— А когда?..
— Когда все кончится... Пауза.
— Хорошо. Как дела? — Дела?..
Рубен и девушка стоят перед плакатом.
Ветер рвет его край и с шумом хлопает о забор. «К населению города.
Комендант города подполковник Дабахов доводит до сведения населения, что беспорядки, вызванные большевистскими агитаторами и турецкими шпионами в день 1 мая, ликвидированы. В городе восстановлено спокойствие и мир. Население должно вернуться к своим мирным занятиям. Однако военное положение требует...»
— Так, — после паузы говорит Рубен. — Понимаю. Кто остался?
Кладбище маленького городка. Оно расположено на горе. Отсюда виден весь город, лежащий в котловине. Могильная плита с вырезанной надписью:
КОММЕРЧЕСКИЙ СОВЕТНИК ТИГРАН ПЕТРОВИЧ
АСТВАЦАТУРЯН
СПИ, ДОБРЫЙ МУЖ, ОТЕЦ, СЫН, ВНУК, БРАТ,
ПЛЕМЯННИК, ДЯДЯ, ШУРИН, ДЕВЕРЬ, ТЕСТЬ и ЗЯТЬ
Около могильной плиты сидит несколько человек. Среди них Маро, трое солдат, крестьянин, двое железнодорож
ников. В центре Рубен. Рядом с ним высокий тюрок с сабельным шрамом на лице и другой тюрок, которого мы видели на базаре.
Двое играют на дудуках. На фоне музыки идет негромкий разговор.
На могильной плите разложена пестрая скатерть. На ней рыба, крашеные яйца, лаваш. В кувшине вино.
Издали это можно принять за поминки по покойнику. — По всей Армении, — негромко говорит Рубен и поднимает стакан, — через несколько дней вспыхнет вос
стание против дашнаков. Я был в Александрополе, Карсе, Сарыкамыше и Ереване. В Баку 28 апреля установилась советская власть.
Негромко играют дудуки, и на их фоне идет весь разговор.
— Очередь за нами... — говорит человек в очках.
— Подожди, Даниэлян, — прерывает его Рубен, — я получил директиву кавкрайкома. Через нашу станцию пройдет поезд с оружием и продовольствием от союзников.
— Поезд сегодня ночью пришел, — говорит железнодорожник, — и в городе уже говорят, что дашнаки продадут оружие Врангелю, а продовольствие — ереванским спекулянтам. Может, это только слухи...
— Так или иначе, Левон, — продолжает Рубен, — оружие нужно достать во что бы то ни стало. Директива говорит о том, что это оружие нужно для предстоящего восстания. Здесь присутствует командир интернационального партизанского отряда товарищ Гассан
Кулиев, — продолжает Рубен. — Его отряд доставит оружие на место назначения и в случае необходимости поддержит нас.
Все смотрят на Гассана, тюрка с сабельным шрамом на лбу. Он плохо говорит по-русски.
— Наш отряд поможет, если понадобится... — проста говорит он.
— Сколько человек в твоем отряде? — спрашивает Левон.
— Сто двадцать, — отвечает Гассан, — тюрки-крестьяне, молокане-русские, несколько солдат армян. Я оставляю здесь для связи моего бойца — Мустафу. Он знает, где найти наш отряд в горах. Слово берет Даниэлян.
— Я думаю, что могу от лица нашей организации благодарить товарища за желание нам помочь. Но помощь эта принесет нам больше вреда, чем пользы. Народ не пойдет за нами, если узнает, что мы связаны с тюрками. Мы боремся с дашнаками и справимся с ними без тюрок. Мы не должны принимать помощь от них.
У Армении свои пути к социализму. Наша советская власть будет армянской советской властью.
— Замолчи, учитель, — говорит Левон. — Если в Баку советская власть и Красная армия, то мне все равно, кто нам поможет, — Советская Россия или Советский Азербайджан.
— Я еще не кончил, — продолжает Даниэлян. — Нами играют как вещью, нам предлагают отдать оружие, которое мы должны захватить.
— Чего же ты хочешь? — сухо спрашивает Рубен.
— Напасть на поезд, захватить оружие и объявить себя первым городом Советской Армянской республики.
Нас поддержит вся страна... А если нет, мы умрем с оружием в руках.
— Зачем умирать? — удивленно говорит Рубен, — нужно жить, чтобы побеждать, а умирать мы будем,
только если это понадобится для нашей же победы. Все это громкие фразы, Даниэлян, и не большевику говорить эти слова. Напасть на поезд нелегко, но захватить оружие нужно. Сколько вас? — обращается он к Левону.
— Двадцать человек. Станция ведь у нас не узловая. Мы можем выступить хоть завтра. Только оружия у нас почти нет.
Слово берет солдат.
— После того как арестовали Вартана Сарояна, те солдаты, которым было все равно — дашнаки, не-дашнаки, — лишь бы не на фронте, теперь хотят разбить контрразведку и увести Вартана.
— А сколько человек в гарнизоне? — Девяносто.
— Поддержат они выступление? — Они не выступят против.
— Всего этого недостаточно, — говорит Рубен. — Пришел час, друзья, когда нам нужно выходить из подполья. Нужно поднять весь город, весь народ, исполь
зовать для этого каждый промах, каждую ошибку даш наков. Бросить все силы против врага. Директива получена — она будет выполнена...
— (Идут, Рубен, — тихо говорит Маро.
И действительно к ним приближается покачивающийся маузерист Амо.
Рубен, не меняя выражения лица, с поднятым стаканом вина продолжает:
— Ты лежишь здесь... наш дорогой Тигран... Сколько раз мы вместе с тобой выпивали и закусывали... А теперь... (Тут Рубен всхлипнул.) Ты лежишь здесь со
всем в холодном виде... До свиданья, Тигран... до скорого свиданья...
Амо, обрадованный тем, что встретил знакомых, приветливо махнул рукой.
— Твой друг, наверно? — сочувственно спрашивает он.
— Друг! — со вздохом отвечает Рубен. — Храбрый был? — спрашивает Амо.
— Как тигр, — печально отвечает Рубен и протягивает Амо стакан с вином.
— Пью за его память! Аллаверды к тебе! — воскликнул Амо, выпил, подбросил в воздух стакан и разбил его пулей.
— Споем, — говорит Рубен и затягивает песню. Ему вторят мужские и женские голоса. Уходит Амо.
Поют Рубен, Маро, солдаты, Левон.
Перед домиком, сложенным из больших камней, стоят Рубен, Гассан, Левон и тюрок из отряда Гассана. Рубен и Левон о чем-то совещаются.
Тюрок с Гассаном стоят несколько в стороне.
— Я прошу тебя, Гассан, не оставляй меня здесь. Я не верю им всем... — Кому?
— Армянам. Они предадут нас. Послушай меня... — Ты должен остаться здесь, — твердо говорит Гас
сан.
К ним подходят Рубен и Левон.
— Я тоже думаю, что лучше для тебя, Мустафа, пожить у меня. Немного тесновато, правда, и жена у меня (здесь Левон остановился)... немного нервная... Ну, идем, — внезапно бодро закончил он и сделал шаг к двери.
Но дверь в эту минуту распахнулась, и корыто мыльной воды вылилось им в ноги.
— Вот видишь... — растерянно сказал Левон.
— Когда все кончится... Пауза.
— Хорошо. Как дела? — Дела?..
Рубен и девушка стоят перед плакатом.
Ветер рвет его край и с шумом хлопает о забор. «К населению города.
Комендант города подполковник Дабахов доводит до сведения населения, что беспорядки, вызванные большевистскими агитаторами и турецкими шпионами в день 1 мая, ликвидированы. В городе восстановлено спокойствие и мир. Население должно вернуться к своим мирным занятиям. Однако военное положение требует...»
— Так, — после паузы говорит Рубен. — Понимаю. Кто остался?
Кладбище маленького городка. Оно расположено на горе. Отсюда виден весь город, лежащий в котловине. Могильная плита с вырезанной надписью:
КОММЕРЧЕСКИЙ СОВЕТНИК ТИГРАН ПЕТРОВИЧ
АСТВАЦАТУРЯН
СПИ, ДОБРЫЙ МУЖ, ОТЕЦ, СЫН, ВНУК, БРАТ,
ПЛЕМЯННИК, ДЯДЯ, ШУРИН, ДЕВЕРЬ, ТЕСТЬ и ЗЯТЬ
Около могильной плиты сидит несколько человек. Среди них Маро, трое солдат, крестьянин, двое железнодорож
ников. В центре Рубен. Рядом с ним высокий тюрок с сабельным шрамом на лице и другой тюрок, которого мы видели на базаре.
Двое играют на дудуках. На фоне музыки идет негромкий разговор.
На могильной плите разложена пестрая скатерть. На ней рыба, крашеные яйца, лаваш. В кувшине вино.
Издали это можно принять за поминки по покойнику. — По всей Армении, — негромко говорит Рубен и поднимает стакан, — через несколько дней вспыхнет вос
стание против дашнаков. Я был в Александрополе, Карсе, Сарыкамыше и Ереване. В Баку 28 апреля установилась советская власть.
Негромко играют дудуки, и на их фоне идет весь разговор.
— Очередь за нами... — говорит человек в очках.
— Подожди, Даниэлян, — прерывает его Рубен, — я получил директиву кавкрайкома. Через нашу станцию пройдет поезд с оружием и продовольствием от союзников.
— Поезд сегодня ночью пришел, — говорит железнодорожник, — и в городе уже говорят, что дашнаки продадут оружие Врангелю, а продовольствие — ереванским спекулянтам. Может, это только слухи...
— Так или иначе, Левон, — продолжает Рубен, — оружие нужно достать во что бы то ни стало. Директива говорит о том, что это оружие нужно для предстоящего восстания. Здесь присутствует командир интернационального партизанского отряда товарищ Гассан
Кулиев, — продолжает Рубен. — Его отряд доставит оружие на место назначения и в случае необходимости поддержит нас.
Все смотрят на Гассана, тюрка с сабельным шрамом на лбу. Он плохо говорит по-русски.
— Наш отряд поможет, если понадобится... — проста говорит он.
— Сколько человек в твоем отряде? — спрашивает Левон.
— Сто двадцать, — отвечает Гассан, — тюрки-крестьяне, молокане-русские, несколько солдат армян. Я оставляю здесь для связи моего бойца — Мустафу. Он знает, где найти наш отряд в горах. Слово берет Даниэлян.
— Я думаю, что могу от лица нашей организации благодарить товарища за желание нам помочь. Но помощь эта принесет нам больше вреда, чем пользы. Народ не пойдет за нами, если узнает, что мы связаны с тюрками. Мы боремся с дашнаками и справимся с ними без тюрок. Мы не должны принимать помощь от них.
У Армении свои пути к социализму. Наша советская власть будет армянской советской властью.
— Замолчи, учитель, — говорит Левон. — Если в Баку советская власть и Красная армия, то мне все равно, кто нам поможет, — Советская Россия или Советский Азербайджан.
— Я еще не кончил, — продолжает Даниэлян. — Нами играют как вещью, нам предлагают отдать оружие, которое мы должны захватить.
— Чего же ты хочешь? — сухо спрашивает Рубен.
— Напасть на поезд, захватить оружие и объявить себя первым городом Советской Армянской республики.
Нас поддержит вся страна... А если нет, мы умрем с оружием в руках.
— Зачем умирать? — удивленно говорит Рубен, — нужно жить, чтобы побеждать, а умирать мы будем,
только если это понадобится для нашей же победы. Все это громкие фразы, Даниэлян, и не большевику говорить эти слова. Напасть на поезд нелегко, но захватить оружие нужно. Сколько вас? — обращается он к Левону.
— Двадцать человек. Станция ведь у нас не узловая. Мы можем выступить хоть завтра. Только оружия у нас почти нет.
Слово берет солдат.
— После того как арестовали Вартана Сарояна, те солдаты, которым было все равно — дашнаки, не-дашнаки, — лишь бы не на фронте, теперь хотят разбить контрразведку и увести Вартана.
— А сколько человек в гарнизоне? — Девяносто.
— Поддержат они выступление? — Они не выступят против.
— Всего этого недостаточно, — говорит Рубен. — Пришел час, друзья, когда нам нужно выходить из подполья. Нужно поднять весь город, весь народ, исполь
зовать для этого каждый промах, каждую ошибку даш наков. Бросить все силы против врага. Директива получена — она будет выполнена...
— (Идут, Рубен, — тихо говорит Маро.
И действительно к ним приближается покачивающийся маузерист Амо.
Рубен, не меняя выражения лица, с поднятым стаканом вина продолжает:
— Ты лежишь здесь... наш дорогой Тигран... Сколько раз мы вместе с тобой выпивали и закусывали... А теперь... (Тут Рубен всхлипнул.) Ты лежишь здесь со
всем в холодном виде... До свиданья, Тигран... до скорого свиданья...
Амо, обрадованный тем, что встретил знакомых, приветливо махнул рукой.
— Твой друг, наверно? — сочувственно спрашивает он.
— Друг! — со вздохом отвечает Рубен. — Храбрый был? — спрашивает Амо.
— Как тигр, — печально отвечает Рубен и протягивает Амо стакан с вином.
— Пью за его память! Аллаверды к тебе! — воскликнул Амо, выпил, подбросил в воздух стакан и разбил его пулей.
— Споем, — говорит Рубен и затягивает песню. Ему вторят мужские и женские голоса. Уходит Амо.
Поют Рубен, Маро, солдаты, Левон.
Перед домиком, сложенным из больших камней, стоят Рубен, Гассан, Левон и тюрок из отряда Гассана. Рубен и Левон о чем-то совещаются.
Тюрок с Гассаном стоят несколько в стороне.
— Я прошу тебя, Гассан, не оставляй меня здесь. Я не верю им всем... — Кому?
— Армянам. Они предадут нас. Послушай меня... — Ты должен остаться здесь, — твердо говорит Гас
сан.
К ним подходят Рубен и Левон.
— Я тоже думаю, что лучше для тебя, Мустафа, пожить у меня. Немного тесновато, правда, и жена у меня (здесь Левон остановился)... немного нервная... Ну, идем, — внезапно бодро закончил он и сделал шаг к двери.
Но дверь в эту минуту распахнулась, и корыто мыльной воды вылилось им в ноги.
— Вот видишь... — растерянно сказал Левон.