нюшню, называемую караванъ-сараемъ, гдѣ уже около тридцати человѣкъ съ лошадьми и ослами своими остановились но
чевать. Люди расположились на узкомъ, двумя ступеньками отъ земли возвышенномъ пространствѣ, около огня. Я по
боялся нечистоты, и для того легъ между ослами и лошадьми. Но лошади не столько устали какъ я, многія оторвались, пры
гали, кусались и бились около меня, а я долженъ былъ преодолѣвая сонъ, предохра
нять себя отъ ихъ ударовъ. Это сраженіе стоило мнѣ большаго напряженія силъ, не только потому, что сонъ почти преодо
лѣвалъ меня, но и потому, что конюшня отъ отворенныхъ днемъ дверей нагрѣлась, а отъ разложеннаго въ ней ночью
огня и табачнаго дыма сдѣлалась душною. Жаръ и усталость причинили мнѣ лихорадку, но не возможно было искать облегче
нія за дверьми, ибо ихъ заперли, для того, чтобы лошади и ослы не могли уйдти, и никого не могъ я упросить, чтобы мнѣ

отворили двери, или по крайней мѣрѣ,

чтобы привязали лошадей и ословъ. Я самъ съ слугою моимъ и янычаромъ покушался привязать ихъ, но отъ того сдѣлались онѣ еще неугомоннѣе. Прочіе то
варищи не заботились о томъ, что шумъ не давалъ имъ спать: они смѣялись и кричали безпрестанно, приказывая намъ усми
риться, и умножали тѣмъ мою досаду и безпокойство. Разсвѣтъ подалъ только