только владеющими лишь двумя, тремя десятками книг, но—и этс главное—не интересующихся книгой, при бесспорной демокра
тизации книжного знака в годы Революции (возникновение в Москве, Ленинграде и пр. крупных центрах Союза обществ экслибрисистов)—в широких слоях общества существует не совсем серьезное отношение к этому малому виду графического искусства. „Ex-libris ! Пустяк, безделушка для библио
филов!—Кому нужен он, и насколько вообще важен он для тех, кто любит книгу не как книгу только, но как то, что книга дает, несет? Иными словами, зачастую не исключено отношение к экслибрису, как носителю чрезмерно эстествующего библиофильского подхода к книге. Автору пришлось слышать и следующие до крайности утилитаристические рассуждения, и-что уже пикантно—от наиболее, казалось бы
близких книге людей библиотекарей: К чему экслибрисы?,—
Заказывать рисунок художнику, расходы... Давайте лучше купим на эти деньги несколько лишних книг для библиотеки!.. К прискорбию нужно признать, что, как ни ошибочны и поверх
ностны подобные подходы и взгляды—они имели основание развиться при том невдумчивом и несерьезном отношении, которое проявлялось к экслибрис у и к задачам его наиболее близкими ему лицами—авторами, художниками с одной стороны,
и с другой стороны, при трех узких требованиях, которые предъявлялись к книжному знаку владельцами его в до революционное время истории русского книжного знака.
В конце концов подчеркнуть принадлежность книги тому, иному лицу, целой библиотеке, библиотеке того, или иного учреждения подчеркуть момент права собственности на книгу, и этим оградить ее от посягательств—вот, что являлось главной целью владельца книги. Как это похоже на книголюбов XVII и XVIII вв., заботившихся о том, чтобы предупредить
и предостеречь от соблазна зачитывания или похищения книги; вспомним такие частые и знакомые нам пометки, как „hic liber est meus“, или „кто сию книгу похитит, того пусть дьявол накажет и т. д.
Этим требованиям, очевидно, вполне удовлетворяли ярлычек, и наспех набранная надпись, недаром получившие столь широкое распространение в 90-х годах; к сожалению они же во многом
и на долго определили в минуту дальнейшего графического роста несложность требований, предъявляемых к экслибрису. „Закрутить изящный пустячек, слегка орнаментованный, увязав его,—и то не обязательно—с фамилией владельца, изобразить аллегорические, пусть приевшиеся до оскомины,
тизации книжного знака в годы Революции (возникновение в Москве, Ленинграде и пр. крупных центрах Союза обществ экслибрисистов)—в широких слоях общества существует не совсем серьезное отношение к этому малому виду графического искусства. „Ex-libris ! Пустяк, безделушка для библио
филов!—Кому нужен он, и насколько вообще важен он для тех, кто любит книгу не как книгу только, но как то, что книга дает, несет? Иными словами, зачастую не исключено отношение к экслибрису, как носителю чрезмерно эстествующего библиофильского подхода к книге. Автору пришлось слышать и следующие до крайности утилитаристические рассуждения, и-что уже пикантно—от наиболее, казалось бы
близких книге людей библиотекарей: К чему экслибрисы?,—
Заказывать рисунок художнику, расходы... Давайте лучше купим на эти деньги несколько лишних книг для библиотеки!.. К прискорбию нужно признать, что, как ни ошибочны и поверх
ностны подобные подходы и взгляды—они имели основание развиться при том невдумчивом и несерьезном отношении, которое проявлялось к экслибрис у и к задачам его наиболее близкими ему лицами—авторами, художниками с одной стороны,
и с другой стороны, при трех узких требованиях, которые предъявлялись к книжному знаку владельцами его в до революционное время истории русского книжного знака.
В конце концов подчеркнуть принадлежность книги тому, иному лицу, целой библиотеке, библиотеке того, или иного учреждения подчеркуть момент права собственности на книгу, и этим оградить ее от посягательств—вот, что являлось главной целью владельца книги. Как это похоже на книголюбов XVII и XVIII вв., заботившихся о том, чтобы предупредить
и предостеречь от соблазна зачитывания или похищения книги; вспомним такие частые и знакомые нам пометки, как „hic liber est meus“, или „кто сию книгу похитит, того пусть дьявол накажет и т. д.
Этим требованиям, очевидно, вполне удовлетворяли ярлычек, и наспех набранная надпись, недаром получившие столь широкое распространение в 90-х годах; к сожалению они же во многом
и на долго определили в минуту дальнейшего графического роста несложность требований, предъявляемых к экслибрису. „Закрутить изящный пустячек, слегка орнаментованный, увязав его,—и то не обязательно—с фамилией владельца, изобразить аллегорические, пусть приевшиеся до оскомины,