в сторону, туда, куда никакой естественный ход событий никогда не может притти. В первом слу
чае мечта не приносит никакого вреда; она может даже поддерживать и усиливать энергию трудяще
гося человека. В подобных мечтах нет ничего такого, что извращало или парализовало бы рабочую силу. Даже совсем напротив. Если бы человек был со
вершенно лишен способности мечтать таким обра
зом, если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и закон
ченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практи
ческой жизни. Разлад между мечтой и действитель
ностью не приносит никакого вреда, если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательно вглядываясь в жизнь, сравнивает свои наблюдения с своими воздушными замками и вообще добросовестно работает над осуществлением своей фантазии. Когда есть какое-нибудь соприкоснове
ние между мечтой и жизнью, тогда все обстоит благополучно».
Вот такого-то рода мечтаний, к несчастью, слишком мало в нашем движении. И виноваты в этом больше всего кичащиеся своей трезвенностью, своей «бли
зостью» к «конкретному» представители легальной критики и нелегального «хвостизма» 27.
Художественная фантазия — необходимый элемент в творчестве архитектора. Все дело лишь в степени и направленности этой фантазии.
Не зря англичане говорят, что добродетель, продолженная дальше чем следует, превращается в свою противоположность. Так например, архитек
турные фантазии Кваренги — не прожектерство. У того же Леонидова мы можем найти чудесные грациозные архитектурные комбинации (например пер
спектива улицы Магнитогорска). Беда в том, что эти, несомненно талантливые архитектурные фантазии Леонидова в их развитии привели его в случае с Магнитогорском не к решению задач реальной действительности, а «только»... на 40 километров дальше чем следует.
В качестве иллюстрации приведу несколько образцов современных архитектурных фантазий, создающих чудесные индустриальные образы. Эти фантазии * могут быть развиты либо в живые архитектур
ные произведения, либо в чудесные фрески, либо в плакаты, либо, наконец, в мертвые формалистические схемы. Архитектор, лишенный творческой фантазии — импотент, на учебу которого даром потра
чен труд. Такого архитектора, как говорит Виргилий: «Трапезой бог никогда не почтит ни ложем богиня» 28. Архитектор с гипертрофированной фантазией, оторвавшийся от реальной действительности — человек, тратящий зря свою ценнейшую потенцию. И тот и другой как люди достойны сожаления, а как общественное явление должны встретить с нашей стороны решительный отпор.
22 форма и содержание в советской архитектуре Дать технически совершенное сооружение это еще не значит разрешить все задачи советской архитектуры. Мы уже говорили, что отказ от архитектуры как искусства — это отбрасывание строительного дела в эпоху, более далекую, чем эпоха варварства.
Конечно, думать, что единственной и обязательной нормой для художественных форм зданий, построен
* Рисунки заимствованы мной из книги Я. Чернихова (см. стр. 14, 15, 16).
ных индустриальным способом, могут быть нормы кустарного производства, наивно. Это все равно, что пытаться автомобилю придавать формы греческих колесниц или роскошных восточных паланкинов, это все равно, что линкору придать прекрасные формы корабля викингов или изящнейшего тендера. Однако из этого не следует (как это делают функцио
налисты), что индустриальные методы строительства обусловливают исключение из понятия архитектуры искусства. Нигилистическое отрицание архитектуры как искусства для нас было бы равносильно саморазоружению. Еще Гелиодор отметил, что «даже рука варвара, как кажется, чувствует почтение перед прекрасным и миловидное зрелище покоряет и строптивый взор» 29.
Почему же мы должны отказаться от такой архитектуры, которая была бы способной «покорять», т. е. завоевывать массы?
Правильно говорит Плеханов, что «достоинство художественного произведения определяется в ко
нечном счете удельным весом его содержания» 30. Это означает, что в архитектурном сооружении мы прежде всего оцениваем его содержание. Однако под этим содержанием мы вовсе не понимаем только одну узко утилитарную роль сооружений, а смотрим и на их художественно-идеологическую сущность. Следовательно, подавляющее большинство архитек
турных сооружений имеет (должно иметь) два содержания: функциональное и художественно-образное. Это двойное содержание архитектуры осу
ществляется (достигается, выражается, оформляется) ее конструктивными и декоративными формами. Эти формы в свою очередь обусловливаются (раз
виваются) содержанием архитектурного сооружения, обогащаясь опытом человека и его творческим воображением (фантазией).
На примере архитектурного творчества, как нигде, легко убедиться в правильности мысли Гегеля, ког
да он говорит, что «содержание есть не что иное как переход формы в содержание и форма есть не что иное как переход содержания в форму» 31.
Если архитектурная форма, лишенная содержания,— бессмысленная абстракция или самообман, то архитектурное произведение, лишенное формы,— чистейший вздор. Могут быть «беспредметные» (на словах) формы, могут быть безграмотные, антихудожественные, безобразные формы в сооружениях не
которых «мастеров», но отсутствие всякой формы возможно лишь в отсутствующем воображении. Совершенно прав Флобер, когда он говорит: «я считаю форму и сущность... двумя сущностями, никогда не существующими одна без другой» 32. Ту же мысль выразил и Гегель говоря, что «только те произведения искусства, в которых содержание и форма тождественны, представляют собою истинные произведения искусства» 33. Попытки формалистов
и функционалистов лишить советскую архитектуру художественно-образного содержания — это попытки обесплодить архитектуру, лишить ее силы ху
дожественно-идеологического воздействия на массы, направленного на достижение целей социалистического строительства.
Развитие нового содержания неизбежно обнаруживает разрыв между формой и содержанием, в резуль
тате чего более или менее быстро изменяется форма. Это мы легко можем наблюдать как в истории человеческого общества, так в частности и в истории ис
кусств. Архитектурные формы в творчестве советского архитектора мы не можем рассматривать как нечто безразличное к содержанию или как нечто данное свы
ше, как какую-то метафизическую категорию. Равным образом мы не можем подобно Аристотелю рассма