Старшій сынъ, Андрей, приватъ-доцентъ столичнаго университета, мечталъ о реставраціи до-петровской Руси; его мастерская диссертація была написана на тему о земскихъ соборахъ. Второй сынъ, Николай, былъ кадетъ и состоялъ членомъ губернскаго комитета своей партіи въ
городѣ. Онъ особенно старался обратить въ свою вѣру сестру Наташу, — врача уѣздной больницы, — но та настойчиво отказывалась, предпочитая оставаться «неза
висимой», какъ она любила называть себя. Не удавалась такая же агитація по отношенію къ Наташѣ и другой сестрѣ Клавдіи, курсисткѣ, самому младшему члену семьи, погрузившейся въ изученіе Карла Маркса. Эта злилась, когда Наташа шутила надъ нею и называла ее буржуйкой. Часто приходилось мирить ихъ брату Гришѣ.
Онъ, какъ юристъ, бралъ на себя роль почтеннаго арбитра и разводилъ несогласныхъ сестеръ. Этотъ былъ «республиканцемъ отъ рожденія», по его выраженію,
— «Я уже подавалъ свой голосъ въ первый день своей жизни, вотъ мама подтвердитъ», — обращался онъ нѣжно къ старушкѣ.
Только про четвертаго по возрасту сына Алексѣя, литератора, никто не могъ сказать опредѣленно, какая партія ему по душѣ.
Въ эту Пасху о. Василій ждалъ дѣтей, какъ «свѣжихъ» людей, которые помогутъ ему разобраться во всемъ происходящемъ. Онъ очень любилъ слушать ихъ разговоры и горячіе споры по вечерамъ, когда вся семья собиралась вокругъ пасхальнаго стола въ «залѣ». Обычно въ это время приходилъ и другой священ
никъ, о. Сергѣй съ матушкой, кумъ и большой другъ о. Василія, долголѣтній его сослуживецъ. О. Сергѣй любилъ послушать новости, непрочь былъ пофилософство
вать и поспорить и поэтому радовался всегда пріѣзду крестниковъ; по-одиночкѣ, не отпуская отъ себя, онъ долго доказывалъ имъ правоту своихъ убѣжденій.
Послѣ обѣдни слѣдовало разговѣнье. А затѣмъ молодежь расходилась, кто куда хотѣлъ. Одни ложились
спать, утомленные заутреней и обѣдней въ переполненной церкви, другіе отправлялись навѣщать знакомыхъ.
Къ вечеру въ «залѣ» опять собрались всѣ члены семьи о. Василія.
Никакъ не могу понять, — говорилъ о. Сергѣй, — что это произошло, ужъ не навожденіе ли какое? Посмотришь кругомъ, — все будто бы то же самое, а газету въ руки возь
мешь, — совсѣмъ не то же. Даже оторопь беретъ, какъ начнешь читать, что пишутъ; вчера за этакое писанье и читателя-то на Камчатку сослали бы, а сегодня все можно.
— Вотъ и «Колоколъ» — (газета, которую читалъ обыкновенно о. Сергѣй) — вчера еще звенѣлъ своей фальшивой мѣдью, а сегодня, увы, «Колокола»-то и нѣтъ, — подтрунилъ надъ сослуживцемъ о. Василій.
— Тебѣ бы, батя, все шутки надо мною шутить, — отвѣтилъ ему о. Сергѣй. — Самъ, вѣдь, ночей-то не спишь, думу думаешь. Кажись, я не забылъ еще, какъ и ты за
метался, когда не зналъ, за кого молиться: за царя аль за благочестивѣйшій и самодержавнѣйшій совѣтъ рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ.
— А не все ли вамъ равно, за кого молиться? — замѣтила Клавдія.
— Да, оно, конечно, по-твоему, по-вашему тамъ, соціалистическому, можно даже и совсѣмъ ни за кого не молиться, церкви взятъ, запереть, кресты посшибать,
а изъ колоколовъ кастрюль для общественныхъ столовыхъ понадѣлать. Не такъ ли? Эхъ, ты, горячая голова, зеленый разумъ! — вразумлялъ дочь о. Василій.
Разговоръ началъ принимать оживленный общій характеръ. Всѣ остальные члены семьи, бесѣдовавшіе отдѣльно между собой, умолкли и вслушивались въ на
ставленія отца Клавдіи. На помощь къ ней подоспѣлъ Николай.
— Ты, папа, не такъ понялъ Клавдію. Она хотѣла сказать, что церковь должна молиться одинаково за всѣхъ, кто работаетъ во имя родины и для ея пользы, а значитъ, и для пользы церкви.
— Нѣтъ, совсѣмъ не то я хотѣла сказать, — язвительно бросила въ сторону Николая уже разгорѣвшаяся Клав
дія. — Имъ все равно, кого поминать на ектеньи; вся раз
ница въ томъ, кто имъ приказываетъ. Вчера старая власть велѣла читать объ епископѣ Тимофеѣ, — они читали, се
годня смѣнили Тимофея на Ивана — поминаютъ Ивана. То же самое и за Николая или за благовѣрное временное правительство. Имъ не нравится, что приказъ исходитъ не оттуда, кому они привыкли безпрекословно, а главное, нелѣпо повиноваться.
О. Василій въ глубинѣ души чувствовалъ, что дочь права. Онъ и самъ искренно возмущался происходившей въ послѣднее время чехардой министровъ и архіереевъ, не соотвѣтствовавшей, по его мнѣнію, солидному положенію такого государства, какъ Россія. Но сразу согласиться съ дочерью о. Василію не хотѣлось.
— Ну, это мы еще посмотримъ, долго ли мы будемъ молиться за ваши временныя правительства! За царей-то мы молились вотъ уже сотни лѣтъ, а теперь придется по
обдумать да пообсудить. Эго сейчасъ мы пока растерялись, а вотъ погодите, дайте срокъ, авось потомъ вамъ не такъ-то легко будетъ приказывать намъ, — если и послушаемся, то только по доброй волѣ.
— Это что же, папа, намекъ на отдѣленіе церкви отъ государства? — пытливо спросилъ Андрей. — Давно бы вамъ
пора за умъ взяться и вывести церковь на подобающій ей путь независимости.
— Да и выведемъ. Дай времячко, погоди немножко, Андрюша, — ободряюще отвѣтилъ ему о. Василій. — Тогда
эти соціалисты сами за нами ухаживать начнутъ и уже не рѣшатся намъ приказы отдавать.
— Ну врядъ ли соціалисты за вами ухаживать станутъ, папа! — не унималась Клавдія, — они на церковь никакого вниманія не обращаютъ, она ихъ мало интересуетъ. Религія — частное дѣло каждаго.
— Ничего, заинтересуетъ — вставилъ свое слово о. Сергѣй. — Вотъ какъ попы повѣсятъ замки на храмы да отка
жутся крестить ребятъ, вотъ и пусть тогда ваши Марксы панихиды служатъ.
— Ничему этому не бывать! — громко сказалъ Николай. Правительство россійской республики выяснитъ свои от
ношенія къ церкви и духовенству точно и опредѣленно, переведетъ клиръ на жалованье, и все будетъ гладко:
священники будутъ священствовать, міряне — молиться и праздновать. Вотъ, развѣ, только новшество: — прихожане сами будутъ избирать себѣ духовника.
— Ну, конечно, это съ точки зрѣнія вашей кадетской республики, отношеніе же соціалистовъ къ этому вопросу еще не выяснено, — снова замѣтила Клавдія.
— Такъ неужели ты и впрямь думаешь, что въ Россіи можетъ быть сразу ваша соціалистическая республи
ка? — обратились къ ней съ вопросомъ сидѣвшая на другомъ концѣ стола Наташа.
— А почему же нѣтъ? Во всякомъ случаѣ, это будетъ лучше, чѣмъ, если надъ вами будутъ владычествовать
вмѣсто одного царя сотни двѣ откормленныхъ царьковъ — банкировъ да купцовъ, — отвѣтила Клавдія.
— Ну, о республикахъ вы еще погодите вести рѣчь, — дѣловито замѣтилъ Гриша. — Это еще вопросъ, какъ вы
скажется Учредительное собраніе. Не слишкомъ ли рано вы запѣли о нихъ? Не забывайте Норвегію, она не намъ чета. Тоже ожидали: вотъ новая республика появится, а она возьми да монархіей и объявись.
— Да развѣ теперь могутъ быть какія-либо сомнѣнія, что въ Россіи долженъ быть иной образъ правленія, кромѣ республиканскаго? — удивленно спросила его Наташа.
— Я не знаю, могутъ или не могутъ быть, — возразилъ ей Гриша, — я просто, что называется, констатирую фактъ. Надо дождаться, что скажетъ этотъ великій неизвѣстный, именуемый Учредительнымъ собраніемъ.
— Великій неизвѣстный ничего не скажетъ, кромѣ того, что лучшая форма государственнаго устройства для Россіи — демократическая республика. Такъ рѣшили въ нашей партіи, — заявилъ Николай.
— Скажите, пожалуйста. Какъ рѣшила ихъ партія «оборотней», такъ и будетъ... — вспылила Наташа. — Два часа назадъ они провозгласили конституціонную монар