ХАНЬ МЭЙ-МЭЙ 

Рассказ 

МА ФЫН 

В ноябре минувшего года в связи с подготовкой сводного отчета мне пришлось покинуть на время сельскохозяйственный кооператив в Чжаоцзягоу, где я теперь работаю, и вернуться в уездный центр. Дорога шла через Шуанхэчжэнь, и я решил по пути заглянуть в начальную школу. Весной я работал в этом небольшом городке, часто наведывался в школу, чтобы почитать свежую газету, книжку, и познакомился кое с кем из преподавателей и учащихся. 

Первой, кого я встретил, была Люй Пин, учительница родного языка и литературы. В нашем уезде она славилась как образцовый педагог; на прошлых выборах ее даже избрали народным представителем. Познакомились мы с ней несколько лет назад. Она тогда училась в полной средней школе. Это была горячая, увлекающаяся натура. Помнится, в том году, когда она еще готовилась к выпускным экзаменам, в уезде открыли две начальные школы. Педагогов для них не хватало, и отдел школ обратился к выпускникам с призывом пойти работать в школу. Среди ребят пошли разговоры, что-де работа учителя начальной школы бесперспективна, и никто не согласился. Тогда она пошла и записалась первой. Прошло некоторое время. Одни ее однокашники стали студентами вузов, другие получили административные назначения; те, кто все же согласился учительствовать, теперь раскаивались в своем выборе и подумывали о том, как бы им переменить профессию. Люй Пин же всей душой отдалась школе и, кроме уроков, вела немалую общественную работу по Союзу молодежи. В школе она добилась больших успехов и стала уважаемым человеком среди уездного учительства. 

Не успели мы перекинуться двумя тремя фразами, обычными при встрече, как она спросила: 

Ну как, товарищ Ма, написали что-нибудь новенькое? И тут же, не дожидаясь ответа, добавила: А у меня для вас кое-какой материал есть. Хотите? 

— Как же не хотеть! — улыбнулся я. 

Она тоже улыбнулась и потянула меня за собой в учительскую. Здесь она налила мне кружку кипятку, а затем достала из ящика письменного стола пачку писем. 

4 

Рисунки П. Караченцова. 

Вот письма одной моей ученицы. Она этим летом окончила школу. Да вы ее сами знаете: Хань Мэй-мэй. 

Хань Мэй-мэй? Действительно, что-то очень знакомое, задумался я.Какая она из себя? 

Уже забыли? А кто хвалил ее за сочинения? 

Я сразу вспомнил эту девушку. Ей было всего семнадцать лет. Худенькая, стройная, с двумя длинными косами, неразговорчивая, всегда очень самостоятельная в своих суждениях. Училась она средне, но выделялась своими сочинениями. Некоторые из них я читал. Они были написаны содержательно и очень хорошим слогом. Помню, одно было посвящено переменам, которые произошли у них в деревне за эти годы. Каждая строчка дышала горячей любовью к тому новому, что характерно для деревни сегодняшнего дня. Родом она была из Сяосяньчжуана. Я как-то бывал в этой деревушке и познакомился там с ее отцом, человеком своенравным, упрямым. Сыновей у него не было, Мэй-мэй была его единственной дочерью, и он дорожил ею, как сокровищем. «Милостыню пойду просить, говорил он часто своим землякам, только бы дочка выучилась. Теперь для мужчин и женщин полное равноправие. Будет и она большие дела делать. Были бы способности». Я вспомнил все это и невольно спросил Люй Пин: 

— А что сейчас делает Мэй-мэй? 

Люй Пин засмеялась. 

Обо всем узнаете здесь. Она быстро рассортировала письма и передала мне. В это время раздался звонок. Еще один урок у меня. Почитайте пока. Как раз на час хватит. 

Она поспешно вышла, взяв со стола нужные пособия. Я стал читать письма одно за другим. 

1 

Дорогая учительница Люй Пин! 

Экзамена в педагогическое училище я не выдержала. Чжан Вэй, из нашей же деревни, тоже провалился. Он учился не в нашей школе, а во 2-й начальной и тоже окончил в этом году. Сегодня мы с ним ходили смотреть списки принятых. Два раза перечитали с на

чала и до конца, но себя не нашли. Чжан Вэй заплакал. Семнадцатилетний парень и ревет на улице! Нечего сказать! Прохожие начали останавливаться; он, наверно, понял, что это стыдно, повернулся и без оглядки побежал назад, в деревню. Я его так и не догнала. Сказать по правде, мне тоже было очень горько, что я не сдала экзаменов. Но я не плакала. Все равно без пользы. Я, конечно, понимаю, что учиться дальше хорошо. Но если не попала в училище, разве ничего другого не остается?! Я вспомнила, как перед самым окончанием школы, на последнем собрании Союза молодежи, Вы говорили нам: «Кто не попадет в училище, тот может работать на производстве. Теперь у нас новое общество. На каком бы деле человек ни был, для него везде открыта дорога. Главное работать хорошо, тогда внесешь и свой вклад в строительство родины». Дорогая учительница Люй, вспомнила я Вас и тут же, у этого списка, твердо решила: буду работать в деревне. 

Но когда я вернулась в деревню, то... Эх, лучше бы об этом и не вспоминать, учительница Люй! 

На околице, у ворот храма богу Гуань-ди, толпились люди. Как только я подошла, они уставились на меня и стали шушукаться. Я слышала, как Ли Юй-цин сказал: 

- Хэ! Наш почтенный кандидат наук погорел! Хи-хи! 

Многие ответили ему смехом. Я так и вспыхнула. Ли Юй-цин первый зубоскал на деревне. Ни одной оплошности другому не спустит, только и знает, что подтрунивать. Я сделала вид, что не расслышала, и направилась к дому. 

Когда я вошла во двор, вся наша семья сидела в тени под деревом и обедала. При виде меня лица у всех недовольно вытянулись. Мама вздохнула, бабушка засопела, а отец задрал свою бороду, бросил на меня сердитый взгляд и крикнул: 

— Срам! Учил, учил — и пожалуйста! Ответила, называется, на все мои заботы!.. 

Так встретили меня дома, дорогая учительница. Я не сдержалась и заплакала. 

Считаешь еще, что права?! заорал отец и с такой злостью поставил на стол миску с недоеденной кашей, что все бутылочки с приправой так и подскочили. Ишь, разревелась! 

Маме стало жалко меня, и она принялась урезонивать отца: 

Помолчал бы уж лучше! Не видишь, как она переживает! 

Отец ей не ответил. Он схватил свою миску и злой ушел доедать кашу на улицу. 

— Скорей умойся, дочка, да садись за стол, ласково сказала мама.Будешь плакать, он еще сильнее рассердится. Ведь знаешь его характер! 

Как обидно мне ни было, но я сказала себе: «С какой стати плакать! Подумаешь, задели