за твоего отца замужъ выскочила, до двадцати пяти лѣтъ шесть полковыхъ стоянокъ перемѣнила, съ мужемъ два похода выдержала. И съ чего вамъ рохлями-то быть, не понимаю! Кажется, что денщиками вынянчены, такъ ужъ съ дѣтства должны были къ бойкости привыкнуть, — анъ нѣтъ, рохли.
— Не понимаю я, какой вы бойкости ищете! На шею первому встрѣчному мужчинѣ вѣшаться, что ли? проговорила средняя дочь, выходя изъ другой комнаты для кофеепитія и цѣлуя мать въ щеку.
— Не о вѣшаніи на шею говорятъ. За вѣшаніе на шею я собственноручно всю косу у тебя выдергала бы, а сумѣй обойти человѣка, сумѣй пристегнуть его къ себѣ. А вы ничего этого не умѣете. Да и ни на что у васъ умѣнья нѣтъ. Вонъ ликъ-то какъ накрасила: одна бровь уже, другая шире, одно ухо нарумянила, а другое забыла. Ужъ ежели такихъ пустяковъ сдѣлать не умѣешь, то гдѣ жъ тебѣ самой жениха найти!
— Жениха искать не надо. Кому суждено — онъ самъ найдется, сказала старшая дочь.
— Вѣрно. Найдется и самъ при красотѣ отмѣнной и при хорошемъ приданомъ, а ежели у дѣвки ни кожи, ни рожи, ни кола, ни двора, да еще на придачу сѣдые волосы...
— Дались вамъ эти сѣдые волосы! Никакихъ я сѣдыхъ волосъ не выдергивала, а просто я угри, прыщики на вискахъ выдавливала.
— А отчего у тебя угри? Отчего прыщики? Да
что! И говорить не хочется. Пей кофей-то. Чего глаза на меня выпучила!
Старшая дочь слезливо заморгала глазами.
— Право, даже слушать обидно такіе попреки, сказала она. — Да и ложь все это! Очень многіе находятъ, что я недурна собой.
— А какой толкъ, что только находятъ? И находятъ, да не берутъ.
— А ужъ насчетъ сѣдыхъ волосъ, такъ просто выдумка съ вашей стороны. Двадцать шестой годъ мнѣ, и вдругъ...
— Даже и не двадцать шестой, ежели хочешь знать, а двадцать девятый. Всѣмъ вамъ у меня по три года убавлено. Нарочно говорю только, что двадцать шестой, чтобъ товаръ прикрасить.
— Покажите мое метрическое свидѣтельство.
— Что мнѣ тебѣ показывать. Ты должна матери на словахъ вѣрить. — Не правда.
— Ну, неправда, такъ неправда, пробормотала мать и умолкла, схлебывая съ блюдечка кофе, но черезъ минуту отдала приказъ: — Сегодня вечеромъ, послѣ заката солнца, чтобъ всѣмъ тремъ поперемѣнно на роялѣ играть и пѣть. Балконная дверь будеть отворена. Оленька и Маша могутъ сыграть въ четыре руки увертюру изъ «Вильгельма Теля», ты изъ Мендельсона-Бартольди хвати и спой «Подъ душистою вѣткой сирени». Даже окна отворить настежь. Надо хоть этимъ обратить на себя вниманіе. Цитру привезли?
— Привезли.
— На цитрѣ Оля можетъ ночью на балконѣ чтонибудь поиграть, когда шумъ стихнетъ, продолжала мать.
— Да вѣдь холодно теперь по ночамъ-то, такъ какъ же на балконѣ?. откликнулась младшая дочь. — Одѣнься потеплѣе. Надѣнь теплое пальто.
— Я про руки... Вѣдь играть надо руками. Руки коченѣютъ.
— Надѣнь перчатки.
— На цитрѣ и въ перчаткахъ! Вѣдь скажете тоже! — Ну, не разговаривай. И какъ эго только вы на любите таланты ваши выказывать! Люди нарочно дѣлаются актрисами и музыкантшами, пѣвицами, чтобы бросаться въ глаза и карьеру сдѣлать, а вы этого не понимаете. Да вотъ еще что... Чтобъ у меня здѣсь на дачѣ только до одиннадцати часовъ въ блузахъ ходить, а въ полдень чтобы быть всѣмъ въ корсетахъ и пріодѣтыми. Нынѣшній годъ послѣдній годъ, послѣдній опытъ, послѣдній разъ дачу нанимаю. Не сумѣете обратить на себя вниманіе въ теченіе лѣта — аминь, простись съ дачей навсегда. Ну, пейте кофе, да одѣваться пора! Нечего разгильдяйками-то ходить! закончила мать и крикнула кухарку: — Акулина! Иди, я тебѣ закажу обѣдъ.
Н. Лейкинъ.
НОВИНКИ ОТКРЫТІЙ.
Зоологическій садъ.
(безрукій художникъ г. Генау).
Къ нему не будемъ слишкомъ строги:
Безъ рукъ онъ пишетъ, ѣстъ и пьетъ, И коль «на столъ» порой кладетъ, То поневолѣ, право, — ноги.
Измайловскій садъ. Канатоходецъ Молодцовъ,
Хоръ Ивановскаго... все то же... Ихъ созерцать для молодцовъ Изъ рынка ближняго пригоже.
Садъ Неметти. Неметти публика ругнула, Но поняла же, наконецъ,
Что не одинъ «Кузнецъ-Вакула», А есть еще «Король-кузнецъ».
Акваріумъ.
Остритъ юнецъ съ недавнихъ поръ И говоритъ нарочно хмуро,
Что на лицѣ «бутонъ д’Амура
Онъ замѣнилъ «бутономъ д’Оръ».
Трр...
ИМѢНІЕ
Мой пріятель Сергѣй Ильичъ Благоустроевъ былъ взысканъ судьбой или, вѣрнѣе сказать, теткой, которая, своевременно умерши, оставила племяннику имѣніе въ N—ской губерніи. Это имѣніе заключалось въ пятидесяти десятинахъ лѣсной, пахотной и другого сорта земли, усадьбѣ, состоявшей изъ барскаго дома съ мезониномъ, службъ и т. и. Инвентарь имѣнія состоялъ изъ мебели, кое-какихъ хозяйственныхъ машинъ, а также нѣсколькихъ головъ живности: коровъ, овецъ, куръ, свиней и «тройки темно-карихъ лошадей». Все это вообще представлялось и счастливому наслѣднику, и мнѣ, его большому пріятелю, чѣмъ-то грандіозно-превосходнымъ, этакой пазушкой Христа, пріютомъ мира и пріятности.
— Пріѣзжай ко мнѣ, Конкордій! говорилъ Сергѣй Ильичъ, обнимая меня на прощаньи и чуть не плача отъ разныхъ ощущеній. — Непремѣнно пріѣзжай! А не то разозлюсь и пришлю тебѣ ругательное письмо! Слышишь, мой другъ Конкордій!?
Я далъ одну клятву и три честныхъ слова, что пріѣду въ гости къ помѣщику, этакъ, на недѣльку-другую.
Но вдругъ, внезапно и у меня умерла тетенька въ Тамбовѣ. И я поѣхалъ за наслѣдствомъ, какъ единственный ея родственникъ. Тетушкино наслѣдство заключалось въ преубогомъ домишкѣ и шестистахъ рубляхъ денегъ; все это я прикарманилъ, продавъ домъ за самые пустяки. Но пока были приведены къ концу всѣ формальности съ продажей тетенькинаго гнѣзда, лѣто и осень прошли. Я жилъ въ Тамбовѣ, купался въ Цнѣ и потомъ, только лишь въ ноябрѣ мѣсяцѣ, отправился домой, въ N—скую губернію. По дорогѣ я вспоминалъ друга Благоустроева и ропталъ:
«Вишь ты! думалъ я. — Ему тетка цѣлое имѣніе отказала, а я и тысячи домой не везу... Такая ужъ, значитъ, у меня планета, чтобъ ей ни дна и ни покрышки»...
Въ вагонъ вошелъ газетчикъ. Я купилъ газету «Барабанъ» и сталъ просматривать: перечиталъ полемику со словами «мерзавецъ» и «гнусная личность», прочиталъ стихотвореніе, которое можно было читать съ конца, при чемъ нисколько не страдалъ смыслъ, прочиталъ хронику и перевелъ глаза на объявленія. Первое же изъ нихъ меня, что называется, ударило по темени:
«Продается имѣніе «Козье Вымя», N—ской губерніи, Трухачевскаго уѣзда: пятьдесятъ десятинъ земли, годной для всякой эксплоатаціи; барская усадьба; всѣ службы;
полный хозяйственный инвентарь. Подробности высылаются письменно. Цѣна имѣнію — 4. 000 рублей»...
Я просто не повѣрилъ глазамъ. Вѣдь имѣніе «Козье Вымя» есть именно собственность моего друга Благоустроева! Что же это!? Значитъ, онъ померъ, а родственники продаютъ имѣніе!? О, Господи! Ну, жизнь наша, могу сказать!
Я пріѣхалъ домой и сейчасъ же написалъ въ имѣніе друга письмо, въ которомъ справлялся, отъ чего померъ мой другъ, а также, гдѣ онъ погребенъ.
Долго не было отвѣта изъ «Козьяго Вымени». Наконецъ, я дождался. Сижу разъ въ кабинетѣ и пью послѣ завтрака кофе. Вдругъ, дверь настежь — и передо мной очутился выходецъ съ того свѣта, Сергѣй Ильичъ Благоустроевъ!
— Караулъ! завопилъ я. — Призракъ! Галлюцинація!!
— Конкордій, что съ тобой? Опомнись! отвѣтилъ призракъ. — Я живъ. Съ чего ты взялъ, что я умеръ?
— Другъ мой! далъ я отвѣтъ. — Я именно понялъ, что ты умеръ, такъ какъ продать свое имѣніе ты не могъ, будучи въ живыхъ или въ здравомъ умѣ, ибо вспомни, какъ ты восторгался имъ.
— Напротивъ, знай, что если бы я не продалъ имѣнія, то или бы умеръ, или сошелъ бы съ ума! Представь, что случилось: едва я пріѣхалъ въ это самое подлое имѣніе, какъ пришлось истратить пятьсотъ рублей, такъ какъ изъ крыши и потолка дома лились Ніагары, въ подоконники дули сибирскіе вѣтры, стѣны требовали штукатурки и были дряхлы, какъ кіевская вѣдьма! Ну, хорошо. Ремонтировалъ я домъ. Посѣялъ я разной разности: хлѣба, овса, картошки, гречихи и т. п. И что же — ничего не уродилось! To-есть, ни синь-пороха! Сосѣди говорили мнѣ, что это явленіе безпримѣрное въ ихъ уѣздѣ, игра природы, и что моя земля очень добротна. Но чортъ дери, я вѣдь на посѣвъ истратилъ деньги! Мнѣ плевать на то, будто бы подобный случай — явленіе безпримѣрное. Но... дальше. Вся хозяйственная утварь оказалась старьемъ. Что ни соха, то ржавая дрянь; что ни борона, то гниль и убожество. Купилъ я орудія, телѣги, разные топоры, купилъ четверку лошадей...
— Какъ? Но вѣдь въ имѣніи была цѣлая тройка темно-карихъ!? спросилъ я.
— Поцѣлуйся ты съ этими карими! гнѣвно отвѣчалъ мой пріятель. — Жаль, что тебя не было, я бы тебѣ ихъ тогда могъ подарить, хотя это было бы не по-товарищески, ибо подарить обузу — значитъ ввести въ безполезный расходъ...
— Ну, ужъ ты скажешь! Три лошади вещь цѣнная... Пусть плохія, но...
— Э, молчи, пожалуйста! Я этихъ лошадей попробовалъ запрягать пустой телѣги не могли свезти. Отвра
тительные одры! Рѣшилъ продать — никто не покупаетъ. Хотѣли вести за десять верстъ на ярмарку, да кучеръ высказалъ сомнѣніе: «дойдутъ ли!? » Тогда я предложилъ бѣднѣйшимъ крестьянамъ взять моихъ темно-карихъ даромъ. Пришли двѣ бороды въ отрепкахъ, оглядѣли и махнули руками: — «Нѣтъ, баринъ... Не годятся! Ну ихъ, чертей, въ бѣсову яму! »... Разсвирѣпѣлъ я и велѣлъ выгнать и мужиковъ, и самую тройку: вывели темно-карихъ и хворостиной до лѣса насилу-насилу догнали! И вотъ, другъ мой, во всемъ такое же или приблизительное къ этому получалось! Дворня пьянствовала, крестьяне воровали мои груши и мой лѣсъ, земля оставила меня съ шишомъ въ карманѣ. Ну, думаю себѣ, вляпался я съ этимъ имѣніемъ... И что ни мѣсяцъ, то дѣла пошли хуже и хуже: коровы обезмолочились, одинъ быкъ палъ, другой уцѣлѣлъ, но дряхлый, стервецъ, до полной безполезности. И такъ во всемъ былъ убытокъ да проторь... Составилъ я вѣдомость грядущихъ расходовъ — и ужаснулся! Двухъ тысячъ было мало!! Я скорѣй въ первую газету... Сочинили мнѣ тамъ объявленіе, напечатали, а вчера, совершенно неожиданно, купилъ у меня — мое «Козье Вымя» какой-то интендантъ въ два обхвата, ярый приверженецъ фосфоритнаго удобренія и англійской горькой водки. Ну, ему и книги въ руки! Можетъ быть, у него и будетъ другая «игра природы», а я, видно, подъ несчастнымъ созвѣздіемъ какого-нибудь Пса рожденъ. Ты погляди на меня, вѣдь я уже сталъ похожъ на чорта безъ практики.
Я присмотрѣлся къ другу: въ самомъ дѣлѣ, онъ весь, такъ сказать, обкостился и былъ похожъ если не на
чорта, то, по крайней мѣрѣ, на кандидата въ его обитель.
— А я тоже думалъ купить имѣніе! нерѣшительно выговорилъ я.
— Ты!? съ ужасомъ вскрикнулъ бывшій помѣщикъ. — Другъ, ты тогда лучше объяви себя полоумнымъ. Посидишь въ желтомъ домѣ, перегнетешь свою глупую манію — ну, и выходи, и наслаждайся жизнью свободнаго обывателя! Это лучше всего.
Д. К. Ламанчскій.
СЕЗОННЫЯ СООБРАЖЕНІЯ.
... Въ саду тамъ будетъ роза,
Сирень и резеда... (Не мало ли два воза
Для мебели туда? ) Салатъ — на огородѣ,
Малина — подъ рукой... (Не спрятанъ ли въ комодѣ
Набрюшникъ теплый мой? ) Грибы... купанье, лодка...
Охота есть на дичь...
(Дастъ легче взаймы тетка Или Семенъ Ильичъ? )
Пеэмпе.
КОРОТЕНЬКІЯ КОРРЕСПОНДЕНЦІИ *).
Пуховъ (псевдонимъ).
Члены нашей городской управы — весьма дѣятельные и энергичные люди: помилуйте, они являются въ управу въ 11 часовъ утра, пребываютъ тамъ до 2 часовъ и въ это время успѣваютъ еще просидѣть часа два въ буфетной за самоварчикомъ, слушая самыя свѣжія сплетни Фили Бобчинскаго и Сережи Добчинскаго.
Филя Бобчинскій и Сережа Добчинскій — оригинальные «любители». Изъ любви къ искусству они ежедневно являются въ управу, разливаютъ чай и выкладываютъ всѣ городскія сплетни.
Осушивъ цѣлый самоварчикъ, наши управцы приступаютъ къ исполненію служебныхъ обязанностей, — если остается еще время. Неудовлетворенныхъ просителей кормятъ «завтраками».
Лебединъ.
Госпожа А., первая наша франтиха, найдя на чердакѣ кринолинъ, принадлежавшій ея бабушкѣ, надѣла этотъ кринолинъ на себя, утверждая, что носить кринолинъ — послѣднее слово дамской моды.
Наши дамы въ волненія, не зная, какъ отнестись къ совершившемуся факту: понадѣть ли кринолины, или выразить г-жѣ А. презрѣніе?
Хотятъ послать депутатокъ въ Харьковъ, чтобы узнать, дѣйствительно ли теперь франтихи начали носить кринолины и какихъ именно размѣровъ.
Ковровъ.
Мы не знаемъ, который теперь часъ! Положеніе, по истинѣ, трагическое.
Въ каждомъ домѣ часы показываютъ разное время: у землемѣра полдень, у лѣсничаго половина второго, у врача — три, у нотаріуса — половина шестого.
Большинство обывателей рѣшило, поэтому, вовсе не заводить часовъ, ложиться съ пѣтухами, вставать съ курами и ѣсть по шести разъ въ день, когда аппетитъ разыграется.
И. Грэкъ.
*) Приглашаемъ нашихъ провинціальныхъ читателей сообщать факты изъ мѣстной жизни. Всякое сообщеніе будетъ принято съ благодарностью.
— Не понимаю я, какой вы бойкости ищете! На шею первому встрѣчному мужчинѣ вѣшаться, что ли? проговорила средняя дочь, выходя изъ другой комнаты для кофеепитія и цѣлуя мать въ щеку.
— Не о вѣшаніи на шею говорятъ. За вѣшаніе на шею я собственноручно всю косу у тебя выдергала бы, а сумѣй обойти человѣка, сумѣй пристегнуть его къ себѣ. А вы ничего этого не умѣете. Да и ни на что у васъ умѣнья нѣтъ. Вонъ ликъ-то какъ накрасила: одна бровь уже, другая шире, одно ухо нарумянила, а другое забыла. Ужъ ежели такихъ пустяковъ сдѣлать не умѣешь, то гдѣ жъ тебѣ самой жениха найти!
— Жениха искать не надо. Кому суждено — онъ самъ найдется, сказала старшая дочь.
— Вѣрно. Найдется и самъ при красотѣ отмѣнной и при хорошемъ приданомъ, а ежели у дѣвки ни кожи, ни рожи, ни кола, ни двора, да еще на придачу сѣдые волосы...
— Дались вамъ эти сѣдые волосы! Никакихъ я сѣдыхъ волосъ не выдергивала, а просто я угри, прыщики на вискахъ выдавливала.
— А отчего у тебя угри? Отчего прыщики? Да
что! И говорить не хочется. Пей кофей-то. Чего глаза на меня выпучила!
Старшая дочь слезливо заморгала глазами.
— Право, даже слушать обидно такіе попреки, сказала она. — Да и ложь все это! Очень многіе находятъ, что я недурна собой.
— А какой толкъ, что только находятъ? И находятъ, да не берутъ.
— А ужъ насчетъ сѣдыхъ волосъ, такъ просто выдумка съ вашей стороны. Двадцать шестой годъ мнѣ, и вдругъ...
— Даже и не двадцать шестой, ежели хочешь знать, а двадцать девятый. Всѣмъ вамъ у меня по три года убавлено. Нарочно говорю только, что двадцать шестой, чтобъ товаръ прикрасить.
— Покажите мое метрическое свидѣтельство.
— Что мнѣ тебѣ показывать. Ты должна матери на словахъ вѣрить. — Не правда.
— Ну, неправда, такъ неправда, пробормотала мать и умолкла, схлебывая съ блюдечка кофе, но черезъ минуту отдала приказъ: — Сегодня вечеромъ, послѣ заката солнца, чтобъ всѣмъ тремъ поперемѣнно на роялѣ играть и пѣть. Балконная дверь будеть отворена. Оленька и Маша могутъ сыграть въ четыре руки увертюру изъ «Вильгельма Теля», ты изъ Мендельсона-Бартольди хвати и спой «Подъ душистою вѣткой сирени». Даже окна отворить настежь. Надо хоть этимъ обратить на себя вниманіе. Цитру привезли?
— Привезли.
— На цитрѣ Оля можетъ ночью на балконѣ чтонибудь поиграть, когда шумъ стихнетъ, продолжала мать.
— Да вѣдь холодно теперь по ночамъ-то, такъ какъ же на балконѣ?. откликнулась младшая дочь. — Одѣнься потеплѣе. Надѣнь теплое пальто.
— Я про руки... Вѣдь играть надо руками. Руки коченѣютъ.
— Надѣнь перчатки.
— На цитрѣ и въ перчаткахъ! Вѣдь скажете тоже! — Ну, не разговаривай. И какъ эго только вы на любите таланты ваши выказывать! Люди нарочно дѣлаются актрисами и музыкантшами, пѣвицами, чтобы бросаться въ глаза и карьеру сдѣлать, а вы этого не понимаете. Да вотъ еще что... Чтобъ у меня здѣсь на дачѣ только до одиннадцати часовъ въ блузахъ ходить, а въ полдень чтобы быть всѣмъ въ корсетахъ и пріодѣтыми. Нынѣшній годъ послѣдній годъ, послѣдній опытъ, послѣдній разъ дачу нанимаю. Не сумѣете обратить на себя вниманіе въ теченіе лѣта — аминь, простись съ дачей навсегда. Ну, пейте кофе, да одѣваться пора! Нечего разгильдяйками-то ходить! закончила мать и крикнула кухарку: — Акулина! Иди, я тебѣ закажу обѣдъ.
Н. Лейкинъ.
НОВИНКИ ОТКРЫТІЙ.
Зоологическій садъ.
(безрукій художникъ г. Генау).
Къ нему не будемъ слишкомъ строги:
Безъ рукъ онъ пишетъ, ѣстъ и пьетъ, И коль «на столъ» порой кладетъ, То поневолѣ, право, — ноги.
Измайловскій садъ. Канатоходецъ Молодцовъ,
Хоръ Ивановскаго... все то же... Ихъ созерцать для молодцовъ Изъ рынка ближняго пригоже.
Садъ Неметти. Неметти публика ругнула, Но поняла же, наконецъ,
Что не одинъ «Кузнецъ-Вакула», А есть еще «Король-кузнецъ».
Акваріумъ.
Остритъ юнецъ съ недавнихъ поръ И говоритъ нарочно хмуро,
Что на лицѣ «бутонъ д’Амура
Онъ замѣнилъ «бутономъ д’Оръ».
Трр...
ИМѢНІЕ
Мой пріятель Сергѣй Ильичъ Благоустроевъ былъ взысканъ судьбой или, вѣрнѣе сказать, теткой, которая, своевременно умерши, оставила племяннику имѣніе въ N—ской губерніи. Это имѣніе заключалось въ пятидесяти десятинахъ лѣсной, пахотной и другого сорта земли, усадьбѣ, состоявшей изъ барскаго дома съ мезониномъ, службъ и т. и. Инвентарь имѣнія состоялъ изъ мебели, кое-какихъ хозяйственныхъ машинъ, а также нѣсколькихъ головъ живности: коровъ, овецъ, куръ, свиней и «тройки темно-карихъ лошадей». Все это вообще представлялось и счастливому наслѣднику, и мнѣ, его большому пріятелю, чѣмъ-то грандіозно-превосходнымъ, этакой пазушкой Христа, пріютомъ мира и пріятности.
— Пріѣзжай ко мнѣ, Конкордій! говорилъ Сергѣй Ильичъ, обнимая меня на прощаньи и чуть не плача отъ разныхъ ощущеній. — Непремѣнно пріѣзжай! А не то разозлюсь и пришлю тебѣ ругательное письмо! Слышишь, мой другъ Конкордій!?
Я далъ одну клятву и три честныхъ слова, что пріѣду въ гости къ помѣщику, этакъ, на недѣльку-другую.
Но вдругъ, внезапно и у меня умерла тетенька въ Тамбовѣ. И я поѣхалъ за наслѣдствомъ, какъ единственный ея родственникъ. Тетушкино наслѣдство заключалось въ преубогомъ домишкѣ и шестистахъ рубляхъ денегъ; все это я прикарманилъ, продавъ домъ за самые пустяки. Но пока были приведены къ концу всѣ формальности съ продажей тетенькинаго гнѣзда, лѣто и осень прошли. Я жилъ въ Тамбовѣ, купался въ Цнѣ и потомъ, только лишь въ ноябрѣ мѣсяцѣ, отправился домой, въ N—скую губернію. По дорогѣ я вспоминалъ друга Благоустроева и ропталъ:
«Вишь ты! думалъ я. — Ему тетка цѣлое имѣніе отказала, а я и тысячи домой не везу... Такая ужъ, значитъ, у меня планета, чтобъ ей ни дна и ни покрышки»...
Въ вагонъ вошелъ газетчикъ. Я купилъ газету «Барабанъ» и сталъ просматривать: перечиталъ полемику со словами «мерзавецъ» и «гнусная личность», прочиталъ стихотвореніе, которое можно было читать съ конца, при чемъ нисколько не страдалъ смыслъ, прочиталъ хронику и перевелъ глаза на объявленія. Первое же изъ нихъ меня, что называется, ударило по темени:
«Продается имѣніе «Козье Вымя», N—ской губерніи, Трухачевскаго уѣзда: пятьдесятъ десятинъ земли, годной для всякой эксплоатаціи; барская усадьба; всѣ службы;
полный хозяйственный инвентарь. Подробности высылаются письменно. Цѣна имѣнію — 4. 000 рублей»...
Я просто не повѣрилъ глазамъ. Вѣдь имѣніе «Козье Вымя» есть именно собственность моего друга Благоустроева! Что же это!? Значитъ, онъ померъ, а родственники продаютъ имѣніе!? О, Господи! Ну, жизнь наша, могу сказать!
Я пріѣхалъ домой и сейчасъ же написалъ въ имѣніе друга письмо, въ которомъ справлялся, отъ чего померъ мой другъ, а также, гдѣ онъ погребенъ.
Долго не было отвѣта изъ «Козьяго Вымени». Наконецъ, я дождался. Сижу разъ въ кабинетѣ и пью послѣ завтрака кофе. Вдругъ, дверь настежь — и передо мной очутился выходецъ съ того свѣта, Сергѣй Ильичъ Благоустроевъ!
— Караулъ! завопилъ я. — Призракъ! Галлюцинація!!
— Конкордій, что съ тобой? Опомнись! отвѣтилъ призракъ. — Я живъ. Съ чего ты взялъ, что я умеръ?
— Другъ мой! далъ я отвѣтъ. — Я именно понялъ, что ты умеръ, такъ какъ продать свое имѣніе ты не могъ, будучи въ живыхъ или въ здравомъ умѣ, ибо вспомни, какъ ты восторгался имъ.
— Напротивъ, знай, что если бы я не продалъ имѣнія, то или бы умеръ, или сошелъ бы съ ума! Представь, что случилось: едва я пріѣхалъ въ это самое подлое имѣніе, какъ пришлось истратить пятьсотъ рублей, такъ какъ изъ крыши и потолка дома лились Ніагары, въ подоконники дули сибирскіе вѣтры, стѣны требовали штукатурки и были дряхлы, какъ кіевская вѣдьма! Ну, хорошо. Ремонтировалъ я домъ. Посѣялъ я разной разности: хлѣба, овса, картошки, гречихи и т. п. И что же — ничего не уродилось! To-есть, ни синь-пороха! Сосѣди говорили мнѣ, что это явленіе безпримѣрное въ ихъ уѣздѣ, игра природы, и что моя земля очень добротна. Но чортъ дери, я вѣдь на посѣвъ истратилъ деньги! Мнѣ плевать на то, будто бы подобный случай — явленіе безпримѣрное. Но... дальше. Вся хозяйственная утварь оказалась старьемъ. Что ни соха, то ржавая дрянь; что ни борона, то гниль и убожество. Купилъ я орудія, телѣги, разные топоры, купилъ четверку лошадей...
— Какъ? Но вѣдь въ имѣніи была цѣлая тройка темно-карихъ!? спросилъ я.
— Поцѣлуйся ты съ этими карими! гнѣвно отвѣчалъ мой пріятель. — Жаль, что тебя не было, я бы тебѣ ихъ тогда могъ подарить, хотя это было бы не по-товарищески, ибо подарить обузу — значитъ ввести въ безполезный расходъ...
— Ну, ужъ ты скажешь! Три лошади вещь цѣнная... Пусть плохія, но...
— Э, молчи, пожалуйста! Я этихъ лошадей попробовалъ запрягать пустой телѣги не могли свезти. Отвра
тительные одры! Рѣшилъ продать — никто не покупаетъ. Хотѣли вести за десять верстъ на ярмарку, да кучеръ высказалъ сомнѣніе: «дойдутъ ли!? » Тогда я предложилъ бѣднѣйшимъ крестьянамъ взять моихъ темно-карихъ даромъ. Пришли двѣ бороды въ отрепкахъ, оглядѣли и махнули руками: — «Нѣтъ, баринъ... Не годятся! Ну ихъ, чертей, въ бѣсову яму! »... Разсвирѣпѣлъ я и велѣлъ выгнать и мужиковъ, и самую тройку: вывели темно-карихъ и хворостиной до лѣса насилу-насилу догнали! И вотъ, другъ мой, во всемъ такое же или приблизительное къ этому получалось! Дворня пьянствовала, крестьяне воровали мои груши и мой лѣсъ, земля оставила меня съ шишомъ въ карманѣ. Ну, думаю себѣ, вляпался я съ этимъ имѣніемъ... И что ни мѣсяцъ, то дѣла пошли хуже и хуже: коровы обезмолочились, одинъ быкъ палъ, другой уцѣлѣлъ, но дряхлый, стервецъ, до полной безполезности. И такъ во всемъ былъ убытокъ да проторь... Составилъ я вѣдомость грядущихъ расходовъ — и ужаснулся! Двухъ тысячъ было мало!! Я скорѣй въ первую газету... Сочинили мнѣ тамъ объявленіе, напечатали, а вчера, совершенно неожиданно, купилъ у меня — мое «Козье Вымя» какой-то интендантъ въ два обхвата, ярый приверженецъ фосфоритнаго удобренія и англійской горькой водки. Ну, ему и книги въ руки! Можетъ быть, у него и будетъ другая «игра природы», а я, видно, подъ несчастнымъ созвѣздіемъ какого-нибудь Пса рожденъ. Ты погляди на меня, вѣдь я уже сталъ похожъ на чорта безъ практики.
Я присмотрѣлся къ другу: въ самомъ дѣлѣ, онъ весь, такъ сказать, обкостился и былъ похожъ если не на
чорта, то, по крайней мѣрѣ, на кандидата въ его обитель.
— А я тоже думалъ купить имѣніе! нерѣшительно выговорилъ я.
— Ты!? съ ужасомъ вскрикнулъ бывшій помѣщикъ. — Другъ, ты тогда лучше объяви себя полоумнымъ. Посидишь въ желтомъ домѣ, перегнетешь свою глупую манію — ну, и выходи, и наслаждайся жизнью свободнаго обывателя! Это лучше всего.
Д. К. Ламанчскій.
СЕЗОННЫЯ СООБРАЖЕНІЯ.
... Въ саду тамъ будетъ роза,
Сирень и резеда... (Не мало ли два воза
Для мебели туда? ) Салатъ — на огородѣ,
Малина — подъ рукой... (Не спрятанъ ли въ комодѣ
Набрюшникъ теплый мой? ) Грибы... купанье, лодка...
Охота есть на дичь...
(Дастъ легче взаймы тетка Или Семенъ Ильичъ? )
Пеэмпе.
КОРОТЕНЬКІЯ КОРРЕСПОНДЕНЦІИ *).
Пуховъ (псевдонимъ).
Члены нашей городской управы — весьма дѣятельные и энергичные люди: помилуйте, они являются въ управу въ 11 часовъ утра, пребываютъ тамъ до 2 часовъ и въ это время успѣваютъ еще просидѣть часа два въ буфетной за самоварчикомъ, слушая самыя свѣжія сплетни Фили Бобчинскаго и Сережи Добчинскаго.
Филя Бобчинскій и Сережа Добчинскій — оригинальные «любители». Изъ любви къ искусству они ежедневно являются въ управу, разливаютъ чай и выкладываютъ всѣ городскія сплетни.
Осушивъ цѣлый самоварчикъ, наши управцы приступаютъ къ исполненію служебныхъ обязанностей, — если остается еще время. Неудовлетворенныхъ просителей кормятъ «завтраками».
Лебединъ.
Госпожа А., первая наша франтиха, найдя на чердакѣ кринолинъ, принадлежавшій ея бабушкѣ, надѣла этотъ кринолинъ на себя, утверждая, что носить кринолинъ — послѣднее слово дамской моды.
Наши дамы въ волненія, не зная, какъ отнестись къ совершившемуся факту: понадѣть ли кринолины, или выразить г-жѣ А. презрѣніе?
Хотятъ послать депутатокъ въ Харьковъ, чтобы узнать, дѣйствительно ли теперь франтихи начали носить кринолины и какихъ именно размѣровъ.
Ковровъ.
Мы не знаемъ, который теперь часъ! Положеніе, по истинѣ, трагическое.
Въ каждомъ домѣ часы показываютъ разное время: у землемѣра полдень, у лѣсничаго половина второго, у врача — три, у нотаріуса — половина шестого.
Большинство обывателей рѣшило, поэтому, вовсе не заводить часовъ, ложиться съ пѣтухами, вставать съ курами и ѣсть по шести разъ въ день, когда аппетитъ разыграется.
И. Грэкъ.
*) Приглашаемъ нашихъ провинціальныхъ читателей сообщать факты изъ мѣстной жизни. Всякое сообщеніе будетъ принято съ благодарностью.