УЛИЦА В В УТРЕННИЙ ЧАС 

Только что партия проследовавших один за другим сдвоенных вагонов подобрала народ, скопившийся на остановке, но от угла улицы Короленко, вдоль по проспекту Строителей, пересекавшему площадь, уже нарастала новая длинная очередь. Немного левее трамвайной остановки была еще остановка автобусов, но в этот ранний час утра она пустовала: автобусы шли, не останавливаясь, переполненные рабочими из поселка Степного и поселка имени Куйбышева в шести и в двух километрах от нового города. 

Те, кому нужно было попасть в цехи, близко отстоявшие от ворот по ту сторону озера, или люди молодые, больше надеявшиеся на свои ноги, чем на городской транспорт, шли пешком по проспекту Строителей прямо на солнце, бившее им в лицо. 

В стороне от большой очереди построилась группа учеников ремесленного училища. Впереди стояли ребята первого года обучения, а позади к ним примкнуло несколько юношей-выпускников. Эти, хотя еще и не сняли формы, были уже почти самостоятельными работниками: по существующему положению они уже числились в штате цехов, где должны были перед выпускными экзаменами выполнить пробную работу и получить производственную характеристику. Они держались так, будто не имели отношения к группе учеников, но и не отходили далеко: организованным ремесленникам разрешалось садиться с передней площадки прицепного вагона. 

Смотри, Павлуша, ваш Лермонтов! воскликнула Васса внезапно подобревшим голосом и даже схватила Павлушу за руку. 

И он тоже сразу узнал возглавлявшего группу учеников мастера производственного обучения Юру Гаврилова, когда-то учившегося в этом же пятнадцатом ремесленном вместе с Павлушей и Колей Красовским. Прозвище «Лермонтов» было дано Юре еще в то далекое время их ранней юности и теперь уже всеми было забыто. Но у Вассы и Павлуши вид Лермонтова сразу воскресил в памяти все их славное поколение окончивших ремесленные училища в сорок третьем военном году. 

Подойдем? живо спросила Васса. Очередь для нас займите! закричала она Соне и спутникам ее, увлекая за собой Павлушу. 

Впрочем, она тут же отпустила его руку и вместе с ним подошла к группе ремесленников с таким видом, как будто оказалась здесь случайно. 

Юра Гаврилов, молодой человек спортивной выправки, но роста скорее низкого, чем среднего, одетый с небрежностью, в задранной на затылок кепке, в легкой ковбойке с расстегнутым воротом все это, однако, шло к нему, смотрел в ту сторону, откуда должна была появиться новая партия трамвайных вагонов. 

Он смотрел с выражением сосредоточенным и независимым, как будто даже не вагонов он ждал, как будто не было ему дела ни до воспитанников, ни до громадной очереди, извивавшейся по широкому тротуару, ни до пешеходов на проспекте. Он не заметил, как Павлуша и Васса подошли к нему. Не быстро, как бы снисходительно, даже горделиво он повернул голову и вдруг узнал Вассу и побледнел. 

Этого она от него не ожидала, она даже растерялась немного и несколько мгновений ничего не могла сказать. Она чувствовала на себе его взгляд, невольно и сразу ей открывшийся, как это и раньше бывало. Взгляд отразил его волнение, может быть, внезапную 

Окончание. См. «Огонек» NoNo 42, 43 и 44. 

6 

Главы из романа «Черная металлургия» 

А. ФАДЕЕВ 

радость, оттенок надежды, а впрочем, было скорее что-то мужественно-печальное в этом его взгляде. Но Васса не могла уловить, что это было: она уклонилась от его взгляда. 

Юра Гаврилов за это его можно было уважать овладел собой, и глаза его обрели обычное выражение независимости. 

Сам зайди и посмотри, коли совесть не потерял, отвечал он на вопрос Павлуши, хорошо ли разместились мастерские и интернат в новом здании, предоставленном училищу на Заречной стороне. 

Да некогда все, знаешь, сказал Павлуша, невольно смутившись под его прямым взглядом. 

Вассе вдруг показалось, что она обидела Юру Гаврилова. 

— А ты почему никогда не зайдешь к нам с Соней? Ты же ее знаешь, теперь ведь мы с тобой почти соседи, заговорила она с добрыми интонациями в голосе.Как только тебя увижу, сразу молодость вспоминается... Такое время тяжелое, война, а кажется, я никогда так полно не жила... 

Ей уже нельзя было остановиться, потому что Павлуша внезапно оставил их с глазу на глаз. Среди ремесленников-выпускников оказался парень, зачисленный в бригаду Павлуши вторым подручным, Евсеев Илларион, попросту Ларя. Павлуша сам выбрал его среди ребят выпуска этого года, у Павлуши была легкая рука, подручные у него не застаивались, а быстро шли в гору,Чепчиков, Шаповалов, теперь будет Евсеев. 

Ларя Евсеев, рослый, красивый, серьезный парень с синими глазами и сросшимися на переносице густыми светлыми бровями, даже вспыхнул весь, когда Павлуша подошел к нему и на глазах всего народа дружески потряс его за плечи. 

— Ты знаешь, мне так нравится, что ты работаешь мастером в училище и кончаешь вечерний техникум, какой это пример для всех нас! говорила Васса. Я сама так мечтаю учиться! Но станка я оставить не могу, у меня, как и у тебя, мама на иждивении, а меня так забили общественными обязанностями... 

Она видела его высокий открытый лоб, русую прядь волос под задранным козырьком кепки, мягкий подбородок с неуловимой волевой складкой, нос с тонко вырисованными ноздрями, которые иногда чуть раздувались и опадали. Но глаза его в пушистых темных ресницах теперь все время смотрели мимо неее с этим независимым выражением. Нет, он не был обижен на нее, она ясно видела это. Но ему совсем не нужно было ни ее добрых интонаций, ни похвал, ни этой притворной искренности, он был горд, Васса знала это давно. Она почувствовала облегчение, когда показался вдали вагон трамвая. 

Сопровождаемая Павлушей, она шла вдоль очереди с высоко поднятой головой, как всегда, когда на нее смотрели люди, но сердце ее полно было жалости и грусти. Да, Лермонтов... Его прозвали так не только за стихи больше за характер. Его влияние на товарищей, а теперь на ребят учеников было неотразимо, хотя он не вкладывал в это никаких усилий. У него просто была сильная душа, и он был талантлив во всем, за что бы ни брался. Как сталевар он шел вначале даже впереди Павлуши. Они вместе окончили двухгодичные курсы мастеров без отрыва от производства, но вдруг у Гаврилова начало сдавать сердце, и ему пришлось уйти с печи. Сказалось его тяжелое детство. Его мать, работавшая на торфоразработках где-то во Владимирской области, была оставлена отцом, когда сыну не исполнилось и года. Васса помнила, как он появился в «Шестом западном». Он сразу показал себя хорошим товарищем, но так никогда и никому не открыл своего 

Рисунок О. Верейского. 

сердца. Его трудно было вывести из себя, но все знали, что лучше его не задевать. Он любил играть в карты на деньги и всех обыгрывал, а потом швырял деньги на стол и говорил: 

— Разбирайте каждый свои!.. 

Он научил ребят завязывать на человеческом волоске узелок и развязывать, не прибегая к помощи пальцев. 

А потом это все схлынуло с него, никто даже не заметил, когда и почему совершилась в нем эта перемена; одна Васса догадывалась. Он вступил в комсомол почти вслед за ней. Но в партию он вступил раньше нее. 

Васса понимала, как ему не повезло, что она так и не смогла полюбить его. Иногда она так жалела его за эту неразделенную любовь к ней, что, казалось, готова была даже поступиться собой... 

Она не выдержала и оглянулась. Конечно, Юра не смотрел ей вслед. Сдвоенные трамвайные вагоны подошли к остановке. Васса видела, как ремесленники ринулись на переднюю площадку прицепного вагона и втискивались между людьми или устраивались на подножке. Юра Гаврилов все-таки ему следовало бы быть побольше ростом, например, как Евсеев, повис последним, держась обеими руками за поручни; трамвай тронулся... Нет, кажется, она, Васса, утратила всякую гордость... Васса шла и смеялась и что-то кричала людям, приветствовавшим ее из очереди. 

VIII 

Трамвайный вагон, везущий на работу рабочий люд, это филиал все того же уличного клуба. Как ни странно, но в эти часы наиболее устойчивый контингент именно в этом филиале. Контингент этот только растет, но не убывает. Ни одна хозяйка, ни один ученик средней школы, ни один рабочий человек, которому не нужно спешить в очередную смену, не поедут в эти часы на трамвае на базар, по делу, в гости, в школу, если только это не поездка в другой конец города: только намучаешься, уж лучше пешком пойти! На всем пути следования трамвая публика почти не сходит, а только входит. Как же она размещается? Она уплотняется. Каков же предел уплотнения? Предела нет по потребности! 

Люди начинают сходить у ближайших заводских ворот, потом они сходят уже у каждых ворот, и, когда остаются позади последние ворота, вагон почти пуст. Но этим уже некому воспользоваться, трамвай идет обратно. Город сильно разбросан, но если взглянуть на него с самолета, можно обнаружить в этом и свой порядок: город лежит полукружием вокруг гигантского завода, вытянувшегося вдоль озера. Новый город на Заречной стороне, когда он будет закончен строительством, образует другое полукружие, но уже по другую сторону озера. Озеро это искусственное, оно образовано плотиной на реке Каратемир, что значит «Черное железо». Люди назвали так реку в те времена, когда они видели и, может быть, даже добывали руду, лежавшую на поверхности, окисленную темную руду — мартит. 

Трамвай, подобравший Павлушу, Вассу и всю их компанию, пересек площадь имени Ленинского комсомола и, пройдя еще несколько минут по этой возвышенной части города, начал спускаться к Набережной улице. 

По неписанному и глубоко человеческому закону, люди, висевшие на подножках, постепенно взобрались на площадки, а те, что были на площадках, протиснулись в вагоны. 

Павлуша тоже половиной ступней был уже на площадке. Чтобы не упасть, ему пришлось