, хотя en «Сельскую раду», превосходную по хара» терам и типам украннеких стариков, 0» бравигихся перед хатой, можно назмть попыткой сельского жанра во вкусе Ват Остаде. Но он шел к реализму в искус стве, шел к нему всей системой свом ваглядов и настроений, всей излюбленной тематикой рисунков и картин, он прин и в свою живопись как в OED, ~ пейзаж, нравы и быт родной деревни, & это подтверждает замечательную дотадиу Горького о его промежуточной роли в ис. кусстве, Давая 0бзор одной из тогда них выставок, «Современник» в 9—10 хак те за 1361 год пишет: «Реализм... торжествует и MOACMEHRAET CA над идеализмом... и литераторы, и ху. дожники не стыдятся уже изучать народ. ные нравы, изображать грязные дереве ские лачуги, бедную русскую ‹ природу, мужичка в лаптях И чиновника 8 вицмуЕ дире о заплатами... Мы приветствуем ет (искусства) обновление и от все CepT ца радуемся, что и художники Hawa He чинают, наконец, выходить из пошлой ру: тины, вступают на реальный путь и про никаются чувством современности. Пер. вый показал им этот путь Федотов., 0 еще мало оценен у нас... До Федотова J нас собственно не существовал манр, 0 наш первый жанрист, Его можно назвать Гоголем живописи». «Современник», 0010 шийся за материализм в сознании и pee лизм в искусстве, тут как бы перета кается’ с Горьким, хотя и He назыв имени Шевченко, Beate это именно поз? начал первый «изображать лачуги», сеть ский быт и т, д. И в 9710м смысле Bee явление Шевченко действительно предш ствовало Федотову и могло оказать #8 него решающее, хотя и косвенное, вия ние. Не забудем, что и до, и во Время 1 по возвращении Шевченко из ссылки 2 ализм в русской живописи был очеть с! лен. Его веяние шло из Европы, от 0 бека, главы мюнхенской школы, от сухо и страстного Петера Корнелиуса, т ще” ковника Генриха Гесса, расписывавшетю под средневековый примитив мюнхенские храмы (его, кстати оказать, путают у 1 с Петером Гессом, натуралистом-батале стом). Власть мюнхенской школы 6 @ р лигиозной тематикой была настолько 01ль на, что она загубила не одно даров“ ние. А Шевченко еще юношей, еще в лонах Брюллова и Жуковского, смело ролся с заразой мюнхенцев, жестоко вы смеивал и органически не переваривал = идеализм. Четкость ето позиции ee! стенах академии — ведь ето обществе ный факт; он не мог не влиять #8 0* ружающих, не мог не усиливать переде вой фронт русского искусства, Под конец жизни. Шевченко задум и на три четверти осуществил сатириче скую серию рассказов о «Блудиом сы не»; задумал и осуществил мечту св стать хорошим гравером (он был пзбрак академиком гравировального яскуботв), задумал и осуществил технические улу* нения в гравировальном деле — и von рёл более удобные иглы, придумал сл поправлять офорт во время самого Tess танья, чего до него никогда не делаль * Остро переживая сценическое слово, Шевченко и сам был замечательным дек- ламатором. Карл Брюллов любил’ его чте- ние вслух. И до последних дней Шев- ченко не отучился от этой хорошей, куль- турной привычки, непременной части брюлловского быта. Даже оставаясь один, он сам себе читал волух, даже думал не тихо, а любил бормотать, разгуливая по мастерской. Но совершенно потрясающим было чтение Тарасом Григорьевичем его собственных стихов: «он стихами своими побеждал всех, он вызывал из глаз слу- нающих его слезы умиления и сочув- ствия, он увлекал за собою старых и мо- лодых. холодных и пыялких. Читая див- ные свои произведения, он делался обво- рожительным; музыкальный голос его пе- реливал в сердце слушателей все глубо- кие чувства, которые тогда владычество- вали над ним. Он одарен был больше, чем талантом, ему дан был гений...». Так восторженно рассказывает о его чтении стихов Репнина в своей автобиотря- фической «Повести». Когда и как родилась эта удивительная его музыкальность? В детстве, пастушон- ком, он заслушивалея унылыми звуками «сопилки», пастушьей свирели, пел все ук- раинские песни, какие певались в то вре- мя, привык разбирать и отличать пение и свист любой птички в траве, в ‘рощах, наслаждался, слушая Днепр, как он «реве, ревучий». Эти острые детские впечатле- ния однотонных, повторяющихся, внутрен- не аллитерирующих звуков природы, этот усвоенный живой ритм языка зверей и стихий одарили Шевченко своеобразной и не имеющей себе равной в мире — ворку- ющей (повторно нанизывающей однозвуча- щие ритмы, однозвучные образы, внутрен- ние рифмы) прелестью стиха, нигде и никогда не искусственной, совершенно на- дной, действующей, как сама природа, бычно к старости у поэтов, одаренных такою способностью, OHA иссякает, стих становится суше, надуманнее, ритм мерт- веет, как будто и сосуды поэтической ткани подвергаются склеротическому от вердению, — так было даже с Гете, со второй частью его «Фауста» Но Шевчен- ко в этом смысле исключение. Последние стихи его воркуют и поют, как первые Тече вода край города,— Вода ставом стала. Прийшло д!вча воду брати: Брало, засшвало. г Вийшли з хати батько Й мат В садок погуляти, Порадитись, кого б то lv Своти зятем звати. Мы дали говорить о поэте целому ря свидетелей, — от, четырнадцатилетнето ` мальчугана до тридцатипятилетней деву ки, и мальчик ‘нарисовал тихого, добро дядю, а отареющая женщина — пылког, обаятельного юношу. Какой же свидетель передает основное ‘в Шевченко, кто ДМ самое большое сходство? И какой портрет из обширной иконографии поэта паиболее полно и совершенно выражает это хо’ ство? Исть один, найменее известный 3% популярный—автопортрет ссыльного 18 риода, где Шевченко в огромной кзадрё ной бороде лопатой, с испитым лицом, @ пытливым ваглядом, как будто совсем #8 похож на обычного, на любимого, на бат ку Тараса, на кобзаря. Но зато в 910% портрете есть ‘удивительная черта — ® во взгляде, и в бороде, и в положении толовы он. напоминает типовой moprpet человека эпохи Возрождения, еното, астронома, мыслителя, мученика. Пройду! лесятилетия, огромное наследство Шевчен- ко будет изучено, раскопают, прочтут и пустят в обращение его глубокие мысли 0б искусстве, о политике, о науке и при роде, и это странное сходство «каторжно” го портрета», как в шутку называл 60 сам Шевченко, с галлереей мужей-борцов, поднявшихся на рубеж своего века и 88° глянувших через него в век будущий, оно уже не покажется ни натяжкой, ни странностью. Мариэтта ШАГИНЯН Ув, SLAM, GAM, 1и, оронько, Та вечрняяе... 1