косной бригады из-за гребня продолговатой сопки клубами поднимался седой дым. Все бросили еду и побежали туда. Когда выбежали на гребень сопки, картина прояснилась. Широким фронтом по степи шел огонь с дымом. Все погибало на его пути. Оставалась черная земля да редкие обгоревшие стебли сочного морковника. Птицы, насекомые, степные звери все уходило от огня. Положено уходить от него и человеку. Но с сопки очень хорошо было видно, что на пути страшной огненно-дымной лавины стоят девятнадцать стогов совхозного сена, сметанных руками девушек из сенокосной бригады. А чуть дальше за скирдами тысяча гектаров почти готовой к уборке пшеницы. И девушки вместе со своим бригадиром Геной Карнауховым побежали навстречу степному пожару, не зная и, пожалуй, не думая о том, смогут ли они остановить его. Люди бежали к огню, а огонь катился им навстречу со скоростью морского прибоя. Неподалеку от пожара оказался главный агроном Василий Арсентьевич Горбаченко. Он сказал своему шоферу Грише Пятилеткину, чтобы тот как можно быстрее ехал к трактору, работавшему в отдалении. Тракторист из первой бригады Бурнос опустил плуги и на предельной скорости поехал вдоль фронта огня, стремясь отрезать его и не пустить дальше. Девушки видели еще издалека, как пламя наткнулось на черную полосу земли, перескочило через нее и захлестнуло трактор. Мотор мгновенно заглох. Бурнос и Пятилеткин, обжигаясь и задыхаясь в дыму, стали кидать в трактор комья земли, пытаясь сбить пламя. Но Василий Арсентьевич Горбаченко отозвал шофера: 

- Давай в третью бригаду. Пусть как можно быстрее едут сюда. 

Газик умчался. Бурнос остался у трактора один. Между тем пожар надвигался на скирды, и в это время подбежали к нему девушки. Пламя до метра высотой, раздуваемое ветром, мчалось по траве, и та мгновенно сгорала, потрескивая. Думать было некогда. С кофточками в руках, с платками, с пучками травы, со спецовками девушки вступили в единоборство с огнем. И там, где они боролись, пламя стало продвигаться медленнее, чем на флангах, так что скирды оказывались как бы в мешке. Все же девушки вынуждены были отходить все ближе и ближе к стогам. При сильном порыве ветра пламя продвигалось вперед большими бросками. И когда до сена оставались какие-нибудь десятки метров, когда к девушкам пришли боль и слезы бессилия, а вместе с ними и смертельная усталость, изза сопки показалась колонна тракторов. 

Свыше двадцати благоустроенных домов построено на центральной усадьбе совхоза. На снимке: работница совхоза Татьяна Кулик в день новоселья. 

Тракторы шли на третьей скорости. Трактористы с ходу опустили плуги, и черная, непреодолимая для огня полоса отделила степь от пожарища. Огонь бросился было на пахоту, поднялся на дыбы и рухнул. Кое-где дотлевали травинки, и на этих местах вспыхивали белые дымки да виднелся трактор Бурноса. 

В дороге 

Сегодня заседал комитет комсомола, обсуждая списки представленных к награждению почетными значками «За освоение целинных земель». Лучшие люди удостоены чести носить эти значки. Заседание комитета затянулось, и директор Мамонтов, присутствовавший на нем, возвращался домой ночью. По ровной, хорошо укатанной дороге машина шла быстро. Стрелка на спидометре все время дрожала около цифры «60». Много у совхоза земли. Далеко друг от друга раскинули свои станы его бригады. Еще дальше отстоят они от центральной усадьбы. Колеся по степи целыми днями, Мамонтов привык не замечать скорости. Разве какой-нибудь сильный толчок выведет из задумчивости. Но шофер Витя аккуратно водит машину. 

Наступила пора итогов. Мамонтов вспоминает, как пять месяцев назад он впервые проехал по массиву совхоза. Везла его тогда весело трусящая лошаденка. Лежали вокруг полутораметровой глубины снега, а под ними мороженая, поросшая ковылем земля, которой никогда не касалось железо плуга. Существовало название совхоза, были у Мамонтова печать и штамп, а самого совхоза, людей его, техники его и, самое главное, дел его не было на земле. Потом появились люди двести комсомольцев, приехавших из разных концов страны. Позже появились машины. Но все это нельзя было назвать совхозом. Среди приехавших различались боевые и тихие. Казалось бы, смелые и, казалось бы, робкие. Казалось бы, смелые составили на первых порах актив совхоза. Так, Сашу Ермоленко выбрали секретарем комсомольской организации, Иванников и Кизима стали бригадирами тракторных бригад, Данильченко и Фоменко вошли в комитет комсомола. Потом начал происходить закономерный и очень важный процесс. Тихие да работящие, кого сначала и видно не было, стали завоевывать устойчивый и здоровый авторитет, а шумливые терять его. Все переместилось в совхозе. Сашу Ермоленко комсомольцы прогнали из секретарей на очень гневном и бурном собрании. Данильченко и Фоменко вывели из комитета, бригадиров Иванникова и Кизиму директор снял с работы. В это же самое время тракторист Володя Яковлев стал помощником бригадира, комсомолец Седов был прицепщиком стал трактористом. Емельянчука назначили бригадиром и выбрали секретарем комсомольской организации. 

Вспоминает Николай Максимович Мамонтов, пока машина везет его из бригад на усадьбу. Приехал в совхоз Василий Арсентьевич Горбаченко, главный агроном. К тому времени уже стаял снег, люди перебрались в степь, жили в палатках. Пошли агроном и директор смотреть участки. Грязь прилипала к ногам, идти было трудно, а массив раскинулся на десятки километров. К ночи пришли домой, еле передвигая ноги. Зашли в полевой вагончик, не успели головой коснуться подушки уснули. Наутро проснулись на час позже обычного, переглянулись: 

Ну как, снова пойдем? 

Надо идти, пойдем! 

И снова ушли месить весеннюю грязь. 

Да, было время, вспоминает Николай Максимович Мамонтов, было время... Два месяца назад стояли на месте центральной усадьбы одни палатки, а сейчас настоящий поселок. Странно звучит здесь выражение: «было время». Давно ли проложили первую борозду, а на днях закончили плановый подъем целины и начали пахать сверх плана. Двадцать тысяч гектаров перевернули, не шутка! Давно ли бросили в землю первую горсть пшеницы, а теперь идет уборка целинного урожая. И вот все это вместе и то, что перевыполняют план подъема целины, и то, что созрел урожай, и то, что построили поселок, а самое главное, то, что проявились и слились в коллектив люди,-все это и есть рождение сов

хоза «Кайракты» одного из девяноста двух новых совхозов Казахстана... 

Далеко впереди, слева, показался свет фар. Он пересек дорогу и углубился дальше в степь. 

Что это за машина? не то у себя, не то у шофера спросил Мамонтов. 

Не знаю, ответил Витя.Первый час ночи, кому бы ездить? 

Помигай ей, нужно выяснить. 

Виктор резко свернул в сторону и поехал на сближение с той далекой машиной. Обогнав ее, он повернулся к ней «лицом» и начал выключать и включать фары. Яркая полоса света глубоко-глубоко врезалась в степную ночь, выхватила из темноты сухую траву, черные комья земли, мелькающих птиц. Машина заметила сигналы и пошла на сближение. Когда она выключила свет, сразу появились ее контуры, и стало ясно, что это «летучка» техническая помощь. Из темноты выступил и подошел к директору главный инженер совхоза Валентин Семенович Коняхин. 

Далеко ли? 

В первой бригаде два трактора стоят, везу запасные части. 

Николаю Максимовичу захотелось крепко пожать руку, чуть ли не обнять главного инженера. Ну что ему за нужда трястись в час ночи по степи? Рабочий день давно кончился, люди спят, и он имеет полное право отдохнуть. Никто ему не заплатит лишнего рубля за то, что он не спит вот уж которую ночь. 

Вечно в этой первой бригаде неполадки. Помню, Шулипа, когда я назначил его бригадиром, спросил, какой номер будет носить его бригада. Ну, дали ему первую бригаду, а занимает она четвертое место. Что у них с водой сегодня произошло? 

Водовоз виноват. Вместо того, чтобы воду во-время доставить, он начал ею сусликов из нор выгонять. Ну, и вылил всю цистерну, а люди из радиаторов кипяток пили. В такуюто жару! 

Да, разный народ бывает. Ну, поезжайте, Валентин Семенович, утром увидимся. 

И опять вспоминает Николай Максимович Мамонтов. В совхоз начали приходить письма от юношей и девушек из разных городов страны. Среди многих проскальзывают и такие: «Уважаемый товарищ директор! 

Я, Николай Корольков, работаю слесарем на паровозоремонтном заводе. По призыву партии я тоже хочу поехать на освоение целинных земель. Сообщите мне, пожалуйста, какие условия работы в вашем совхозе. Какой рабочий день и какой заработок...» 

Или вот другое письмо: 

«Здравствуйте, товарищ Мамонтов! 

...Мы, девушки прядильного цеха, решили тоже поехать на всенародное дело освоение целинных и залежных земель. Мы хотим, как и другие комсомольцы, выполнить свой долг. Напишите, как у вас с квартирами, можем ли мы получить отдельные комнаты или будем жить в общежитии...» 

Что написать им? Законен ли их вопрос об условиях работы и квартирах? Конечно, законен. Но спросите у Яковлева и Просвирина, у Седова и Карнаухова, у Емельянчука и Пантелеймонова, у Серегиной и Синенко, спросите у тех, кто приехал сюда в апреле, когда держались еще морозы, а здесь не было даже и палаток,— спросите у них, на какие условия и в какие квартиры ехали они! Или, может быть, главный агроном Василий Арсентьевич Горбаченко справлялся об условиях, проходя по весенней распутице десятки километров пешком и падая от усталости. Или, может быть, спрашивал об условиях главный инженер, что подъезжает сейчас, во втором часу ночи, к первой бригаде, везя запасные части. И директору показались особенно дороги люди совхоза, пусть с недостатками, пусть с ошибками, но все же смелые, настоящие люди. 

Машина выскочила на сопку, и внизу показались огни центральной усадьбы. Больница, огонек бани, красный уголок, контора, узнавал директор. Оживает степь, еще и не так оживет! Петухи запоют на рассветной заре! 

— Ну-ка, Виктор, нажми, ветру мало... 

В приоткрытых стеклах кабины загудел и захлопал степной, пахнущий соломой ветер. Огни усадьбы бежали навстречу. 

Совхоз «Кайракты», Казахская ССР.