стую даже движимымъ самыми лучшими намѣреніями украшенія и подновленія, сколько къ тѣмъ, кто эти факты долженъ былъ заблаговременно отмѣтить и тѣмъ, быть можетъ, предовратить бѣду.
Къ сожалѣнію, истина часто сбрасываетъ съ себя окутывающіе ее покровы слишкомъ поздно, оставляя въ душѣ смутные упреки неисправи
маго промаха. Нѣчто подобное должно произойти и по отношенію къ нѣкоторымъ памятникамъ стариннаго искусства, бывшимъ въ Великой церкви знаменитой Кіево-Печерской лавры. Какъ извѣстно, и въ наукѣ, и въ пу
бликѣ, утвердилось мнѣніе, что Печерская обитель въ 1718 г. подверглась сильному пожару, истребившему ее почти до основанія, вмѣстѣ со всѣми остатками старины. Полное согласіе по этому вопросу цѣлаго ряда серьезныхъ изслѣдователей, казалось бы, исключало всякое сомнѣніе; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, читая Ихъ брошюры и статьи, я не могъ отдѣлаться отъ не
вольнаго чувства какой-то неудовлетворенности, —казалось: было въ нихъ что-то недосказанное, проскальзывали кое-какія противорѣчія.
Какъ, напримѣръ, совмѣстить это полное уничтоженіе церкви съ уцѣлѣвшимъ въ ней надгробнымъ памятникомъ князя Острожскаго, —памятникомъ, всегда считавшимся за произведеніе XVI вѣка?
Послѣ изслѣдованіи Бантыша-Каменскаго, Максимовича, Фундуклея и др. появилась цѣлая полемическая литература о Лаврѣ по поводу сравни
тельно недавно уничтоженной въ ней стѣнной живописи. Въ надеждѣ найти отвѣты на возникшія сомнѣнія, я снова принялся за чтеніе вышедшихъ по этому вопросу статей, но въ результатѣ—сомнѣнія не только нс разсѣя
лись, а еще болѣе усугубились. Я увидѣлъ, что фактъ бывшаго пожара сталъ приниматься за фактъ, вполнѣ доказанной, становясь уже базисомъ для дальнѣйшихъ умозаключеній. Живопись, благодаря этому, была признана произведеніемъ позднѣйшей эпохи, а потому—лишенной всякой исторической и художественной цѣнности; заговорили о трещинахъ въ стѣнахъ, грозившихъ будто бы разрушеніемъ всего зданія, и, въ концѣ концовъ, всю шту
катурку рѣшено было сбить, что и было приведено въ исполненіе. Итакъ, со старинной лаврской живописью было покончено, а потому вопросъ казался исчерпаннымъ.
Но въ послѣднее время нѣкоторые историки, правда, еще довольно слабо, начали высказывать предположенія, что и памятникъ Острожскаго—лишь позднѣйшее «возобновленіе» памятника древняго, погибшаго во время пожара. Это предположеніе дѣйствительно логически вытекало изъ положеній исто
риковъ прежнихъ и, если не стало на твердую почву, то исключительно лишь потому, что оно исходило отъ лицъ, хотя и компетентныхъ въ
области чистой археологіи, но мало освѣдомленныхъ съ искусствомъ вообще и съ исторіей его въ частности.
Для немногихъ знатоковъ гробница, конечно, по прежнему оставалась прекраснымъ произведеніемъ Возрожденія, но кто могъ поручиться, что со вре
менемъ не найдется какой-нибудь храбрый человѣкъ, который, опять-таки опираясь на фактъ пожара и на мнѣнія своихъ предшественниковъ, не подорветъ окончательно значеніе этого памятника старины и въ глазахъ общества, результатомъ чего снова явится уничтоженіе, какъ было съ живописью.
Къ сожалѣнію, истина часто сбрасываетъ съ себя окутывающіе ее покровы слишкомъ поздно, оставляя въ душѣ смутные упреки неисправи
маго промаха. Нѣчто подобное должно произойти и по отношенію къ нѣкоторымъ памятникамъ стариннаго искусства, бывшимъ въ Великой церкви знаменитой Кіево-Печерской лавры. Какъ извѣстно, и въ наукѣ, и въ пу
бликѣ, утвердилось мнѣніе, что Печерская обитель въ 1718 г. подверглась сильному пожару, истребившему ее почти до основанія, вмѣстѣ со всѣми остатками старины. Полное согласіе по этому вопросу цѣлаго ряда серьезныхъ изслѣдователей, казалось бы, исключало всякое сомнѣніе; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, читая Ихъ брошюры и статьи, я не могъ отдѣлаться отъ не
вольнаго чувства какой-то неудовлетворенности, —казалось: было въ нихъ что-то недосказанное, проскальзывали кое-какія противорѣчія.
Какъ, напримѣръ, совмѣстить это полное уничтоженіе церкви съ уцѣлѣвшимъ въ ней надгробнымъ памятникомъ князя Острожскаго, —памятникомъ, всегда считавшимся за произведеніе XVI вѣка?
Послѣ изслѣдованіи Бантыша-Каменскаго, Максимовича, Фундуклея и др. появилась цѣлая полемическая литература о Лаврѣ по поводу сравни
тельно недавно уничтоженной въ ней стѣнной живописи. Въ надеждѣ найти отвѣты на возникшія сомнѣнія, я снова принялся за чтеніе вышедшихъ по этому вопросу статей, но въ результатѣ—сомнѣнія не только нс разсѣя
лись, а еще болѣе усугубились. Я увидѣлъ, что фактъ бывшаго пожара сталъ приниматься за фактъ, вполнѣ доказанной, становясь уже базисомъ для дальнѣйшихъ умозаключеній. Живопись, благодаря этому, была признана произведеніемъ позднѣйшей эпохи, а потому—лишенной всякой исторической и художественной цѣнности; заговорили о трещинахъ въ стѣнахъ, грозившихъ будто бы разрушеніемъ всего зданія, и, въ концѣ концовъ, всю шту
катурку рѣшено было сбить, что и было приведено въ исполненіе. Итакъ, со старинной лаврской живописью было покончено, а потому вопросъ казался исчерпаннымъ.
Но въ послѣднее время нѣкоторые историки, правда, еще довольно слабо, начали высказывать предположенія, что и памятникъ Острожскаго—лишь позднѣйшее «возобновленіе» памятника древняго, погибшаго во время пожара. Это предположеніе дѣйствительно логически вытекало изъ положеній исто
риковъ прежнихъ и, если не стало на твердую почву, то исключительно лишь потому, что оно исходило отъ лицъ, хотя и компетентныхъ въ
области чистой археологіи, но мало освѣдомленныхъ съ искусствомъ вообще и съ исторіей его въ частности.
Для немногихъ знатоковъ гробница, конечно, по прежнему оставалась прекраснымъ произведеніемъ Возрожденія, но кто могъ поручиться, что со вре
менемъ не найдется какой-нибудь храбрый человѣкъ, который, опять-таки опираясь на фактъ пожара и на мнѣнія своихъ предшественниковъ, не подорветъ окончательно значеніе этого памятника старины и въ глазахъ общества, результатомъ чего снова явится уничтоженіе, какъ было съ живописью.