ПРЕДИСЛОВИЕ.
Иисус или Карл Маркс—непременно только один из них: вопрос не допускает среднего решения.
Исповедание Иисуса (все равно, жил ли Иисус на земле, или нет)— означает веру в лучшее будущее в мире потустороннем; признание Карла Маркса—это, наоборот, уверенность в лучшем будущем здесь на земле.
Вера в Иисуса—это надежда на бога; марксизм—доверие к собственным силам, надежда на самого себя.
Истинный христианин должен бы покорно итти по неисповедимым путям божиим; самодеятельность, стремление «не плошать самому»—хула на божество недоверие к нему; настоящий социалист критически относится к «божественному» миропорядку и старается внести в него улучшения вопреки смерти и черту.
Религиозный человек молится, обладающий классовым сознанием пролетарий действует.
Христианское мышление учит отречению и смирению; социализм предъявляет требования, хочет устранения социальной несправедливости.
Христианство проповедует любовь к ближнему и удовлетворяется подачей милостыни; социализм отказывается от благодеяний, от принципа благотворительности, возвещая полное равноправие для всех людей.
Эти противоречия ясны, как день, и тем не менее клерикальные и даже социалистические партии стараются из тактических соображений прикрыть притовоположность миросозерцания: христианского и социалистического. Представители и той и другой стороны изо всех сил стараются разорвать единство чувства и интеллекта человека, полагая, что вера и логическое мышление отлично уживутся между собой, если только строго изолировать их—получается самый счастливый брак при раздельном жительстве супругов. О обоих сторон делаются при этом уступки. Необходимость считаться с революционным настроением рабочих масс приводит одну сторону к организации социалистических христианских обществ; другая же сторона, вследствие отсталости некоторых слоев пролетариата, вынуждена в своей просветительной работе очень осторожно подходить к религиозным вопросам, так что выполнение совершенно ясного требования программы—«ограничение религии областью частной жизни»—на практике сводится к бесплодному повторению бесцветной фразы—«религия—частное дело».
Иисус или Карл Маркс—непременно только один из них: вопрос не допускает среднего решения.
Исповедание Иисуса (все равно, жил ли Иисус на земле, или нет)— означает веру в лучшее будущее в мире потустороннем; признание Карла Маркса—это, наоборот, уверенность в лучшем будущем здесь на земле.
Вера в Иисуса—это надежда на бога; марксизм—доверие к собственным силам, надежда на самого себя.
Истинный христианин должен бы покорно итти по неисповедимым путям божиим; самодеятельность, стремление «не плошать самому»—хула на божество недоверие к нему; настоящий социалист критически относится к «божественному» миропорядку и старается внести в него улучшения вопреки смерти и черту.
Религиозный человек молится, обладающий классовым сознанием пролетарий действует.
Христианское мышление учит отречению и смирению; социализм предъявляет требования, хочет устранения социальной несправедливости.
Христианство проповедует любовь к ближнему и удовлетворяется подачей милостыни; социализм отказывается от благодеяний, от принципа благотворительности, возвещая полное равноправие для всех людей.
Эти противоречия ясны, как день, и тем не менее клерикальные и даже социалистические партии стараются из тактических соображений прикрыть притовоположность миросозерцания: христианского и социалистического. Представители и той и другой стороны изо всех сил стараются разорвать единство чувства и интеллекта человека, полагая, что вера и логическое мышление отлично уживутся между собой, если только строго изолировать их—получается самый счастливый брак при раздельном жительстве супругов. О обоих сторон делаются при этом уступки. Необходимость считаться с революционным настроением рабочих масс приводит одну сторону к организации социалистических христианских обществ; другая же сторона, вследствие отсталости некоторых слоев пролетариата, вынуждена в своей просветительной работе очень осторожно подходить к религиозным вопросам, так что выполнение совершенно ясного требования программы—«ограничение религии областью частной жизни»—на практике сводится к бесплодному повторению бесцветной фразы—«религия—частное дело».