,,ГОРЕ УМУ“
(Театр им. Вс. Мейерхольда)
— Комедия Грибоедова есть истинная divina comedia! Эхо совсем не смешной анекдотец, пере
ложенный на разговоры, не такая комедия, где действующие лица нарицаются Добряковыми, Плутовитиными, Обираловыми и пр.; ее персонажи давно были вам известны в натуре, вы виде
ли, знали их еще до прочтения «Горе от ума», и однакож вы удивляетесь нм, как явлениям совершенно новым для вас,—вот слова из первоначаль
ной оценки В. Белинского (1834 г.), которые, прежде всего, хочется отнести к критикам, недо
уменно или в штыки встретившим постановку «Горе уму» Вс. Мейерхольда.
Творческий путь Мейерхольда идет скачкообразно, его творения, в известном смысле, гиперболичны и неравноценны,—это бесспорно. Но в
этом, однако, еще нет причин для огульного отрицания. Вычеркнуть из истории большие культурные явления нельзя. А вот, потерять на время стимул к овладению культурными высотами нетрудно. Стремление философски выявить в искусстве миросозерцание и мироощущение, отве
чающие эпохе, несомненно, столь же исторически оправдано и закономерно, как в науке и политике. Главный недосмотр появившихся оценок «Горе уму», на наш взгляд,—недоучет всего этого вместе взятого.
В чем обвиняют постановку Вс. Мейерхольда? Во-первых—в снижении общественно обличитель
ного облика традиционного Чацкого. Во-вторых— в уснащении постановки музыкальным сопро
вождением. В-третьих—в манерничании. В-десятых... в отходе от текста и традиционного толкования классиков.
Мы не будем сейчас полемизировать с уже высказавшимися товарищами, а обратимся к разбору самой постановки. Правда, мы с самого начала отводим всякие нарекания в нарушении не
прикосновенности классиков, в равной степени, как целиком отмежевываемся от критиков внешне
пиететно рукоплескавших Мейерхольду, а на деле искусно провоцировавших его на мракобесие, эстетство, скрытый идеализм и всяческую мисти
ку, которых, кстати сказать, в этой постановке нет и помина. Впрочем, надеемся, что на этот раз и сам Мейерхольд не поддастся, в конечном счете, на фальшивые, оглушительные «ура!» явно кон
сервативных лже-друзей, которые сравнительно уже давно плотно обволакивают неистового художника.
Итак, прежде всего, «Горе уму» это синтетический спектакль в творчестве Мейерхольда. Это —работа, которая переключает и уверенно ис
пользует лабораторные изыскания уже на монументальном произведении большого философ
ского значения. В «Горе уму» Мейерхольд как бы жадно сосредоточивает, конденсирует в единый синкретический спектакль все свои отдельные плодотворные эксперименты, одновременно почти начисто освобождая их от модернистских на
слоений, густо облегавших его лабораторные opus’ы. После «Горе уму» можно, пожалуй, ска
зать: Мейерхольд преодолевает эти наслоения и выводит из многовекового плена живое творчество театрального искусства в его различных видах и культурах.
В чем значение «Горе уму»? Главным образом, в том, что оно философски вскрывает хищни
ческий и тупой консерватизм, «умеренность и аккуратность» Молчалиных и, наконец, трагиче
скую обреченность идеалистического бунтарства.
Разве эти моменты уже отзвучали для современности? И Мейерхольд, давший, вопреки тради
циям, всему этому диалектическую звучность, бесспорно, вплотную подвел Грибоедова к современности и заставил его произведение звучать, как глубокий философский трактат. Конечно, эта постановка может оказаться непонятной для широких масс. Но, ведь у нас ступенчатая классификация театров, и эта постановка не предназначена для клубной сцены. Ведь, если у нас наравне с рабфаками есть академии, исследовательские институты, то как-будто нет никаких оснований театры стричь только под рабфаки!
Многие обижены за Чацкого... Совершенно верно! Чацкий на этот раз оказался снятым с обычных либеральных котурн. Он. действительно, даже по внешности «захудал» в сравнении с «здо
ровым» Молчаливым, каким его не плохо дает Мухин. Чего же здесь пугаться? Это—только историческая правда.
В то время, когда Молчалины. по меткой характеристике Щедрина, при всем своем духовном бессилии, убожестве, живучи, и даже по сво
ему деятельны и преуспевающи, — Чацкий, как, признано было еще великими современни
ками Грибоедова, в последнем счете, только «Дон- Кихот».
Комедия Грибоедова,—пишет Гоголь,—«взяла Донкишотскую сторону нашего европейского образования, несвязавшуюся смесь обычаев, сделавшую русских не русскими, но, и не иностранца
ми». Чацкий, насытившийся в Европе идеями французской революции, всю свою революционность проявляет не больше, как в обличении ста
рых матерых крепостников и в демонстративном поведении, нарушающем этикет Фамусовокого салона. Ведь, если вникнуть поглубже, то, диалек
тически рассуждая, и декабристы, даже в лучших своих представителях, были своего рода «Дон- Кихотами», ибо в самый решительный момент они сами испугались возможности крестьянского бунта и... быстро капитулировали. Конечно, это не вина их. но... классовая беда. Исключения, правда, были. Но если мы взглянем на общий
Шарж Э. Мордмиловича
„Горе уму“ Фамусов—И. Ильинский
(Театр им. Вс. Мейерхольда)
— Комедия Грибоедова есть истинная divina comedia! Эхо совсем не смешной анекдотец, пере
ложенный на разговоры, не такая комедия, где действующие лица нарицаются Добряковыми, Плутовитиными, Обираловыми и пр.; ее персонажи давно были вам известны в натуре, вы виде
ли, знали их еще до прочтения «Горе от ума», и однакож вы удивляетесь нм, как явлениям совершенно новым для вас,—вот слова из первоначаль
ной оценки В. Белинского (1834 г.), которые, прежде всего, хочется отнести к критикам, недо
уменно или в штыки встретившим постановку «Горе уму» Вс. Мейерхольда.
Творческий путь Мейерхольда идет скачкообразно, его творения, в известном смысле, гиперболичны и неравноценны,—это бесспорно. Но в
этом, однако, еще нет причин для огульного отрицания. Вычеркнуть из истории большие культурные явления нельзя. А вот, потерять на время стимул к овладению культурными высотами нетрудно. Стремление философски выявить в искусстве миросозерцание и мироощущение, отве
чающие эпохе, несомненно, столь же исторически оправдано и закономерно, как в науке и политике. Главный недосмотр появившихся оценок «Горе уму», на наш взгляд,—недоучет всего этого вместе взятого.
В чем обвиняют постановку Вс. Мейерхольда? Во-первых—в снижении общественно обличитель
ного облика традиционного Чацкого. Во-вторых— в уснащении постановки музыкальным сопро
вождением. В-третьих—в манерничании. В-десятых... в отходе от текста и традиционного толкования классиков.
Мы не будем сейчас полемизировать с уже высказавшимися товарищами, а обратимся к разбору самой постановки. Правда, мы с самого начала отводим всякие нарекания в нарушении не
прикосновенности классиков, в равной степени, как целиком отмежевываемся от критиков внешне
пиететно рукоплескавших Мейерхольду, а на деле искусно провоцировавших его на мракобесие, эстетство, скрытый идеализм и всяческую мисти
ку, которых, кстати сказать, в этой постановке нет и помина. Впрочем, надеемся, что на этот раз и сам Мейерхольд не поддастся, в конечном счете, на фальшивые, оглушительные «ура!» явно кон
сервативных лже-друзей, которые сравнительно уже давно плотно обволакивают неистового художника.
Итак, прежде всего, «Горе уму» это синтетический спектакль в творчестве Мейерхольда. Это —работа, которая переключает и уверенно ис
пользует лабораторные изыскания уже на монументальном произведении большого философ
ского значения. В «Горе уму» Мейерхольд как бы жадно сосредоточивает, конденсирует в единый синкретический спектакль все свои отдельные плодотворные эксперименты, одновременно почти начисто освобождая их от модернистских на
слоений, густо облегавших его лабораторные opus’ы. После «Горе уму» можно, пожалуй, ска
зать: Мейерхольд преодолевает эти наслоения и выводит из многовекового плена живое творчество театрального искусства в его различных видах и культурах.
В чем значение «Горе уму»? Главным образом, в том, что оно философски вскрывает хищни
ческий и тупой консерватизм, «умеренность и аккуратность» Молчалиных и, наконец, трагиче
скую обреченность идеалистического бунтарства.
Разве эти моменты уже отзвучали для современности? И Мейерхольд, давший, вопреки тради
циям, всему этому диалектическую звучность, бесспорно, вплотную подвел Грибоедова к современности и заставил его произведение звучать, как глубокий философский трактат. Конечно, эта постановка может оказаться непонятной для широких масс. Но, ведь у нас ступенчатая классификация театров, и эта постановка не предназначена для клубной сцены. Ведь, если у нас наравне с рабфаками есть академии, исследовательские институты, то как-будто нет никаких оснований театры стричь только под рабфаки!
Многие обижены за Чацкого... Совершенно верно! Чацкий на этот раз оказался снятым с обычных либеральных котурн. Он. действительно, даже по внешности «захудал» в сравнении с «здо
ровым» Молчаливым, каким его не плохо дает Мухин. Чего же здесь пугаться? Это—только историческая правда.
В то время, когда Молчалины. по меткой характеристике Щедрина, при всем своем духовном бессилии, убожестве, живучи, и даже по сво
ему деятельны и преуспевающи, — Чацкий, как, признано было еще великими современни
ками Грибоедова, в последнем счете, только «Дон- Кихот».
Комедия Грибоедова,—пишет Гоголь,—«взяла Донкишотскую сторону нашего европейского образования, несвязавшуюся смесь обычаев, сделавшую русских не русскими, но, и не иностранца
ми». Чацкий, насытившийся в Европе идеями французской революции, всю свою революционность проявляет не больше, как в обличении ста
рых матерых крепостников и в демонстративном поведении, нарушающем этикет Фамусовокого салона. Ведь, если вникнуть поглубже, то, диалек
тически рассуждая, и декабристы, даже в лучших своих представителях, были своего рода «Дон- Кихотами», ибо в самый решительный момент они сами испугались возможности крестьянского бунта и... быстро капитулировали. Конечно, это не вина их. но... классовая беда. Исключения, правда, были. Но если мы взглянем на общий
Шарж Э. Мордмиловича
„Горе уму“ Фамусов—И. Ильинский