хію, черезъ часъ они уже перемѣнили ярлыкъ и провозглашаютъ демократическую республику. Неужели вы думаете, что вамъ будетъ теперь вѣрить кто-нибудь? Жи
вите ужъ былой славой, не претендуйте на руководящую роль. Лучше вотъ имъ свой голосъ отдамъ, чѣмъ вашимъ трансформаторамъ, — указала она на Клавдію. — Они хоть прямы, окраски не мѣняютъ.
— Браво! Такъ ихъ, курьеровъ капитала! — захлопала въ ладоши Клавдія. — Что? скушалъ! гвоздь, кадетикъ на тоненькихъ ножкахъ! — злорадствовала она въ сторону брата.
— Ничего онъ не скушалъ. Онъ знаетъ, что говоритъ, — вступился за брата Гриша. — Конечно, побѣдитъ ихъ партія. У нихъ люди солидные, ученые, умѣютъ красно го
ворить, пыль въ глаза пускать, мягко стлать, а это самое главное. Нашимъ ротозѣямъ только этого и надо; думать имъ не хочется, да и не привычно, — станутъ они тамъ разбираться, каковъ чей удѣльный вѣсъ. Голоса тому по
отдадутъ, кто передъ ними пѣтухомъ важнѣе пройдетъ. И будетъ у насъ республика.
Смотрю это я на васъ, — вмѣшался въ споръ о. Василій,— и думаю, что же это будетъ-то, Господи ты, Боже мой? Не будетъ добра отъ вашей республики, не будетъ! Ну,
какая же для нашего народа можетъ быть республика? Онъ и на своей-то нивѣ не знаетъ, что дѣлать, въ волости у себя съ дѣлами не справляется, а тутъ, пожалуйте, сразу его къ государственному строительству, да еще въ матушкѣ-Россіи. Это гдѣ солнце-то не заходитъ! Намедни вотъ послѣ революціи приходятъ ко мнѣ морозовцы и
спрашиваютъ: «скажи, о. Василій, правду это говорятъ, что теперь никакого начальства не будетъ, и купцы бу
дутъ товары всѣмъ даромъ раздавать?» — Ну, что ты имъ скажешь! Началъ разъяснять, говорю: «Какъ же это вы такъ, братцы, можете думать? Гдѣ же это на васъ това
ровъ кто наберется? Да и передеретесь вы изъ-за нихъ между собой безъ начальства. Не вѣрьте вы такимъ вздор
нымъ слухамъ. Это нарочно ихъ распускаютъ нехорошіе люди. И начальство будетъ, и работать надо, да теперь еще побольше, такъ какъ вы совсѣмъ свободные стали и сами за себя отвѣчаете, никто теперь вамъ мѣшать не будетъ — ни урядникъ, ни земскій, вы сами будете на
чальство избирать, вотъ вродѣ, какъ десятскихъ». Такъ вы думаете, проняла ихъ моя рѣчь? Нѣтъ. Ушли, а на лицахъ все то же недоумѣніе осталось; вотъ вамъ и республиканцы будущіе, — вздохнулъ о. Василій.
А вотъ, если наша возьметъ, будетъ ужъ совсѣмъ по-другому, — воодушевлялась Клавдія. — Мы сразу су
мѣемъ повести дѣло такъ, что нашъ мужикъ станетъ самымъ демократическимъ элементомъ въ мірѣ. Вѣдь, у него природный умъ, смекалка есть, онъ по складу своего характера общественникъ. Важно лишь въ немъ развить эти инстинкты, а для этого надо повозиться съ нимъ. Посмотрите вонъ на организованныхъ рабочихъ. Какая это сознательная сила. А кто сдѣлалъ все? Мы, соціали
сты. И дальше будемъ дѣлать, — они, вѣдь, на нашихъ плечахъ ѣздятъ, — не унималась она.
— Постой-ка, Клашенька, — заговорилъ Андрей. — Вѣдь, не изъ однихъ же крестьянъ да рабочихъ Россія состоитъ. Что это ты все о нихъ толкуешь? Какъ же намъто, интеллигентамъ, быть? Ужъ не въ мужики же итти?
— Васъ никто и не гонитъ, — отвѣтила Клавдія отрывисто, — дѣлайте свое дѣло да не мѣшайте, не запутывайте положенія своими боярскими думами и земскими соборами
— Ты, Клашенька, очень мало думала по этому вопросу, — снисходительно отвѣтилъ ей Андрей. — Во-первыхъ, какъ я могу судить изъ исторіи, охлократическій образъ правленія не привился въ Россіи; вашъ прообразъ Нов
городъ-Великій со своимъ вѣчемъ только и зналъ, что дрался. А затѣмъ, если бы ты не была такая горячая да захотѣла вникнуть поглубже, то сама увидѣла бы, какъ много разума и красоты было хотя бы въ тѣхъ же
земскихъ соборахъ. Это Петръ сбилъ насъ съ истиннаго пути, захотѣлъ вотъ тоже сразу всѣхъ переродить; пере
родить-то не переродилъ, а въ результатѣ пошла писать губернія. Заморскій-то кафтанъ оказался не для русскихъ плечей, пришлось плечи рѣзать. То-ли дѣло, если бы въ Россіи царствовалъ настоящій царь, добрый, разумный, —
вдохновенно убѣждалъ сестру Андрей, — если бы вокругъ него былъ совѣтъ мужей опыта, дальновидныхъ, честныхъ, правдивыхъ, — развѣ не радостно бы было видѣть ихъ въ нашихъ старыхъ боярскихъ костюмахъ? Посмотри-ка, сколько въ нихъ солидной величавости, какъ степенны ихъ рѣчи, сколько любви къ родной землѣ! Не то, что въ послѣднее время, когда старые грибы въ мундирахъ только затѣмъ и являлись къ царю, чтобы выпросить себѣ чтонибудь. А царь, словно отъ чумы, бѣгалъ отъ совѣта да единенія съ народомъ. Его и народъ-то никогда не видалъ,
словно чудовище заморское бѣгалъ смотрѣть, да и то изъ-подъ нагаекъ. Какой же это русскій царь, который не вѣритъ своей странѣ и всѣ свои капиталы въ иностран
ныхъ банкахъ держитъ да спекуляціями занимается! Вотъ это-то и довело насъ до разрухи, — закончилъ Андрей подъ явное молчаливое одобреніе отца.
— Завелъ свою лекцію! — горячо заговорила Клавдія. — Послушать тебя только, археологическая пыль. Читай ее маленькимъ дѣтямъ, авось они уши развѣсятъ. Кто же теперь не знаетъ цѣны вашимъ царямъ да боярамъ? Всѣ они наподборъ, одинъ лучше другого и до Петра и за Петра, разница только въ томъ, что послѣ Петра они без
стыднѣе стали. Чѣмъ твои цари да бояре занимались, какъ не самоуслажденіемъ да безобразіями?! А то, вишь, расписалъ — радѣтели какіе нашлись за русскій народъ, Отчего же они ушли отъ этого народа, кто имъ не давалъ благо дѣлать этому народу? Только и знали, что жилы
тянули, да кровь изъ него пили; одинъ самодурствовалъ, другая развратничала, третій поркой занимался, четвертый ханжей прикидывался, пятый всѣхъ солдатами хо
тѣлъ сдѣлать. Да почитать вашу исторію, — еще болѣе горячилась Клавдія, — это сплошной кошмаръ какой-то.
А около царей твоихъ цѣлая свора борзыхъ, большихъ и маленькихъ царятокъ, — въ каждомъ селѣ они сидѣли: куда ни плюнь, либо становой, либо стражникъ, — тьфу, вспомнить-то даже страшно. А то, пожалуйте, снова имъ
заводи эту нечисть. Да кого же теперь прикажете облекать въ ваши долгополые опашни? Ужъ не товарища ли Никиту изъ нашего комитета? — засмѣялась Клавдія, вспомнивъ щупленькую фигурку главнаго дѣятеля ихъ кружка.
— Да, Андрей, ваше дѣло плохо, — шутливо отозвался внимательно наблюдавшій сцену между братомъ и сестрой, сидѣвшій въ сторонѣ, на диванѣ, Алексѣй. — Теперь, братъ, тебѣ придется скоро писать исторію о товарищѣ Никитѣ, о разныхъ тамъ секціяхъ какого-нибудь «мандат
наго трибунала губернскаго комитета россійской соціалъдемократической рабочей партіи».
— Ну, ужъ, это пусть она пишетъ, — указывая на Клавдію, сердито проворчалъ Андрей, — она тамъ свой человѣкъ, ей и книги въ руки, а я имъ не историкъ!
— А тебѣ-то что? — обратился къ нему Гриша. По-моему, если заплатятъ хорошо, то пиши объективное изло
женіе событій. Главное, не давайся имъ даромъ, они и сами деньги любятъ.
— О, да, что другое, а деньги они любятъ! — зло замѣтила Наташа. — У насъ вонъ въ уѣздѣ, какъ только обра
зовался временный комитетъ, новые правители въ первую голову подняли вопросъ о жалованьѣ себѣ. И жалованье такое положили, что прямо зависть беретъ. И гдѣ это они только денегъ на всѣхъ возьмутъ? А намъ, да учителямъ земство жалованье начинаетъ задерживать.
— Какъ «гдѣ»? а займы на что? — бросилъ на-ходу Гриша, унося уснувшаго у него на рукахъ сына.
— Эхъ, займы, займы! — покачалъ головой о. Василій.— Я вотъ тутъ на-дняхъ бумажку получилъ, просятъ прочитать съ амвона прихожанамъ, въ ней написано пригла
шеніе подписываться на послѣдній заемъ. Не знаю, какъ быть. Съ одной стороны, словно бы и надо родинѣ помочь,
денегъ собрать, а съ другой — сомнѣніе одолѣваетъ, куда эти деньги опять пойдутъ. Увѣряютъ, вишь, что расходовать теперь будутъ не такъ, какъ прежде, да этимъ увѣре
ніямъ все еще какъ-то не вѣрится. Думаю, что та же самая исторія повторится, что и съ разными тамъ земскими союзами. Слышно, денегъ брали-брали они и у правитель
ства стараго, и сборы дѣлали, а мы такъ и не знаемъ, куда эти деньги расходовались. По военнымъ соображеніямъ отчета, говорятъ, дѣлать нельзя, — какія тамъ военныя
вите ужъ былой славой, не претендуйте на руководящую роль. Лучше вотъ имъ свой голосъ отдамъ, чѣмъ вашимъ трансформаторамъ, — указала она на Клавдію. — Они хоть прямы, окраски не мѣняютъ.
— Браво! Такъ ихъ, курьеровъ капитала! — захлопала въ ладоши Клавдія. — Что? скушалъ! гвоздь, кадетикъ на тоненькихъ ножкахъ! — злорадствовала она въ сторону брата.
— Ничего онъ не скушалъ. Онъ знаетъ, что говоритъ, — вступился за брата Гриша. — Конечно, побѣдитъ ихъ партія. У нихъ люди солидные, ученые, умѣютъ красно го
ворить, пыль въ глаза пускать, мягко стлать, а это самое главное. Нашимъ ротозѣямъ только этого и надо; думать имъ не хочется, да и не привычно, — станутъ они тамъ разбираться, каковъ чей удѣльный вѣсъ. Голоса тому по
отдадутъ, кто передъ ними пѣтухомъ важнѣе пройдетъ. И будетъ у насъ республика.
Смотрю это я на васъ, — вмѣшался въ споръ о. Василій,— и думаю, что же это будетъ-то, Господи ты, Боже мой? Не будетъ добра отъ вашей республики, не будетъ! Ну,
какая же для нашего народа можетъ быть республика? Онъ и на своей-то нивѣ не знаетъ, что дѣлать, въ волости у себя съ дѣлами не справляется, а тутъ, пожалуйте, сразу его къ государственному строительству, да еще въ матушкѣ-Россіи. Это гдѣ солнце-то не заходитъ! Намедни вотъ послѣ революціи приходятъ ко мнѣ морозовцы и
спрашиваютъ: «скажи, о. Василій, правду это говорятъ, что теперь никакого начальства не будетъ, и купцы бу
дутъ товары всѣмъ даромъ раздавать?» — Ну, что ты имъ скажешь! Началъ разъяснять, говорю: «Какъ же это вы такъ, братцы, можете думать? Гдѣ же это на васъ това
ровъ кто наберется? Да и передеретесь вы изъ-за нихъ между собой безъ начальства. Не вѣрьте вы такимъ вздор
нымъ слухамъ. Это нарочно ихъ распускаютъ нехорошіе люди. И начальство будетъ, и работать надо, да теперь еще побольше, такъ какъ вы совсѣмъ свободные стали и сами за себя отвѣчаете, никто теперь вамъ мѣшать не будетъ — ни урядникъ, ни земскій, вы сами будете на
чальство избирать, вотъ вродѣ, какъ десятскихъ». Такъ вы думаете, проняла ихъ моя рѣчь? Нѣтъ. Ушли, а на лицахъ все то же недоумѣніе осталось; вотъ вамъ и республиканцы будущіе, — вздохнулъ о. Василій.
А вотъ, если наша возьметъ, будетъ ужъ совсѣмъ по-другому, — воодушевлялась Клавдія. — Мы сразу су
мѣемъ повести дѣло такъ, что нашъ мужикъ станетъ самымъ демократическимъ элементомъ въ мірѣ. Вѣдь, у него природный умъ, смекалка есть, онъ по складу своего характера общественникъ. Важно лишь въ немъ развить эти инстинкты, а для этого надо повозиться съ нимъ. Посмотрите вонъ на организованныхъ рабочихъ. Какая это сознательная сила. А кто сдѣлалъ все? Мы, соціали
сты. И дальше будемъ дѣлать, — они, вѣдь, на нашихъ плечахъ ѣздятъ, — не унималась она.
— Постой-ка, Клашенька, — заговорилъ Андрей. — Вѣдь, не изъ однихъ же крестьянъ да рабочихъ Россія состоитъ. Что это ты все о нихъ толкуешь? Какъ же намъто, интеллигентамъ, быть? Ужъ не въ мужики же итти?
— Васъ никто и не гонитъ, — отвѣтила Клавдія отрывисто, — дѣлайте свое дѣло да не мѣшайте, не запутывайте положенія своими боярскими думами и земскими соборами
— Ты, Клашенька, очень мало думала по этому вопросу, — снисходительно отвѣтилъ ей Андрей. — Во-первыхъ, какъ я могу судить изъ исторіи, охлократическій образъ правленія не привился въ Россіи; вашъ прообразъ Нов
городъ-Великій со своимъ вѣчемъ только и зналъ, что дрался. А затѣмъ, если бы ты не была такая горячая да захотѣла вникнуть поглубже, то сама увидѣла бы, какъ много разума и красоты было хотя бы въ тѣхъ же
земскихъ соборахъ. Это Петръ сбилъ насъ съ истиннаго пути, захотѣлъ вотъ тоже сразу всѣхъ переродить; пере
родить-то не переродилъ, а въ результатѣ пошла писать губернія. Заморскій-то кафтанъ оказался не для русскихъ плечей, пришлось плечи рѣзать. То-ли дѣло, если бы въ Россіи царствовалъ настоящій царь, добрый, разумный, —
вдохновенно убѣждалъ сестру Андрей, — если бы вокругъ него былъ совѣтъ мужей опыта, дальновидныхъ, честныхъ, правдивыхъ, — развѣ не радостно бы было видѣть ихъ въ нашихъ старыхъ боярскихъ костюмахъ? Посмотри-ка, сколько въ нихъ солидной величавости, какъ степенны ихъ рѣчи, сколько любви къ родной землѣ! Не то, что въ послѣднее время, когда старые грибы въ мундирахъ только затѣмъ и являлись къ царю, чтобы выпросить себѣ чтонибудь. А царь, словно отъ чумы, бѣгалъ отъ совѣта да единенія съ народомъ. Его и народъ-то никогда не видалъ,
словно чудовище заморское бѣгалъ смотрѣть, да и то изъ-подъ нагаекъ. Какой же это русскій царь, который не вѣритъ своей странѣ и всѣ свои капиталы въ иностран
ныхъ банкахъ держитъ да спекуляціями занимается! Вотъ это-то и довело насъ до разрухи, — закончилъ Андрей подъ явное молчаливое одобреніе отца.
— Завелъ свою лекцію! — горячо заговорила Клавдія. — Послушать тебя только, археологическая пыль. Читай ее маленькимъ дѣтямъ, авось они уши развѣсятъ. Кто же теперь не знаетъ цѣны вашимъ царямъ да боярамъ? Всѣ они наподборъ, одинъ лучше другого и до Петра и за Петра, разница только въ томъ, что послѣ Петра они без
стыднѣе стали. Чѣмъ твои цари да бояре занимались, какъ не самоуслажденіемъ да безобразіями?! А то, вишь, расписалъ — радѣтели какіе нашлись за русскій народъ, Отчего же они ушли отъ этого народа, кто имъ не давалъ благо дѣлать этому народу? Только и знали, что жилы
тянули, да кровь изъ него пили; одинъ самодурствовалъ, другая развратничала, третій поркой занимался, четвертый ханжей прикидывался, пятый всѣхъ солдатами хо
тѣлъ сдѣлать. Да почитать вашу исторію, — еще болѣе горячилась Клавдія, — это сплошной кошмаръ какой-то.
А около царей твоихъ цѣлая свора борзыхъ, большихъ и маленькихъ царятокъ, — въ каждомъ селѣ они сидѣли: куда ни плюнь, либо становой, либо стражникъ, — тьфу, вспомнить-то даже страшно. А то, пожалуйте, снова имъ
заводи эту нечисть. Да кого же теперь прикажете облекать въ ваши долгополые опашни? Ужъ не товарища ли Никиту изъ нашего комитета? — засмѣялась Клавдія, вспомнивъ щупленькую фигурку главнаго дѣятеля ихъ кружка.
— Да, Андрей, ваше дѣло плохо, — шутливо отозвался внимательно наблюдавшій сцену между братомъ и сестрой, сидѣвшій въ сторонѣ, на диванѣ, Алексѣй. — Теперь, братъ, тебѣ придется скоро писать исторію о товарищѣ Никитѣ, о разныхъ тамъ секціяхъ какого-нибудь «мандат
наго трибунала губернскаго комитета россійской соціалъдемократической рабочей партіи».
— Ну, ужъ, это пусть она пишетъ, — указывая на Клавдію, сердито проворчалъ Андрей, — она тамъ свой человѣкъ, ей и книги въ руки, а я имъ не историкъ!
— А тебѣ-то что? — обратился къ нему Гриша. По-моему, если заплатятъ хорошо, то пиши объективное изло
женіе событій. Главное, не давайся имъ даромъ, они и сами деньги любятъ.
— О, да, что другое, а деньги они любятъ! — зло замѣтила Наташа. — У насъ вонъ въ уѣздѣ, какъ только обра
зовался временный комитетъ, новые правители въ первую голову подняли вопросъ о жалованьѣ себѣ. И жалованье такое положили, что прямо зависть беретъ. И гдѣ это они только денегъ на всѣхъ возьмутъ? А намъ, да учителямъ земство жалованье начинаетъ задерживать.
— Какъ «гдѣ»? а займы на что? — бросилъ на-ходу Гриша, унося уснувшаго у него на рукахъ сына.
— Эхъ, займы, займы! — покачалъ головой о. Василій.— Я вотъ тутъ на-дняхъ бумажку получилъ, просятъ прочитать съ амвона прихожанамъ, въ ней написано пригла
шеніе подписываться на послѣдній заемъ. Не знаю, какъ быть. Съ одной стороны, словно бы и надо родинѣ помочь,
денегъ собрать, а съ другой — сомнѣніе одолѣваетъ, куда эти деньги опять пойдутъ. Увѣряютъ, вишь, что расходовать теперь будутъ не такъ, какъ прежде, да этимъ увѣре
ніямъ все еще какъ-то не вѣрится. Думаю, что та же самая исторія повторится, что и съ разными тамъ земскими союзами. Слышно, денегъ брали-брали они и у правитель
ства стараго, и сборы дѣлали, а мы такъ и не знаемъ, куда эти деньги расходовались. По военнымъ соображеніямъ отчета, говорятъ, дѣлать нельзя, — какія тамъ военныя