„ЛЮБОВЬ К ТРЕМ АПЕЛЬСИНАМ

(МУЗЫКАЛЬНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ)

Музыку Сергея Прокофьева можно охарактеризовать одним словом: она—самоигральна. Наибо
лее блестяще это ее свойство доказывается на примере «Любви в трем апельсинам». Как бы ни были сыграны «Марш» или «Скерцо» из «Апель
син»,—они встретят восторг слушателей. И как бы безжалостно не вытравливали из Прокофьева в ГАБТ е все самые нужные для нас особенности его музыкального письма— они не побеждены; они нивелированы, но не уничтожены.
Музыка колющая, язвящая, пародирующая «святыни» старого оперного «кантиленного» искусства, музыка, остриями и шпилями своих контуров напоминающая готические постройки, была приведена к совсем неожиданному знаменателю: к сводам и бесконечным плавным линиям ви
зантийских росписей. Полная контрастов, взлетов и падений, музыка стала невыносимо тяжеловесной, опирающейся на крайний правый фланг оркестра—ударные инструменты.
В чем здесь дело? Ведь сила Прокофьева вовсе не в одних литаврах. Оркестр Прокофьева— мастерски сделанный, монолитный инструмент. Все группы в нем самодовлеющи, живут особой и, вместе с тем, общей жизнью.
Возможно представить себе, что играющий на рояле виртуоз по рассеянности наступил на правую педаль и до конца пьесы не отпустил ее. И все ноты, исполнявшиеся точно и на своем ме
сте, сложились в некий сумбурный конгломератзвуков, шумов, рычаний и писка. Такое впечатление, к глубокому сожалению, оставило исполнение партитуры прокофьевских «Апельсин».
Что касается вокальной части спектакля, то здесь приходится констатировать не менее ката
строфическую картину. Обставленная лучшими силами, опера Прокофьева может теперь служить наглядным пособием для изучения несовершенств прежней вокальной системы наших певцов. Очень хороший материал многих из них (Нежданова. Обухова, Жуковская, Петров) спасовал перед от
сутствием материала для выпевания отдельных красивых нот и фраз. Способ музыкальновокальной характеристики, которым уверенно и
четко пользуется Прокофьев, в этой полнозвучной, но абсолютно невыразительной «подаченот—также утратил свои острые, гротескные
углы; они были также стерты и превращены в купола и своды, как и оркестровая музыка под палочкой дирижера.
Вокализы и любовные «арии», обращаемые, по старинке, к публике, а не к объекту своих стре
млений, выпевались Исаковым так старательно, уныло и блекло, что понятен стал и такой огром
ный ляпсус, как утрата в музыке и в игровом от
ношении замечательной по силе, по наличию внутреннего перехода от физиологии к глубокому психологизму—сцены смеха.
Единственные фигуры, не выпадавшие из плана прокофьевского гротеска, были — Труфальдино—Барышев, Смеральдина—Штанге и маг Челий—Ал. Пирогов.
Необходимо отметить невнятную дикцию всех абсолютно певцов. Человеку, незнакомому с либретто, так же трудно понять содержание оперы, как слушателю, знакомящемуся с Прокофьевым по спектаклю ГАБТ а, судить о музыкальном облике композитора.
Очень странно, но музыкальная неудача постановки «Трех апельсинов» не только несомненна, но и логически необходима, исторически оправдана.
Большой театр—исконный, хранитель незыблемых музыкальных традиций; как может он сразу и глубоко порвать со всем тем, что культивиро
валось в нем так долго? Отрешиться от «Аидыили «Богемы», настоятельно повторяя их еженедельно—как можно это сделать? Отлично, что по
ставили «Апельсины». Отлично и... утешительно, что поставили их неудачно. Только такая встряс
ка, только пальба из прокофьевских пушек по ГАБТъу и может заставить академическую реку потечь вспять, а без этого ни Прокофьева, ни Стравинского не поставить!
И, все-таки, наслаждение слушать «Апельсины», а не «Аиду». Даже в таком ущемленном исполнении, даже в таком превратном показе.

Георгий Поляновский

,,ЛЮБОВЬ К ТРЕМ АПЕЛЬСИНАМ
УСТАНОВКА И. РАБИНОВИЧА