Муки и надежды воспитанія.

I.
Сколько захватывающей радости возбуждаютъ въ матери первые неувѣренные шаги ребенка, пробующаго. ходить, первые его нечленораздѣльные звуки, эти забавныя попытки человѣческой рѣчи, первые проблески сознательнаго вниманія, наблюдательности, смекалки!
Тутъ передъ нами совершается съ поразительной наглядностью физическое и духовное совершенствованіе младенца. Это зрѣлище не только представляетъ животрепещущій интересъ для материн
скаго сердца, но вызываетъ невольную, сочувственную улыбку даже на устахъ посторонняго, который еще не совсѣмъ зачерствѣлъ, еще не совсѣмъ утратилъ непосредственную любовь къ живому.
Для самого же младенца эта заря воспитанія бываетъ обыкновенно окрашена какимъ-то необузданно-ликующимъ колоритомъ. Сразу видно, до чего ему интересно жить на свѣтѣ, ползать, хо
дить, хватать, пробовать все, лепетать безъ умолку, впитывать въ себя жадно безчисленное количество самыхъ разнообразныхъ впе
чатлѣній, все новыхъ и поразительныхъ. Въ этотъ періодъ дѣти учатся съ наслажденіемъ, съ экстазомъ и дѣлаютъ колоссальные успѣхи, даже не замѣчая того, что они непрерывно и неустанно учатся.
И вдругъ радость жизни, радость науки смѣняются тревожной или черствой озабоченностью, порой даже скрежетомъ зубовнымъ. Это начинается обычно, когда на сцену выступаетъ то, что при
выкли разумѣть подъ „воспитаніемъ , т. е., школьное воспитаніе или домашнее, примѣняющееся къ школьнымъ требованіямъ, системамъ, программамъ.
Есть веселыя и скучныя слова; „воспитаніе принадлежитъ къ числу скучныхъ: тотчасъ представляется воображенію классная комната, гдѣ насильно держатъ дѣтей, которымъ хочется гулять, мерещутся разные запреты, острастки, угрозы, —вообще, какой-то хомутъ.
Такъ, по крайней мѣрѣ, воспринимали мы, школьники, все, связанное съ этимъ терминомъ: „воспитатель — что-то грозящее, одергивающее, „воспитанникъ —нѣчто въ родѣ несчастнаго во
робья, окруженнаго пугалами, а система воспитанія—Дамокловъ мечъ, ежеминутно готовый обрушиться на наши головы.
Вѣроятно, тѣнь, падающая отъ школьныхъ воспоминаній, производитъ то, что и для взрослыхъ это слово окрашивается въ та
кіе сумрачные цвѣта. „Пришло время подумать о воспитаніи дѣтей , —говоритъ озабоченно мать, и сердце ея подчасъ сжимается отъ глухой тревоги, отъ смутной мысли о какой-то тяготѣ, объ отбываніи неизбѣжной и непріятной повинности. Воспитаніе рисуется при эгомъ, какъ необходимое зло, въ родѣ боли при прорѣзываніи зубовъ. Быть можетъ, тутъ главную роль играютъ от
голоски старыхъ воспитательныхъ пріемовъ, принудительныхъ и варварскихъ, память о которыхъ передается (иногда безсознательно) изъ поколѣнія въ поколѣніе? Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь воспита
ніе понималось у насъ и практиковалось прежде, какъ муштровка, дрессировка, обузданіе. Отсюда у насъ до сихъ поръ въ словѣ „учить звучитъ что-то, похожее на наказаніе пли угрозу: — „Вотъ я тебя поучу!.. Слѣдуетъ его поучить... Поучите-ка его, невѣжу !., и тому подобное.
Л. Толстой разсказываетъ въ своихъ первыхъ воспоминаніяхъ.
какъ его, маленькаго, перевели внизъ, къ старшимъ мальчикамъ, гдѣ, собственно, должно было начаться его воспитаніе. Впервые онъ испыталъ тогда „чувство креста и „тихое горе о безвоз
вратности утраченнаго ... —„Въ первый разъ я почувствовалъ, что жизнь не игрушка, а трудное дѣло. Не то ли я почувствую, когда буду умирать?
Нѣчто подобное такому чувству обреченности примѣшивается порой къ ощущеніямъ родителей, когда передъ ними встаетъ при
зракъ воспитанія. Чудится, что дѣтей сразу отрѣжутъ отъ ихъ прошлой младенческой жизни, перенесутъ въ какой-то иной міръ, имѣющій слишкомъ мало общаго съ привычной для нихъ дѣйствительностью. Невольно начинаешь подозрѣвать въ этой операціи при
сутствіе чего-то ненормальнаго, насильственнаго—особенно, когда отдаешь дѣтей въ школу, гдѣ учебники, бальники, экзамены, дис
циплина обрушиваются на дѣтскія головы, какъ градъ, застигшій внезапно овецъ въ чистомъ полѣ.
Я отлично помню, что становилось въ мое время съ дѣтьми, побывшими два-три года въ казенной гимназіи. Любознательный мальчикъ, полный живыхъ интересовъ, превращался въ типичнаго гимназиста, т. -е. въ существо, сотканное изъ долбежки, погони за хорошими отмѣтками и изъ чужихъ точекъ зрѣнія, не продуман
ныхъ, не прочувствованныхъ и чуждыхъ его натурѣ. Необъятный Божій міръ точно вдругъ закрылся отъ него черной классной до
ской, рвущаяся во всѣ стороны дѣтская душа согнулась въ три погибели и улеглась въ тѣсный ранецъ вмѣстѣ съ ариѳметиками,
грамматиками; ея нѣжныя струны, такъ чутко отзывавшіяся на разные голоса жизни, внезапно смолкли, словно придавленныя гим
назическимъ журналомъ для отмѣтокъ, заглушенныя казенными звонками, надзирательскими окриками. Природа, со всѣми ея кра
сками и волшебствами, покорно помѣстилась въ тощемъ учебникѣ географіи и стала предметомъ терпѣливой зубрежки; религія отли
лась въ параграфы и тексты, которые надо брать на зубокъ; языкъ, эта музыка души, сдѣлался корнями, флексіями. Жизнь обратилась въ отбываніе повинностей, выработанныхъ казеннымъ вѣдомствомъ и отпечатанныхъ въ видѣ инструкцій, правилъ, примѣчаній.
Такъ было прежде. Теперь многое измѣнилось, но старыя традиціи отзываются до сихъ поръ. И теперь часто, какъ раньше, школа отчуждаетъ дѣтей отъ семьи. Это бываетъ особенно замѣтно на мальчикахъ. Вліяніе матери вытѣсняется тутъ авторитетомъ школы и товарищества, и это становится источникомъ огорченій для материнскаго сердца. Когда мать видитъ, что самые горячіе завѣты ея идутъ на смарку, что сынъ живетъ совсѣмъ не тѣмъ, къ чему она его пріучала, ее больно гложетъ жало разочарованія. Вѣдь выходитъ, что всѣ ея воспитательныя вліянія сметаются школой, какъ паутина щеткой!
Но такая же участь постигаетъ подчасъ и всѣ воздѣйствія школы. Въ борьбѣ надъ душой ребенка, которую часто ведутъ между собой семья и школа, не побѣждаетъ иногда ни та, ни другая, а беретъ верхъ что-то третье. У дѣтей вдругъ обнаруживаются та
кіе интересы и склонности, какихъ отнюдь не имѣли въ виду ни школа, ни семья.
Откуда же берется это?
(Продолженіе слѣдуетъ).
Н. Тимковскій.

Очерки курортовъ.

I. Кавказъ и Крымъ.

Весной, конечно, наибольшій интересъ представляютъ южные курорты, на которыхъ уже въ апрѣлѣ вполнѣ устанавливается лѣтняя, теплая погода, благодаря чему туда спокойно могутъ ѣхать больные, не переносящіе рѣзкихъ колебаній температуры.
Такъ какъ люди, отправляющіеся на курорты, нуждаются въ извѣстныхъ удобствахъ, очень рискованно совѣтовать имъ селиться въ нетронутыхъ культурой уголкахъ нашего Крыма и Кав
казскаго берега Чернаго моря. Гдѣ-нибудь въ деревушкѣ, правда,
можно прожить дешево и въ то-же время пользоваться всѣми природными богатствами юга, удивительными лучами солнца, цѣлебнымъ морскимъ воздухомъ и т. д.
Но, лишь при непремѣнномъ условіи, чтобы больного сопровождали близкіе люди, здоровые и жизнерадостные, готовые во всякое время съѣздить за провизіей, лекарствомъ, почтой и т. п.
Больной, отважившійся поселиться въ захолустьѣ въ одиночествѣ, рискуетъ не только не поправиться, но даже ухудшить свое состояніе, потому что мелочныя неудобства будутъ ему мѣшать пользоваться естественнымъ леченіемъ.
Здѣсь мы имѣемъ въ виду именно только естественные методы курортнаго леченія: свѣтъ, воздухъ, климатъ, при возможности—морскія купанья, прогулки, гребной спортъ и т. п.
Леченіе грязями и водами—уже дѣло усмотрѣнія врача, который, конечно, самъ укажетъ, куда больной долженъ ѣхать
И мы намѣренпо не будемъ говорить о всѣхъ извѣстныхъ курортахъ. Именно потому, что... о нихъ говорить нечего. Все переговорено.
И такъ: кто можетъ, пусть не боится захолустья. Въ концѣ
концовъ, самая заброшенная приморская или горная деревушка