ЗВЕЗДЫ 

Рассказ 

Георгий РАДОВ 

На двенадцатый день уборки над районом с утра прошумел короткий освежающий дождь с ветром и положил те хлеба, что устояли после бедовых июньских дождей. Теперь нескошенная пшеница лежала вся, лежала бедственно, уронив наземь колосья, а плодовитейшая земля как бы обрадовалась, что поспевший хлеб не сосет больше влаги, и всеми силами погнала в рост сорные травы. Нивесть откуда взявшиеся буркуны, сурепки, молочаи буйно полезли в гору, грозя затопить обессилевшие хлеба. Район запаздывал. Комбайны вязли в полегшем, схваченном сорной прозеленью хлебе. По сводкам только Игнат Бондарь единственный в районе Герой перевалил на четвертую сотню гектаров. 

В полдень накоротке собрался пленум райкома. Решили один вопрос: Корнея Слепченко освободили от обязанностей первого секретаря и избрали секретарем Павла Столярова. Час спустя в том же зале сошелся пленум райсовета и по предложению Столярова выбрал Корнея Слепченко председателем исполкома. 

Люди тут же окрестили эту быструю операцию «подсадкой» и разошлись обрадованные и озадаченные: краевое руководство решилось на «подсадку» в разгар страды, значит, плохи были дела. И еще говорили, расходясь, что «подсадка» солидная. Павел Столяров человек известный, шесть лет секретарствовал в Предгорном районе, и туда, в Предгорную, со всего края и из дальних мест ездили ходоки за новинками... 

А вечером Павел Столяров и Корней Слепченко выехали в степь торжественно поздравить Игната Бондаря с триста первым гектаром. 

Дорогой молчали, погруженные в раздумье. Шофер все поглядывал в зеркальце на обоих пассажиров. Столяров густо веснушчатый, со светлыми, точно приклеенными комочками бровей, был невысокого, даже низкого роста, и когда он днем вошел в зал, то сразу потерялся в толпе. А когда в гудящую толпу вошел Корней Слепченко крупный, осанистый, с проседью в темных волосах, все расступились, смолкли. 

Машина ходко шла по грейдеру мимо подернутых пыльной наволочью полей, мимо комбайнов, токов, ферм, станов, и Столяров, с беспокойством вглядываясь в незнакомые картины равнинного района, думал, что он уже ответчик за все это: и за людей, и за поля, и за станы, и за фермы. Он ответчик, а район, может, еще не одну неделю будет ползти по-вчерашнему, как тяжелый воз, что всеми четырьмя колесами осел в глубокие колеи и никак не может вырваться из них, хотя уже и подпряжены свежие кони... 

В зеркальце Столяров перехватил угрюмоватый взгляд Слепченко. 

Столяров знал Корнея, встречался с ним в крае и считал его человеком дельным, осмотрительным. Из первых бесед с людьми Столяров заключил, что Слепченко не кабинетный работник, что он знает землю, машины, дока в хозяйстве, да и не рутинер: быстро подхватывал новшества... Словом, всем как будто взял человек, но дело-то, дело хромало на все четыре ноги. «В чем же твоя слабинка? думал Столяров, сочувственно поглядывая в темные усталые глаза Корнея. В чем?» 

А Слепченко, в упор уставившись в крепкую шею Столярова, с горечью размышлял о несправедливости людской... Ну чем, спрашивается, Павел Столяров сильнее его, Корнея Слепченко? Чем? Тем, что он преуспел 

4 

Рисунки П. Караченцова. 

в Предгорной? Да надо еще вдуматься, преуспел ли. «Небось, сделает на копейку, а расшумится на рубль», бередил себя Корней предположениями, вспоминая столяровские затеи: выставки, ярмарки, смотры, слеты, экскурсии за умом-разумом за тридевять земель. 

Он покосился на радиоприемник, который они везли Игнату в подарок, и с обидой решил, что в этом «шуме-громе» он не отстал от Столярова. Были у него, у Корнея, и слеты и смотры. И героев, хотя и поменьше, чем в Предгорной, но и героев было вполне достаточно для торжественных случаев... 

«Да разве же в этом дело!-шевельнулся Корней. Смотры, слеты!... Вот если б комбайнов подкинули району вдосталь!... Конечно, теперь Столярову, как новичку, пожалуй, подкинут машин из совхозов и уборка пойдет веселее». 

Эх! не выдержав, крякнул Корней и грузно повернулся на сиденье. 

Ты что? обернулся Столяров. 

Задумался, отвел Слепченко глаза. Мне, Павел Иваныч, когда в задумчивость прихожу, «Победа» не помощница. Быстро бегает. На линейке езжу. Думать вольней... 

Что вольней, то вольней, согласился Столяров. Пешком еще вольней. Да просторы... 

...Игната они застали готовым к торжеству. Суховатый, туго подпоясанный, в новом комбинезоне с Золотой Звездой над карманом, Игнат, свирепо вцепившись в штурвал комбайна, застыл в картинной позе, а напротив него, на сиденье трактора, балансировал верткий фотограф. 

— Му-учают! — весело зашумел Игнат, заметив Столярова и Слепченко. 

Терпи, Бондарь! крикнул Корней. Терпи! То на пользу! 

Терза-ают! пожаловался Игнат и, отмахнувшись от фотографа, сбежал вниз. 

Тракторист повернул фару, осветил приезжих. 

Столяров нагнулся, провел рукой по низкой, с парикмахерским тщанием скошенной стерне, похвалил: 

— Молодец! Как низко режет! Тут же влежку лежала пшеница! А он ее снял!... 

— Мастер! — кивнул Слепченко. — На него всех ориентируем... 

Столяров заметил неподалеку рассеченную косой перепелку, дотянулся, достал теплое трепещущее тельце пичуги, осторожно, чтобы не окровяниться, поднес к глазам. 

Не рассчитала, вздохнул он и спросил подошедшего Игната: Что? Не привыкли перепела к низкому срезу? 

Не в курсе рационализации! усмехнулся Игнат. Тут ночью гадюке отсекли голову... Все сплошь стрижем! А ну погодите...— Он присел, всмотрелся в помутневшую степь, сказал недовольно: Великомученик подломался! Сигналы подает... 

Столяров тоже присел, приложил ладонь к бровям. 

— Что за великомученик? 

— Великомученик? — Игнат взял из рук Столярова еще не остывшую перепелку, с силой отшвырнул ее, обтер ладони, пояснил: Старичишка тут косит... Не поймешь, в чем душа. Семь раз инвалид. И машиненка вся на бечевочках... Нет, косит... Мучает и себя и семейство. А вы и на него план даете! строго глянул он на Корнея. 

Ну, ну! насупился Корней. Что же, одним героям план давать? Подтягивай товарища. Опыта ему подкинь... 

Опыта?! сплюнул Игнат. Во что там класть опыт? Ему, старичишке тому, давно надо на печи лежать... Держат рухлядь! Опыт! Этот великомученик еще дядьку моего учил комбайны водить, а дядько шесть лет в могиле... 

Он стоял избоченившись, и Столяров, невольно любуясь ладной фигурой хлопца, прикинул, что этот Игнат находка для фотографов. В лице его, хищноватом, тонком нос крупный, горбатый, подбородок вздернут к сухим губам,— было столько невыбродившей силы и лихости, что по одной карточке можно судить, что Игнат за человек. 

Плетется! заметил Игнат, прислушиваясь. 

В самом деле послышались шаги, и на свет шагнула фигура в поношенном ватнике. Размотала, откинула платок, и на мужчин глянуло немолодое женское лицо, худое, остроносое, в оспинках, с заметной щербатиной во рту. 

— Подломались, Андреевна? — спросил Игнат. 

— Шестеренка! — женщина выпростала из длинных рукавов руки, достала из кармана обломки шестерни. Крупичатым изломом сверкнул чугун. Не найдется? спросила она виновато. 

— Видишь, Андреевна, — прищурился Игнат, разглядывая остатки шестерни,— сказать тебе, что не найдется, так твой Трофимыч тому не даст веры, бо знает, что Игнат Бондарь без запаса не живет. Найдется! А не дам! Бачишь? он кивнул на маячившего неподалеку фотографа. — Бачишь? — указал он на Слепченко и Столярова. Политику делают моим комбайном. На район! 

Да, политика, вздохнула женщина. То я понимаю... Политика... 

Столяров строго глянул на Игната, но тут же решил, что скупость парня извинительна: если еще и Бондарь «подломается», погаснет единственная звезда района. 

— Ладно, — выручил Слепченко. Отдай ей, Игнат, шестеренку, я тебе подкину утречком. Отдай... 

Они подождали, пока подошел комбайн. Игнат махнул трактористу, остановил его. Женщина обошла нарядную, залитую светом машину, сказала завистливо: 

— Новенькая у вас, Игнат Васильевич!.. 

— И мы не старенькие! 

- Хорошая! 

— И у вас была бы такая же! — учительно сказал Игнат. Пять раз вашу надо было списать. И начальство не против. Кто вам виноватый? Великомученики! 

Никто не виноватый! потупилась жен