не долларом, а центом, этого „рыжего варвара в пробковом шлеме. Сама походка его—издевательство над чужой землей, по которой он ступает.
Наименее удачна во всей пьесе сцена смерти Холея. Во-первых, (как это отмети
ла уже критика), утонув, он остается сухим. Во-вторых, матрос, про которого нигде не сказано, что он медик, с необычайной быстротой и точностью устанавливает паралич. И, наконец, самое главное, американец, си
дя в лодке, так близок к земле (в полном смысле слова, рукой подать), что не веришь в его конфликт с лодочником. Перепрыгнул бы—и конец: чего там! Нам возразят о существовании театральных условностей. Совершенно верно, но при чем же тогда вода, которая ведет себя, как настоящая ванна?
За исключением этой воды, постановщик Федоров везде умеет остановиться на той
грани, за которой настоящее становится неестественным. Даже казнь дана не в пла
не театрального „ужаса , а страшной явью, от которой хочется проснуться.
Сцена, где лодочники тянут жребий, кому умирать, слишком богата паузами. И хо
тя никто не идет быстро на встречу смерти, но так долго „тянуть тоже нельзя. Правда, паузы были сокращены после генеральной репетиции, как и вообще убыстрен темп
всего спектакля, отчего он чрезвычайно выиграл. Еще одна деталь: нехорошо, что ребенок тянет жребий за отца. Во-первых, это предвидишь с самого начала, во-вторых, такая же вещь уже есть в рассказе „Крас
ный кружок , если не ошибаемся, Марка Твена. Здесь чувство меры изменило Третьякову, уводя его в сторону не вполне доброкачественной мелодрамы.
Необычайно трогательна Бабанова в роли боя. Жест, беспомощный и слабый, кото
рым она ищет веревку, невозможно забыть. В нем есть что-то от лапки животного, ко
торое смотрит человеческими глазами и трогает решетку. Очень хороши фигуры поли
цейских, воплощающие трагическое в смеш
ном. Выразительны, каждый по - своему, облики кули. Их не смешиваешь. И хотя они—толпа, но каждый в отдельности—человек, что не всегда бывает в театре.
Может быть, „Рычи, китай! —это не пьеса в обычном и привычном смысле слова. Мо
жет быть, это передовица о колониальной политике, писанная дробью китайских барабанов. Может быть.
Но любопытно было бы взглянуть на лицо какого нибудь настоящего мистера Холея после чтения такой статьи.
ВЕРА ИНБЕР
Даоинь—ЛОГИНОВ
Второй лодочник—КОРШУНОВ
Наименее удачна во всей пьесе сцена смерти Холея. Во-первых, (как это отмети
ла уже критика), утонув, он остается сухим. Во-вторых, матрос, про которого нигде не сказано, что он медик, с необычайной быстротой и точностью устанавливает паралич. И, наконец, самое главное, американец, си
дя в лодке, так близок к земле (в полном смысле слова, рукой подать), что не веришь в его конфликт с лодочником. Перепрыгнул бы—и конец: чего там! Нам возразят о существовании театральных условностей. Совершенно верно, но при чем же тогда вода, которая ведет себя, как настоящая ванна?
За исключением этой воды, постановщик Федоров везде умеет остановиться на той
грани, за которой настоящее становится неестественным. Даже казнь дана не в пла
не театрального „ужаса , а страшной явью, от которой хочется проснуться.
Сцена, где лодочники тянут жребий, кому умирать, слишком богата паузами. И хо
тя никто не идет быстро на встречу смерти, но так долго „тянуть тоже нельзя. Правда, паузы были сокращены после генеральной репетиции, как и вообще убыстрен темп
всего спектакля, отчего он чрезвычайно выиграл. Еще одна деталь: нехорошо, что ребенок тянет жребий за отца. Во-первых, это предвидишь с самого начала, во-вторых, такая же вещь уже есть в рассказе „Крас
ный кружок , если не ошибаемся, Марка Твена. Здесь чувство меры изменило Третьякову, уводя его в сторону не вполне доброкачественной мелодрамы.
Необычайно трогательна Бабанова в роли боя. Жест, беспомощный и слабый, кото
рым она ищет веревку, невозможно забыть. В нем есть что-то от лапки животного, ко
торое смотрит человеческими глазами и трогает решетку. Очень хороши фигуры поли
цейских, воплощающие трагическое в смеш
ном. Выразительны, каждый по - своему, облики кули. Их не смешиваешь. И хотя они—толпа, но каждый в отдельности—человек, что не всегда бывает в театре.
Может быть, „Рычи, китай! —это не пьеса в обычном и привычном смысле слова. Мо
жет быть, это передовица о колониальной политике, писанная дробью китайских барабанов. Может быть.
Но любопытно было бы взглянуть на лицо какого нибудь настоящего мистера Холея после чтения такой статьи.
ВЕРА ИНБЕР
Даоинь—ЛОГИНОВ
Второй лодочник—КОРШУНОВ